Я редко вижу солнце по утрам. Мой дом находится аккурат за холмом, и почти до полудня стоит в тени. Если Аматерасу лично приходит будить меня — значит я безнадёжно опоздал.
В голове всплывали смутные воспоминания. Будильник… Звонок… Взмах рукой и неприятный стук…
Ага. Вот они — разбитые часы. Видимо, в порыве выключить проклятое устройство я смахнул его со стола. Это объясняло ситуацию — хоть и не делало её легче.
Кое-как натянув форму — форму старшеклассника, от самого вида которой я должен был бы исполниться гордости, и обязательно исполнился бы — если бы не спешил так сильно — я вылетел из дома. На низенькой оградке, что окаймляла наш небольшой сад, сидела Химари, моя подруга детства.
— Как думаешь… — спросила она, оглядывая меня с ног до головы. — Почему я три часа жду тебя здесь, а не зашла в дом и не разбудила?
В её голосе не было ни сарказма, ни обвинений. Таким голосом ведущие задают вопросы на телевикторинах: не хватало только конфетти и десяти миллионов йен призовых.
— Ты девушка и тебе будет неловко врываться в комнату к спящему парню? — предположил я.
— Мимо. — Она кинула мне мотоциклетный шлем. — Надевай. Если сядем сейчас — к четвёртому уроку успеешь.
Я покорно застегнул шлем под горлом и приблизился к чудовищной машине, которая служила этой безбашенной школьнице транспортом. На сиденье уже лежало несколько свежих розовых лепестков, опавших с отцветающих сакур, словно немое напоминание о тех трёх часах, что мотоцикл стоит здесь.
— А какой тогда правильный ответ?
Я тянул время. Я не хотел садиться на мотоцикл. Я совсем-совсем не хотел ехать вместе с Химари.
Однако, если я не поеду, то опоздаю не только на все уроки первого дня, но ещё и на занятия клубов.
— Я боялась, что застану тебя всё ещё не уснувшим. Ты и твои друзья-задроты иногда засиживаетесь не ложась до таких часов, в которые приличный человек уже выспался и успел позавтракать.
Я потупил взор, не зная, что возразить. Химари расхохоталась и грозно опустила стекло своего шлема. С этого момента я был обречён
С каждой секундой, приближавшей момент старта, сердце разгонялось всё сильнее. Я. Мои руки, обхватившие Химари за талию. Её волосы, забивающиеся мне в нос, и пахнущие смесью лаванды и фиалки.
И ужас, медленно хватающий меня за шею ледяными пальцами. Ужас, что заставит меня оцепенеть, когда стальное чудище взревёт и понесётся вперёд.
Я уже ездил с Химари. И несколько раз клялся, что не сделаю этого больше никогда.
И вот он, мой второй раз. На смену жуткой неизвестности пришла определенность — и, поверьте, от этого было не легче!
— Приехали. — сквозь смех заявила моя смертельная извозчица. Я стёк с сиденья на землю, наплевав на пыль на пиджаке и грязь на школьном ранце. Невыносимо долгие минуты, в течение которых мой мозг просто кричал “Спасите”, закончились.
Перед моими глазами возникла рука. Я схватился за неё и меня дёрнули вверх. Химари поставила меня на ноги одним рывком и подтолкнула к школьным воротам.
Твёрдая, не трясущаяся земля, капитальное строение и бетон ступеней школы с каждым шагом восстанавливали мою жизненную силу. Я не спешил — уже поздно было спешить. Я опоздал везде, где мог опоздать, и потому мог разглядывать коридоры школы, любоваться игрой солнечных лучей на деревянных подоконниках, оценивать, насколько выросли растения в кадках и размышлять, где следовало бы поставить кондиционер, если бы финансирование у школы было хоть немного лучше.
Я отсиделся до конца урока в туалете — единственном месте, где случайно проходящий по коридору учитель не смог бы меня заметить. В класс я вошёл уже с началом следующего урока: четвёртого от начала, и первого для меня в этом учебном году.
Я заметил свободное место у окна, в последнем ряду. Удобно: на таком месте меньше шанс, что на меня обратят внимание, а значит и шанс, что начнутся вопросы “Где ты был?” и “Почему прогулял?”
Я считаю, что гражданин Японии в старшей школе уже весьма неплохо изъясняется по-японски. Более того: мы умеем читать книги, писать тексты и даже смеяться над игрой слов. Я могу вспомнить несколько хокку Мацуо Басё, и перевести на японский английские термины из игр, которые до меня никто перевести не удосужился.
