.... Можно даже было позволить быть себе придирчивым и отбирать те из них, что были произведены именно на лэйквудских заводах Администрации Общих Служб - сделанные лучше, летящие точнее, чем сделанные на других фабриках.

Каким-то образом, к рукам мывших руки в этом патронном Патколе, прилипли даже пачки с низкоскоростными патронами, с тяжёлыми пулями совершенно невоенного характера. Тяжёлая отполированная медь весом половину унции или двести двадцать зёрнышек, предназначались для охоты на крупного зверя. Открылось это уже позже, при перегрузке у Кадикса и стало довольно неприятным сюрпризом для полковника. На это было частью сделки с Куратором и он ничего сделать не мог. Офицер снабжения, прибывший на "виктори" так и сказал. За часть сброшенной на патроны цены, американцам хотелось посмотреть насколько хороша в стрельбе по живым мишеням штучка, способная бросить в сторону, - ужё мёртвым,- матёрого кабана.

Патроны к винтовкам полковника, как сказано, заменялись новым стандартом и подыскивалась оптимальная пуля.

Полковник, наверное, мог бы разворотить, все ящики и выбросить все неправильные патроны за борт... Но, вместо этого, сильно сжал упаковку и опустил её так не сказав ни слова.

- Не беспокойтесь, мистер, - лениво произнёс американец, подергивая расстёгнутый сверх всяких приличий ворот своей сатиновой рубашки цвета хаки, которым он пытался хоть как-то охладить потную грудь, поймав хоть малейшее дуновение ленивого испанского бриза, что давно уже дразнил его заставляя хлопать отутюженные такие же светло-зелёные форменные брюки -и тут же улетая прочь. Он поднял своё округлое лицо к белому от жары небу Диска, откуда как кусок раскалённого железа, пылало, распространяя жар, вечное белое Солнце. Когда ему надоедало терзать ворот рубашки, он принимался обмахиваться черной кожаной планшеткой с бумагами в которой, как мыши с перебитым хребтом в мышеловке застряли трещащие накладные - и тогда над карманным клапаном можно было прочитать вышитую чёрными нитками по зелёной ткани фамилию. "MOOR".

Он не глядел на Тампеста.

Его тут ничего не интересовало. Несмотря на форменные "колёсики с крылышками" Транспортного Корпуса он вполне мог быть одним из людей Управления, опекающим опасный груз. Теперь он хотел одного - убедиться что груз, весь груз дошёл до адресата, скинуть, наконец, со своих плеч на плечи огромного полковника, как Атлант -на Геркулеса, всю огромную тяжесть этих ящиков с оружием. Тогда бы он мог бы плюнуть на всё и всех и рухнуть на кровать и только и делать что смотреть на погасшую лампочку, повесившуюся на чёрном проводе - по крайней мере, до конца этого дня. До конца этой жары...

Он не смотрел на Тампеста. Он поднял своё округлое лицо к белому от жары небу Диска и его глаза, закрытые чёрными зеркальными очками смотрели, не видя ничего, в самый зенит- где, распространяя жар, пылало, как кусок раскалённого железа, вечное белое Солнце.

Он напоминал жирного ленивого плантатора, наблюдающего за своими пеонами, возящимися на полях. Даже точно так же нежное полное воды пухлое тело страдало от жары -и, вместо веера, он обмахивался скреплёнными вместе накладными. И вёл себя точно так же -стоя на палубе чужого корабля, но чувствовавший себя хозяином положения и даже позволяя себе покрикивать на наёмников, опускавших машины недостаточно плавно или, наоборот, разгружавших сети в которых перемещались с корабля на корабль патронные ящики -недостаточно резко.

Он не глядел на полковника и, как было сказано, тот его не интересовал, - как и всё прочее, как и сама "Рианна". Но он слышал стук открытой крышки. И прочие звуки. Он слышал звуки доставаемой упаковки. И просто-напросто давным-давно ждал этого вопроса

- Не беспокойтесь, мистер, - повторил он, - Автоматика должна работать с этими патронами.

- Да? - уголок левой брови полковника, похожий на аккуратную полоску мягкого художественного угля, чуть вздёрнулся.

- Да, - просто сказал "транспортник", пожав плечами, - Объём гильзы одинаковый. И отдача у них не сильно отличается от обычных, с пулями Эм - два... Даже чуть меньше. Даже не заметите разницы, наверное - с весом вашего оружия. Уменьшите скорострельность, если что...

Он не стал развивать мысль. Ему было жарко. Ему было лень. Вместо этого,он сосредоточился на сетке с грузом, лениво проплывшей почти над их головами в лапе пятидесятитонного крана.

- Ясно...- левый уголок губ полковника затикал, запульсировал как сердце, накачивающие кровь в мышцы -перед разбивающим губы перед ударом кулака, - Замечательно...

- Всегда пожалуйста, - невпопад произнёс американец, отмечая что-то в своих бумагах, - Обращайтесь. Сколько угодно.

Раздался треск плотной бумаги и по мягко качающейся палубе со странным металлическим стуком раскатились патроны...

Ами оглянулся.

Сидя на корточках, над раздавленной пачкой, полковник выбирал из неё патроны с гладкими как тупой конец яйца пулями. Одна нашлёпка свинца -особенно тусклая на покрывающей пулю меди... Две... Три...

Американец удивлённо наблюдал, загипнотизированный этим счётом.

Двадцать.

Слово из шести букв, звенящее как новенькие томпаковые пенни - самый, что ни на есть патронный металл, - было зажато полковником в кулаке. Тампест взглянул на интенданта Мура своими огромными жёлтыми огненными глазами исподлобья - так, будто впервые увидел его и вообще не разговаривал с ним до этого, - и медленно поднялся.

- Сейчас!? - не сказал, а скорее взвизгнул  как уидившая  дохлую крысу барышня ами, пытаясь поспеть за широкими, размашистыми шагами полковника и - Вы будете проверять сейчас?

 

Лязгнуло железо незакреплённых сошек.

- Конечно, - сказал полковник, усаживаясь поудобнее на ящики.Теперь уже он, занятый винтовкой, не глядел на интенданта.

Ему отчаянно не хватало второй руки или, хотя бы, Гришема, но он справился. Уперев тяжелую как заводской станок винтовку в палубу, он зажал её меж коленей.

- Щёлк! - сказал внутри механизм отходящей рукояти заряжания.

Замечательная пружина. Упругая, нерасстрелянная. Эти винтовки -во всяком,случае, доставшаяся ему,- не воевали. Или почти не воевали.

Упёршись своим выступающим подбородком в цилиндрический пламягаситель, он нашарил маленький рычажок на левом боку. Муру показалось, что этот странный человек просто нажмёт на спусковой крючок и разбросанные расцветшей черепе металлической розой с острыми как бритва лепестками, куски кости и мозга, сворачивающиеся на жарком воздухе и будут испытанием работоспособности винтовок с тяжёлыми пулями.

С точки зрения полковника, только дурак стал бы совершать самоубийство. Причина и обстоятельства не важны. Важно,что это поступок дурака. И всё. В самоубийстве, даже благородном вспарывании живота вакидзаси, было слишком много окончательного - а полковник предпочёл бы плясать и плясать без конца. Как было сказано - даже если в мире не останется никого, кроме полковника Тампеста и синей луны, освещающей его танец.

К тому же понятие смерти, для полковника твердо ассоциировалось с запертой пыльной комнатой - и вечностью в ней. Придти туда самому? Пффф! Помилуйте!

Как не прикрывай самоубийство шелками благородства - это признание поражения. Всё, стоп. Звенящий удар медной нашлёпки на прикладе по камню плаца, завершающим упражнение, после которого волшебное движение, магия ловкости рук заканчивается, заменяясь тишиной и кажущимся вечным - ожиданием приговора. Тоска. Пыль. Тусклый свет. Не выпустят.

А полковник знал, что его победить невозможно. Он этого не хотел. Значит, этого не будет. Он просто будет продолжать воевать - пока все его враги не сгинут. Нет, не так. Может, и можно. В конце-концов,его мясо -такое же как и всех остальных людей. Его можно разрезать штыком и разорвать пулей. Но он просто будет продолжать воевать.

Чтобы избегнуть пыльной тоски. Чтобы воспоминаний хватило на вечность в пыльной комнате. Чтобы бегать по Диску от смерти - столько сколько сможет. Чтобы найти эту самую комнату и взорвать на ней запоры- снаружи. Войдя туда - победителем и по своей воле, с дымящимся оружием. Чтобы в руках у него, когда он всё-таки там окажется, было что-то большое и железное - один же раз он смог пробиться наружу... Чтобы быть там не одному, наконец.

Причин много, и полковник не задумывался над тем,чтобы выбрать из них одну. Так жаркий, душащий любую жизнь, засыпающий фонтанчики с животворной водой и наметающий высохшую грязь в распахнутые окна, пустынный ветер хамсин не выбирает отдельные песчинки из сотен тонн пыли и песка, которые он несёт на ничего не подозревающий приморский город.

Но капитан Мур сегодня в первый раз увидел полковника Тампеста и больше никогда не увидит его вновь. И он не прожил жизнь полковника Тампеста. Поэтому можно ли ставить ему в вину, что ему, пусть и на мгновение, показалось будто командир наёмников собирался застрелиться?

Шепенёк, блокировавший движение регулятора скорости стрельбы, этой маленькой овальной нашлёпки, как бы ушёл, провалился - голову Тампест опустить и посмотреть не мог. Во всяком случае, треть этой маленькой дуги, где возвратное движение затворной рамы блокировалось, он проскочил. Теперь он стоял вертикально. Жёсткий, намозоленный палец, такой же нежный как крупные кварцевые зерна дюн Руб-эль-Хали, продолжал давить на регулятор, пока тот не занял крайнее положение...

Полковник встал.

Резко, разом. Нельзя было заподозрить ни малейшей несерьёзности движений - полковник уже воевал. Да, винтовка была пустой, но...

Удобно устроившаяся в полусогнутой руке - если это название человеческой части тела ещё можно применять к пятипалой, несоразмерной обезьяньей конечности, искривлённой и вспухавшей буграми мускулов то там, то здесь, не так как у просто очень сильных людей - винтовка лежала будто скрипка.

Вполне возможно, что это сравнение, мелькнувшее в голове Мура, который однажды, на Таймс-сквер, видел уличного скрипача, имело смысл. Полковник редко слушал музыку. Разве что, когда в ресторане играли что-то, что по мнению администрации способствовало пищеварению и ослаблению бдительности следящих за своим карманом посетителей. Например, "Сарабанду" Грига... Или выступал какой-то талантливый джазмен -на улице или в том кафе,куда его занесло. Но и тогда... Нет, конечно, он слышал. Со слухом у него было всё в порядке -насколько может быть всё в порядке со слухом у человека рядом с ушами, которого около тридцати лет, стреляло всё или почти всё изобретённое на Диске.

Другое дело - мозг, куда идут все нервы. Там всё заканчивалось. Там, в лабиринтах нейронных сетей, терялась,а потом умирала любая красота звучания - как человек, холодной осенней ночью. Чавкает глина под промокшими башмаками, рука хватается за обугленные деревья. Всюду горячий древесный уголь и до сих пор пахнет гарью.Человек один. Совсем один Он бежит сквозь серый дым дотлевающего пожара, спотыкается, падает, хватается, обжигая ладони за горячий уголь стволов

Бежать тяжело - огонь выжег весь воздух и дым заставляет глаза истекать и душит, наваливается грузом свинца на судорожно сжимающуюся грудь

И непонятно - куда. Человек бежит -потому что пока он двигается есть хоть какая-то надежда достичь цели... но уже темнеет - или под облаками пепла больше никогда не будет видно света. И в лесу из одинаковых, обожженных пламенем, прогоревших до тла и рухнувших под собственным весом пережженных, искажённых огненной пыткой аутодафе безвинных деревянных тел нет тропок и нет дорог, нету направления и все деревья одинаковы

Человек кричит, но ему отвечает только преследующий его и становящийся всё громче, по мере того как у него истощаются силы, далёкий вороний грай.