К чему я это всё говорю? Ах, да. Я считаю, что могу позволить себе не особо слушать учителя на уроках японского языка. Вместо этого я занял внимание соседкой. Я не видел её в классе прежде. Новенькая? Жаль, что я пропустил её представление!
Длинные чёрные волосы, чуть вьщиеся на концах. Кожа белая, словно кукольный фарфор. Это был твёрдый S-класс, и мне стоило бы как можно скорее узнать её имя. Когда прозвенел звонок с урока я понял, что я потратил всё время занятий на любование прекрасным. Иронично — учитывая, что праздник цветения сакуры вот-вот закончится.
Прекрасная незнакомка весь урок смотрела в телефон и кусала губы. Постукивала ногой по паркету. Накручивала локоны на палец и отпускала их.
Иными словами, нервничала. Весь урок.
— Прекрати пялиться. — шепнула она мне сразу после звонка, как только класс окутал шум разговоров.
— Что? — ляпнул я, не придумав ничего лучше. Заметила? Догадалась? Я слишком усердно разглядывал её ножки?
— Я хотел…
— Зачем ты постоянно смотришь в мой телефон!?
А. Ладно, значит, она о другом.
Дверь с хлопком распахнулась. В кабинет влетела Химари.
— А-га! Ты здесь!
— Я-то здесь. А ты что здесь делаешь? Это не твой класс.
— После уроков у меня для тебя будет суперпредложение. От которого невозможно отказаться.
Претензию про “Не твой класс” она пропустила мимо ушей. Впрочем, такова Химари. Она слышит только ту часть мира, которую считает достойной того.
— И что же за предложение?
— Всё равно отказаться не сможешь! — рассмеялась Химари. — В кладовой, после уроков, буду ждать.
Движением заправской балерины, она развернулась на мысках школьных туфель и еще через секунду скрылась в коридоре. Интересно, есть что-нибудь, что ей не удаётся?
Вся сцена заняла несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы на меня начал пялиться весь класс. Я стиснул виски, задумавшись на секунду, а стоит ли вообще объяснять последствия урагана Химари?
Не стоит. Вместо объяснений, я вернулся было к разговору со своей соседкой — однако, той и след простыл. А вещи остались. Забыла?
На сумке висел брелок с именем. Вот он — удачный шанс!
Маюри. Подходящее имя. А теперь мне нужно найти её, отдать ей вещи. Ну и познакомиться, что уж там. Заодно и первое впечатление исправлю.
Я осторожно, опасаясь наткнуться на Химари прежде, чем отыщу Маюри, прошёл всю школу, заглядывая в классы. Пусто. Школа пустела на глазах, ученики расходились по домам. Может, я смогу перехватить её в раздевалке?
Ошибочное решение. Стоило мне переступить порог раздевалки — как на моё плечо опустилась рука.
— Бу! — взрыв хохота оглушил меня. Я оглянулся и увидел свою подругу-преследовательницу. — Что, страшно? А чья это у тебя тут сумочка?
Я кратко изложил суть дела.
— Во-от как… — протянула она. — Идём. Подружку потом отыщешь.
Химари протащила меня по всей школе. Я не сопротивлялся, ведь в этом не было никакого смысла. Если Химари хочет, она может быть сильнее бульдозера. Мы подошли к двери — невзрачной, совершенно обыкновенной двери, из за которой доносился тихий девичий смех.
— Итак… — торжественно начала Химари и резко распахнула дверь, делая шаг внутрь и в сторону, позволяя мне осмотреть помещение.
В комнате, кроме Химари, было ещё двое девушек. Одной из них была Маюри, а вторую я ещё не видел — но она была настоящей красавицей!
— Ты что замер? Заходи. — пригласила меня та, чьего имени я пока не знал.
— Приятно познакомиться. — начал я, переступая порог. — Меня зовут ГГ-кун.
— Да-да! Химари много про тебя рассказывала! Меня зовут Ни-ко. Я заместительница главы. А её ты уже должен знать.
Ни-ко кивнула в сторону Маюри.
Та даже не смотрела в мою сторону. Наверное, она всё ещё была зла. А я ведь утащил её вещи. Ну, вернее, технически я просто хотел их вернуть, но… А что если она возвращалась в класс, и не обнаружила там ничего? Не выглядел ли я в её глазах вором?
— Извини пожалуйста, Маюри-сама.
— Для тебя — Кодзияма. — хмуро ответила она, подойдя и забрав сумку.
— Вот и познакомились! — весело воскликнула Химари и захлопнула дверь, закрыв её на ключ.
Лязг ключа вкупе с хитрой улыбкой на лице нашей пленительницы, не сулил ничего нормального. Но возможно — обещал нечто очень хорошее.