И глина под его ногами, от пожара такая теплая, такая мягкая - ноги, кажется, уже растворяются в ней и бежать почти невозможно...

Неужели никто не откликнется, не спасёт, не подставит плечо, когда он упадёт в последний раз - в вязкий суп из глины, пережженных костей и сморщенных от огня трупов?

Вороны кричат всё громче...

Продолжай бежать - пока ты двигаешься у тебя есть надежда...

Именно так умирает любая музыка в разуме полковника.

Там нету ничего на чём она могла бы прижиться.

Отдельные звуки просто не складывались во что-то большее, как произнесённые или написанные слоги и буквы, обычно, складываются в слова и разумную речь. Терции и квинты не сливались в трезвучия, аккорды...Для его понимания гармонии, если это можно так назвать, не существовало разницы между "Таннгейзером", "Сольвейг" - и шумом проезжающей машины.Он плохо воспринимал, точнее, совсем не понимал всё мало-мальски ритмически организованное - стихи, танцы, музыку.

Именно поэтому, ему было тяжело учить новые языки.

Возможно, если бы он захотел, то Тампест смог бы научится бы получать чисто интеллектуальное удовольствие от сложности и организованности композиции. Но.. Зачем это ему? Слишком мало бы он получил взамен этих огромных и постоянных усилий - если бы получил что-то вообще.

Винтовки давали куда больше

Вы видели саксофон или вилончель на Тяжёлом Континенте?

Глупости! Туда везут только винтовки!

Винтовка - о! Винтовка - это совсем другое дело. У неё всего двадцать нот, готовых прозвучать в любой момент, но зато нотный стан на котором их можно расставить - это не семь жалких линий, а весь Диск! Такую музыку полковник согласился бы писать и согласился бы играть. Но не для публики -для себя и только для себя. Музыка автоматической винтовки образца тридцать восьмого года была вдохновенна и существовала только для него. И слышал её только Тампест.

К винтовке ему сейчас не не хватало только смычка. Но полковник и не смог бы взять смычок. Уже почти лет двадцать как не смог бы - после взрыва наполненного взрывчаткой патрона в пулемете и удара меча на мосту Хорах.

Чтож, он умел начинать играть - даже разрубленный напополам...

Его упражнения становились понятны - и не так бессмысленны, - если видеть в нём скрипача.

Вот этот странный поклон и хлестнувший по воздуху, как бич ремень — это было деташе. Вес винтовки, такой неодинаковый, он перетекает как вода из-за движений механизма. Струи газов из блока регулятора оказывают своё реактивное усилие -и надо следить за давлением руки, словно она, а не затворная рама совершает движение, что толкает патрон в горловину. Очень аккуратно надо поднимать локоть, перемещая двадцатичетырёхдюймовый ствол, уравновешенный опорами, по размашистой дуге. Локоть! Локоть нужно держать прямо. Удерживая локоть прямо легко точно целиться. Ведь винтовка -это продолжение руки. Цикл перезарядки завершается, одновременно с переносом огня на новую цель, следует несколько выстрелов на ходу и снова дуга переноса огня на цель - не останавливаясь, быстрее цикла перезарядки.

Движения ног, во время деташе, должны быть быстры пружинисты и мягки - будто нож скользит, размазывая масло по мягкому пшеничному хлебу

И пальцы! Постановка пальцев и плавное нажатие спускового крючка тоже очень важны! Без них не получится извлечь винтовкой правильные звуки из мира.

При игре вдвоём, второй номер должен следить, попадать в такт перезарядки. Цепная собака полковника.... Очередная цепная собака.... Наверное, немец. Цепной собакой для  британца всегда будет кто-то из колоний - либо услужливый индус, либо немец - как механизм, чётко и без лишних раздумий на квадратной, обмятой каской морде, выполняющий всё, что ему скажут.  СКОРЕЕ ВСЕГО, это будет немец - учитывая, ГДЕ он оказался. Огромный - достаточно сильный, чтобы тащить на себе запасные магазины и для себя и для Тампеста - и вторую винтовку. Он должен  немедленно подыматься, бежать вперёд как только замолчит оружие в руках полковника - та, что в его руках примется выплёвывать, ронять горячие дымящиеся гильзы в иссушенную и пережженную летней жарой в сухую серую пыль глину...

Так играется деташе, одной рукой, на автоматической винтовке образца тридцать восьмого года.

А это мартеле. Почти тоже самое,что и деташе, но замедленный режим огня. Отрывистые, быстрые движения. Быстрее деташе. И не более одного точного выстрела на цель.

Мартеле плавно перетекает в стаккато - когда целится некогда. Кусачие, острые удары бронебойных пуль проникают даже сквозь кирпичи. Не дают подняться. С цели -на цель. С цели - на цель. Бегом, бегом...

 

Погода ведь так прекрасна. Солнце светит и небо чистое. Под сапогами хрустит разбитый бетон и куски кирпича. Лётний день, пригревает солнце. Греет, но не высушивает В такой день идти особенно легко. Можно пройти многие мили - и даже не устать.

Лёгкий ветерок слегка холодит жёсткую как подмётка смуглую кожу и гонит,гонит над разрушенным городом, почти раздавленным этими самыми тяжёлыми сапогами, их широким размашистыми сапогами - маленькие, лёгкие белые облака.

Как только город начинает сопротивляться - винтовка отвечает ему бурей и облака сдувает с неба выстрелами. Гремят выстрелы, сливаясь с грозой, полные ледяной воды холодные тучи заволакивают ещё недавно тёплое.

Выстрелы, выстрелы...

По валяющимся каскам стучит рухнувший с расстрелянного за непокорность неба ливень. Капли разбиваются на брызги о холодные носы и зубы, в раскрытых ртах убитых солдат собирается вода...

Как только убит последний из посмевший стрелять в ответ солдат и ноги в английских сапогах перешагнули через его развороченный пулями труп, ливень, быстро проходящий, впрочем, как и все ливни -закончился. Воздух был снова свеж, ветер тёпел, а день снова прекрасен.

День всегда и везде для тебя летний и всегда прекрасен - если в у тебя в руках заряженная автоматическая винтовка образца тридцать восьмого года.

Мур слышал эти несуществующие выстрелы и видел как при каждой остановке ствола после резкого броска и замирании огромного тела из него вырываются мощные, ударные пороховые струи. Словно бы из-за них колышется тяжёлая ткань шинели и где-то вдали падает солдат за солдатом в тяжёлой, похожей на половинку яйца, каске.

Такова сила настоящей музыки - пробуждающей воображение слушателя.

Не надо думать, что винтовки не имеют ношения к музыке и что как музыкальный инструмент они уступают даже подвешенной рельсе по которой с размаху бьют ржавым прутом, созывая путевых рабочих к обеду.

Винтовки производства "Кольт ФайрАрмс" извлекают сотни звуков из Диска.

Можно стрелять закрыв глаза - просто правильно поставив ноги, пальцы, плечи и локоть. И винтовка будет, раз за разом, извлекать из Диска одни и те же знакомые звуки криков и водянистых всхлипов.

Попадание гарантируется производителем.

Возможно полковник просто не может услышать иной музыки и звуков других песен потому что та заслоняется чем-то куда более громким и прекрасным - постоянно звучащим в его голове, как привязчивая мелодия.

Видение уличного скрипача с винтовкой в окружении застывшей, ловящей малейшие звуки толпы, мелькнуло и исчезло как тень, как шаловливый солнечный зайчик от причудливого хрустального украшения,качаемого ветром, когда полковник скользнул как тень, вперёд, почти не отрывая подошв от палубы. Резко развернулся на каблуке, буквально бросив ствол - в одну сторону! В другую! Он совершал резкие шаги, почти броски. Огромные прыжки, будто пантера рушащаяся своим весом на земляную свинью. То и дело останавливался в какой-то странной полусогнутой позе, явно требовавшей огромного напряжения мышц и тут же без, промедления переходя к следующей странной асане. Выцветшая под проклятыми солнцем Му почти добела тяжёлая шинель вертелась на его плечах как пустынный смерч. Ни малейшего дрожания и усталости не читалось ни в застывших на половине движения ногах, ни в его единственной вытянутой лапе, обхватившей шейку приклада из темного орехового дерева и спокойно, безо всякого дрожания удерживавшего на более шестнадцати фунтов металла на весу так, будто это пистолет или лёгкая рапира.

Замерший после очередного упражнения ствол резко сдвинулся по дуге - и, через пару пару ударов сердца, упёрся прямо в лицо американца.

"Там нет патрона..."

Болтающиеся незакрепленные сошки - как маятник странных часов, отмеряющих своим тиканьем последние секунды его жизни.

 

"Я точно знаю, что этот пуст и у него нет запасного магазина..." Ствол немного сдвинулся вниз со звуком вилки, цокающей по жестяной тарелке. Трудно сказать, что издало этот звук - металлические крепления ремня или стучащая о тесные прямоугольные стенки магазина пружина . Сейчас он смотрел ему в пах.

Державший его человек был не здесь. Он уже воевал на Тяжёлом Континенте.

"У него нет запасного - снаряжённого,- магазина, чтобы сменить..."

Полковник засмеялся.

"Он даже не доставал ещё одну коробку"

Шумела погрузка. Краем глаза капитан Мур по привычке отмечал полёт джипа на грузовой стреле. Развернутая вдоль корпуса машины длинная, едва ли не больше самой машины труба чётырёхдюймовой безоткатки была закреплена толстой проволокой - чтобы не болталась.

"Никто-не- кладёт -оружие- в эти ящики - заряженным!"

Сердце стукнуло второй раз,истекая кровью куда-то внутрь грудной клетки. Полковник смеялся, уже искренне и легко. Он, вдруг, замолчал и опустил огромный ствол. У американца отлегло от сердца и бледное лицо вновь порозовело.

Вид оружия хорошо очищает голову человека от всех лишних мыслей. Поэтому капитан Мур не догадался,что представление только начинается. Этими движениями, полковник вовсе не красовался перед ним. Он просто вспоминал, давал своему телу заново привыкнуть к полузабытым ощущениям, инерции и весу оружейного металла.

Капитан Мур позволил себе отвлечься и вновь забыть о дурачившемся англичанине, закутанном несмотря на жару в тяжёлые парадные одежды.... Совсем с ума сошёл. Хотя, на его лице, не было ни капли пота -даже после всех этих диких прыжков... Кто его знает!

На причуды наёмника, взявшего себе тяжёлую винтовку, Муру было плевать. Взял и взял... Он для них эти винтовки, эти карабины, и эти древние автоматы и привёз.

Капитан Мур вернулся к своим скучным обязанностям. Этот дурной наёмник оставил его в покое и куда-то ушёл -и слава богу!

Щелчки патронов с овальными пулями заряжаемых по одному в зажатый меж костлявых коленей скошенный магазин были бы слишком тихи и незаметны. Даже в холодный осенний день в скульптурной мастерской, где заказывают и забирают слепых кладбищенских ангелов - в месте, где от века никто не говорит громким голосом, - их бы не заметили. А уж там где всё гремит, стучит, где звенят натянутые тросы и ругань - и вовсе.

 

Фуражку с Мура сдуло в море порывом какого-то гремящего ветра. Вихрь взметнул светлые соломенные волосы

Капитан поднял голову, чтобы увидеть унесло ли за борт новенькую фуражку за которую он заплатил портному пять долларов. Он было поднял руку, чтобы поправить растрепавшиеся волосы....

Но тут раздался следующий выстрел - чуть не откусивший ему кончик пальца начавшей движение руки. Плоть капитана Мура тут же обратилась в лёд...

Тяжёлая винтовка, удерживаемая всего одной рукой, которой даже не помогал болтавшийся попусту как высохший лист большого дерева ремень, работала как мощный пневматический молоток - Мур был способен отличить в этой канонаде один выстрел от другого.

ТУМ! ТУДУМ!

И каждая, каждая - пуля летела в него!

БАНГ! БЭНГ!

Винтовка была весьма боевой девчонкой - знавшей, чего она хочет. Наглой от выпитого джина, настойчивой и вполне могшей добиться этого от бедняги Мура. На его девственно-чистой форме, где-нибудь, например, под левым ребром, вполне могло появиться разверстая красная воронка, шириной не уступающая Гран-Каньону.Пульсирующая от первой познанной в жизни боли, истекающее телесными соками и кровью, она прямо просила бы, чтобы всадить в неё ещё одну пулю - да поглубже. Чтобы точно изменить в этом теле что-то навсегда.Когда? Да в любую секунду это могло произойти.

 

Выцветшая английская противохимическая шинель -и глаза! Белые слепые глаза кладбищенского ангела из замёрзшего лунийского мрамора - слегка припорошённые дорожной пылью, взметаемой колёсами армейских грузовиков, и потравленные кислотой дождей.

ТУМ! ТУМ!

Он же не видел, не видел абсолютно ничего!

ТУМ! ТУМ! ТУДУМ!

Господь покарал его слепотой - и только поэтому он не мог, ни за что не мог попасть!

Но если он хотя бы двинется! Если Мур побежит -и тот услышит стук шагов. Если хоть что-то звякнет, если доска стукнет, скрипнет под его ногой, то...

Металлический звук - БАНГ!

"У него всего двадцать патронов! Надо просто подождать -пока не...."

 

- ВЫ ХОТЕЛИ МЕНЯ УБИТЬ! - крикнул американец.

В его голосе звучала и злость, и долгожданный триумф...

Загипнотизированный глазами кладбищенского слепого ангела и страхом который вызывало грохочущее, за пределами всякого человеческого восприятия железо, он упустил момент, когда грохочущий как весь клепальный цех детройтского завода железо, тяжёлый как станок, механизм, наконец, замолчал, - видимо, истощив всю питавшую его энергию пороха. Ему понадобилось два удара сердца, чтобы понять - что наступила тишина. И что она звучит прекраснее любой музыки... После этого, он, как бы проснулся. И проснувшись, как это бывает с любым человеком по утрам, вспомнил кое-что.

Пропитанная, прочная веревка, прикреплённая к металлическому кольцу на рукояти, изогнулась, извилась в серебряном, чистом воздухе, как подброшенная пинком гадюка .

Мур выдернул свой "Уинтермьют" и крикнул ...

Ещё в его голосе, когда он кричал на полковника, звучала ещё и гордость. Его "Зимняя тишина" не просто так носила приставку "Хай-Пауэр". Ему, по должности, полагалось знать о многих технических новинках. Но в тот раз, он проскальзывал краткую машинописную сводку, безо всякого шевеления сердца, немедленно нажал на кнопку на коммуникаторе и заставил секретаршу побегать, вытащив из небытия даже не вырезку, а целиком номер, полный журнала, в котором упоминался опытный патрон Ричарда Джея, Марша и Фаллмера.

Он,конечно, воспользовался своим служебным положением - но не на все сто процентов. Патроны -это была его страсть, но и работа - тоже.

А что он заплатил почти шестьсот долларов за свой "Уинтермьют" производителю оружия в Саутпорте и почти двести - за сотню нестандартных патронов, так какое вообще кому до этого дело? Как оказалось, Ричард был славным парнем,тоже, как и сам Мур, обожающим револьверы. И ему уже не нужно было никаких денег - он просто хотел увидеть своё детище в металле.

Как и договаривались, он стрелял из него первым -и, выпустив весь барабан, с какой-то странной грустью отдал его Муру

- Обязательно его опробуй. Прямо сейчас, - настоятельно посоветовал создатель опытного патрона, консультировавший "Рюгеров".

Выбросив стреляные гильзы и зарядив в тикающий при каждом обороте,как старые часы с механическим заводом, барабан только трое свежих (Всё же двадцать долларов за штуку -это всё же очень много!) патронов, капитан Мур, с каждым ударом, достающим до костей, бьющим прямо в пульсирующий тонкий кровеносный сосудик на тонкой височной кости, ощутил, что такое есть патрон калибра четыре-пять-четыре и как он замечательно меняет мир. Для того, у кого эти патроны есть, конечно...

Хорошо быть человеком у которого есть такой револьвер.

Тампест наклонил голову - будто хотел получше разглядеть устроившуюся в своём гнезде, чуть наискось от оси ствола, пружину экстрактора. В его глазах не мелькнуло никакого чувства. Любопытство, которое разыгрывали мимические мускулы, пока он разглядывал семидюймовый ствол казалось фарфоровой маской, надетой актером.

- Я выстрелю! - крикнул Мур, - Стоять!

Револьвер, блестящий в его руке как никелевая монетка, звякнул в его руке от неосторожного движения.

- Знаете, какое самое главное главное свойство разумного человека? Отличающее его от животного? - заговорил наконец, полковник с Муром с его "Хай-Паэуром" в стиснутых до белизны пальца, остолбеневшим как цирковая девушка под градом ножей с "Хай-Паэуром" в стиснутых до белизны пальцах, - Мыслить. Человек мыслящий. Я под чучелом музейным как-то прочёл. Подумайте над этим.

И как бы этот урод не смеялся - Мур мыслил! Он сейчас размышлял напряженнее,чем когда-либо в жизни!

Между шестью каморами револьвера, заряженного такими пулями, что легко пробили бы насквозь полковника, пару ящиков за ним и улетели бы куда-то в жаркий аквамарин - и пустым магазином исходившей белым, похожим на водяной пар, дымом винтовки установилось какое-то странное равновесие.

"А точно ли он пустой?"

Несмотря на то, что в обрушившейся на него канонаде один выстрел, как казалось Муру, можно было отделить от другого, ни он, никто другой не смогли бы посчитать их все.

"Да, он пуст, вне всякого сомнения! Выстрелов было столько...!"

Да, выстрелов было много. Но вопрос был не в том было много их или мало, а в том - было ли их именно двадцать?

На этот вопрос Мур сам себе ответить не мог. Да и полковник, как нарочно, держал оружие так,чтобы не было видно окошко выброса.

Если оно закрыто - то Мур победил.

Полковник улыбался!

Но если оно открыто и спусковой механизм просто на время притормозил страшный качающийся внутри винтовки маятник....

Одно нажатие - и в нём появиться дыра не меньше, чем от револьверной пули ...

- Способность продолжать мыслить несмотря на любые неудобства. Разве ты - тугодумная корова? Нет... - он указал стволом винтовки на револьвер вздрогнувшего Мура. Тот, и вправду, выглядел так, что легко можно было подумать, что именно с этой пушкой когда-то разгоняли индейцев и грабили дилижансы. "Рюгер-Штурм" не стали мудрить и просто взяли уже отработанную конструкцию своей машинки, тоже бывшую самую чуточку подогнанным под требования времени оружием героев "Красной реки" или "Либерти Вэлланса" -и просто приспособили её под длинный и более мощный патрон. С револьверами это всегда получалось довольно легко, - Ты у нас ковбой!

- Так думай, ковбой! У нас с тобой бизнес. Возможно, не в последний раз,- "Упаси меня Господь", - Так зачем мне тебя убивать?

И, в самом деле, незачем. Но он бы сам посмотрел на полковника - логично размышляющего, когда слепые медные осы летят жалить его кровоточащее на жаре мясо...

Да что там гадать - сейчас и посмотрит! Достаточно нажать -револьвер у него с самовзводом... Хотя, ещё первая пуля подбросить его руки так что всё улетит, в испанское небо, как крепкого бы он не держал.

Кисти, быстро оттаявшие под жарким испанским солнцем капитана снова обрели мягкость и свободу движения крови. Палец на спусковом крючке напрягся.

Мур опустил на них взгляд. Ему сейчас не было дела до полковника. Он глядел на своё оружие. На ртутно блестящий, девственно чистый металл "Уинтермьюта".

Есть старое ковбойское правило. Оно звучит просто. "Достал - стреляй". Сразу. Быстрое движение ладони, взвод, тиканье барабана, выстрел - прямо в сердце. И обратно в кобуру. Никаких пустых угроз. Пустое бахвальство делает тебя смешным. А оружие - нестрашным.

Но всё дело было именно в том,что фальшивый капитан Транспортного Корпуса Мур, привёзший неправильные патроны полковнику и занимавшийся,как было сказано патронами и обожавший до дрожи в пальцах свой полуторакилограммовый револьвер тоже был когда-то маленьким мальчиком. И этому мальчику, однажды, подарили его первое ружьё. Мелкокалиберная дешёвая дрянь, за пять долларов, стреляющую пулей 22-го калибра, способной убить, разве что, утку.

Но пули убивают уток слишком далеко и не видно... А дрозд, в которого он попал, сидел совсем рядом на грабе, увлечённый песней - но он был скрыт листвой. И потому мальчик, которым был капитан Мур, не увидел как попал быстрый кусочек свинца. Только красную воронку в чёрном трупике... И когда он понял, что ради того,чтобы увидеть что-то эдакое мужское, как попадание пули в живую добычу, ему пришлось предать. Этот старый дрозд вылупился тот же один день, когда Мур издал свой первый крик, шлёпнутый акушером по синей заднице. Он пел Муру колыбельные каждый вечер. Он радовался каждому его дню рожденья и вкусному куску пирога вместе с ним -ведь ему доставались крошки...

И добыть эту мелкую птичку было проще всего. Он был уже стар, никуда не улетал. Он пел свою последнюю песню, веря Муру с которым они были как братья и делили ветви одного дерева. А капитан выпустил ему пулю двадцать второго калибра в затылок просто потому что...

Да не было никаких причин!

Мальчик, которого никто ещё не звал капитаном Муром, заплакал и выкопал загорелыми руками могилку для дрозда, насыпав сверху холмик из мягкой,чёрной земли. Сырая, она пахла жизнью - которая продолжалась,несмотря на пробившую чёрное маленькое и уже холодное тельце пулю двадцать второго калибра...

А потом собака старика Хэмиша сбесилась. Может, бродячие псы покусали, может ещё что...

У него тоже уже было ружьё! Он тоже был взрослым - но его его буквально швырнули внутрь, к младшим. Щелкнул замок. Взрослые ушли...

Как она прошла мимо всех? Ведь было человек пятьдесят - и ещё негры.... Но вот, огромная пастушеская собака шла по залитой багровым светом вечернего солнца улице. Совершенно пустой. По улице, покрытой серой,как пепел, дорожной пылью в которой купались воробьи. Мимо серых, будто присыпанных этой пылью домов.

Длинные серые от грязи, свалявшиеся волосы. С языка стекает капля вонючей слюны и падает в пыль. Слюны в которой полно смертельного яда, отравляющего разум и тело навеки. Собака старьевщика Хэмиша, которой он скармливал те объедки, что оставались к концу дня в его лачуге, добрая, ласковая и ленивая... И эти серые зубы в чёрных дёснах, раскрытых в нескончаемом рыке.

И никого из взрослых...

Глаза, в кровавой сеточке, подёрнутые желтизной, похожей на желчь или болезненную с трудом выходящую мочу, остановились - будто видели его, наблюдавшего за ней через окно.

Только он здесь был взрослым.

Только у мальчика, который станет капитаном Муром, здесь была винтовка - пусть и всего лишь калибра двадцать два Эл Эр. Ей, пожалуй, будет далеко до "Уинтермьюта" и его патронов калибра четыре-пять-четыре, но всё равно - это оружие. И только тот у кого оружие- взрослый.

Взрослый... Взрослый не может спрятаться и оставить бешеную тварь. Сколько бы его не наказывали за стрельбу в городе - сейчас он был тем, кто должен ...

БАНГ! БАНГ БАНГ!

Куски крови... Куски густой и горячей крови, с напряжением агонии, выталкиваемые из разорванных кровеносных сосудов, как из пушки, усилиями судорожно сокращающегося сердца летели во все стороны от попадавших в собаку Хэмиша пуль. Да,именно так. Куски. На таких скоростях соударения, с наполненным соком, живыми, трепетным, горячим от мучающей его болезни мясом, пуля вышибает красную жидкость из мяса вместе с разорванными волокнами мышц. Кусками. Плотными. Густыми как желатин. И дрожащими в воздухе как зачёрпнутый ложкой малиновый джем.

БАНГ! БАНГ БАНГ!

Только замедлившись, они разлетаются на мелкие, липкие капли. Пахнущие кислым, землистым запахом прогнившего железа.

БАНГ! БАНГ БАНГ!

Первая пуля попала и ей в переднюю лапу. Как же ему тогда повезло! Ведь хватило же ума надеть эту дурацкую шляпу с полями и выйти с ружьём из дома. Хоть дверь за собой запер... Если бы не первая пуля и не жар болезни, высушивший все кости - та просто растерзала бы его. Но жилистая, сухая нога просто подломилась и псица упала, обливаясь кровью.

Маленькие почти игрушечные пистолетные пули двадцать второго калибра не могут толком убить даже старого дрозда -чего говорить о здоровенной почти ростом с него ростом суке. Один бог знает сколько он тогда их выпустил. Перезарядил винтовку и снова. Ещё раз. И ещё... Стрелял он ещё долго - даже после того как собака закрыла глаза. Он выпустил всё,что у него было в карманах штанов... Он почти не замечал как перезаряжалось его оружие.

Полковник сейчас был совсем как та собака..

Чтобы его убить - снова надо стрелять.

Если нажать самую чуточку посильнее, то спусковой крючок пройдёт совсем небольшую,почти отсутствующую у "Уинтермьюта" дугу холостого хода. А потом - вылетит пуля. И капитан Мур знал это хорошо. Патроны - его бизнес и как они действуют он занет хорошо. Свинец, серое пятнышко свинца, едва выглядывает из медной юбки. Пуля бьёт как великанский кулак и в теле раскрывается почти в добрый дюйм. С едва ли двух футов, он вряд ли промажет - даже если захочет. Скорее вырвет, у него ключицу, своими-то дрожащими руками. Его чистая форма... Выбритое и пахнущее холодным запахом одеколона лицо... И даже "Уинтермьют" окажется непоправимо запачканным собачьей кровью. Этот запах гнилого железа - его не отчистить никакой смазкой, никакими средствами.

Он больше не сможет из него стрелять. Положит обратно в футляр пахучего, исходящего густым запахом смолы, бразильского дерева - только этот запах способен хоть немного приглушить густой кровавый дух, - и забросит чёрт знает куда...

И,что самое страшное, здесь не будет взрослых,что прибегут звон стекла на выстрелы - чтобы добить хрипящую суку. Стрелять в собачий череп- в упор, - придётся самому...

И что-то будет дальше?

Кто позовёт негров и заплатит им по двадцать пять центов каждому - чтобы оттащить и зарыть труп полковника? А то жара, лето и уже пахнет...

Кто потреплет по голове опять, как и над дроздом, плачущего Мура и скажет,что он - молодец и в нём есть их старая закваска? Что всё закончилось и не надо бояться? И отправит умываться к крану на улице - когда того закончит рвать из-за запаха гнилого от болезни мяса?

Ничего, ничего ведь никогда не закончится!

Эти люди, так напряжённо глядящие на него - пришли с этим, полковником.

Ему придётся стрелять, стрелять... Несмотря на цену револьверных патронов. Несмотря на то,что его будет опять будет рвать от их запаха - как от вони собачьей крови.

И налетят мухи... Если жара и есть тухлое мясо, то воздух начинает звенеть от их крыльев. Огромные мухи всегда прилетают, чтобы заползти к мёртвым в рот и достать оттуда душу. Будто ещё годную на что- то вещь, по глупости кем-то выброшенную.

И крови будет много, очень много. Они будут лежать хрипеть, плакать,как собака Хэмиша. Ведь капитан Мур - не Билл Хикок, чтобы первой пулей, от бедра - и в сердце!

И даже если он убьёт их всех, то опять - ничего не закончится!

 

Пальцы сжались на отделанной орехом рукояти до хруста в костях, а рот, буквально, взорвался. Страх полностью оставил Мура. Невозможно никого бояться с заряженным "Уинтермьют Хай-Пауэр"! Мур минут пять орал на страшного полковника, который, всё ещё целился в него из винтовки, ствол и невидимое окошко выброса которой всё ещё исходило белым дымом.

Это из-за него, из-за этой бешеной собаки, просто опустить револьвер и всё закончить было нельзя! Если капитан Мур, доставший оружие, не выстрелит - то он в глазах этого взрослого мужчины он будет трусом!

Он даже не сможет спокойно смотреть любимое кино. Уилл Кейн бы, на его месте, не испугался полковника - и убил бы его. Несмотря ни на что. И как он сможет потом смотреть на его спокойные, сжатые в невероятном сосредоточении губы, его мощное и недвижимое как гранитная скала лицо?

Мур потом сам удивлялся как его не разнесло на части, будто корпус гранаты, от злости и обилия слов её выражавших.

- Вы... - у Мура не осталось после длительной речи ни дыхания, ни каких-то слов, которые можно сказать человеку, который начинает читать лекции по деловой философии и логике после того как выпустил по нему двадцать патронов в упор. И все -мимо! - Вы...

Слово "ковбой", сказанное полковником не относилось к револьверу. Оно в равной степени подходило и к оружию, и к державшему его Муру - и было оно насмешкой.

У капитана Мура не нашлось слов, да и доходило до него как до коровы("Разве вы у нас корова?"). Лина Макэдама бы на его место - уж он-то ответил бы как надо и сбил меткой пулей пижонистую английскую фуражку в ответ.

Ну и ладно.

В сегодняшнем празднике стрелков, свою автоматическую винтовку выиграл полковник. Даже настоящие ковбои не всегда побеждали. А он - и вовсе никакой не ковбой. И никогда им не был, несмотря на то, что часто представлял широкополую шляпу у себя на голове.

Капитан Мур,усилием воли, сломал руки, что были сделаны будто из подтаявшего воска- и опустил револьвер.

- Головная часть этих тяжёлых пуль - мягкая, - сказал полковник спокойно, опуская в ответ, наконец, лязгнувшую винтовку стволом вниз, - Вы же прекрасно знали про это? Автоматика, досылая патрон бьет слишком сильно. Сминает. Немножко.

- Вы хотите сказать, что тяжелые патроны - плохи?- осторожно, опасаясь, -но уже почти что как равный, - сказал, глядя на него, Мур, - Что их нельзя использовать...

- Я? - Тампест облизал иссохшие губы и потрогал три отверстия для выпуска газов на трубке, -Нет. Я хочу сказать, что влияние деформации пуль ощущаться будет, наверное, ярдов с двухсот... А, может, с пятидесяти. Закручиваются очень хорошо и скорость высокая. Надо будет ещё пострелять... - Мур при слове "стрелять" вздрогнул. Сейчас он хотел только одного -убраться с "Рианны" даже если для этого придётся прыгнуть за борт. И к чёрту его обязанности перед Управлением, - Но первая пуля, что пришлась по вам с двадцати ярдов, попала точно в герб. Дальше - он взирал на устроенный им на палубе бардак, - я только подходил ближе и ближе. И врядли бы промахнулся. По сути, вы рисковали головой только при первом выстреле. Хотя, я всегда мог споткнуться, а пуля -задеть за кнехты или ограждения и тогда вас, наверное, ранило бы кусочком свинца.... Или щепкой -из палубы. А автоматика - да, она, действительно, работает с этими пулями. Я рад.

Улыбка полковника, наблюдавшего за тем, как меняется выражение лица Мура по мере того как он говорил, становилась всё шире и шире.

- Вы могли попасть в людей на моём корабле! В своих людей! - Мур выталкивал из себя слова как комки мокрого воздуха. Надо было отдышаться, но американец просто не мог ждать когда мокрые мехи лёгких перекачают достаточный объём воздуха, - Вы всё это знали! Вы могли просто сказать!

- Вы ожидали от меня глупых слов - Тампест закинул винтовку на плечо, как ландскнехт- огромный цвайхандер.Теперь было видно,что окно выброса закрыто, - Глупых цифр. Ничего не значащих значений. Напрасно. Не правда ли, мой способ объяснения намного лучше? Даже интересно, - произнёс он как бы размышляя вслух и не обращаясь ни к кому особенно, - Чтобы такое с вами было было, если бы автоматика винтовки, досылая патрон с силой, рассчитанной на прочные пули, пули полностью покрытые медью, смяла бы мою первую ...

Мороз прошёл по коже Мура. Он коснулся рукой головы, не веря, что она целая, что её не разнесло на куски. На куски кости и крови. Указательный палец Мура смазал пятнышко горячей влаги, на которое он раньше просто не мог обратить внимания. Тот посмотрел на розовое пятнышко на подушечке пальца. Чтобы,в самом деле было,если овальную голову пули из  мягкого свинца ударом о горлышко приёмника сплющило хоть САМУЮ ЧУТОЧКУ ПОСИЛЬНЕЕ.

- ... ну хотя бы САМУЮ ЧУТОЧКУ ПОСИЛЬНЕЕ.

Полковника запах крови, идущий от винтовки и явственно ощущаемый Муром не смущал. Ему теперь не нужно было смотреть на номера, чтобы понять - это винтовки из корейских партий, отремонтированные и вновь отшлифованные на заводах Кадены.

- Я...Я заберу эти патроны, господи.. господин полковник, - стараясь дышать ртом, стараясь не вдохнуть, даже случайно, запах азиатской крови, пропитавшей чёрный металл оружия, сказал Мур, не с первого раза попав "Хай-пуэром" в ограниченный твёрдой как подмётка кожей объём кобуры, - И выясню чья это дурная шутка. И что она имела своей целью. Клянусь.

Тампест вздохнул. И развернулся на каблуке - будто на параде.

- Не забивайте себе голову, - уже стоя спиной произнёс он, - Оставьте свои патроны как есть, ковбой. Они входят в контракт? Хорошо. Значит, я буду ими стрелять. Это часть контракта. И у нас с вами бизнес.