Таня Тэнкю посмотрела в подернутое изморозью окно, вздохнула и опустила голову на сложенные на подоконнике руки.
"До чего же скучно. Уйти бы". Но нельзя же бросить вечеринку в честь собственного дня рождения. Даже если гости о тебе совсем забыли. И что за гости... Всего двенадцать человек, и ни одной знаменитости. То ли дело в прошлом году, когда собралось пятьдесят авторов, и среди них -- элита элит. И тогда весело все проходило, а сейчас что? Разбрелись по углам, говорят непонятно о чем.
-- Все было написано до нас! -- брызгая слюной громыхнул толстяк с дрожащими багровыми брылами, -- Нельзя обвинять в плагиате рассказы с заимствованиями. И нужно учиться отличать плагиат от оммажей, деконструкций и отсылок! Модерн мертв!
-- Ну, допустим, писатель действительно ограничен рамками человеческого опыта, который был уже подробно исследован нашими предшественниками, -- ответил ему собеседник, бледный человек в зеркальных очках-авиаторах, -- Но, хотя невозможно написать что-то новое, можно написать что-то свое. С другой стороны, нынешним это "свое" и взять-то негде. Вот раньше как жили авторы? В восстаниях участвовали, в турецком плену сидели, все деньги в карты проигрывали, на дуэлях сражались. А сейчас что? Сидит домашний книжный мальчик дома за компьютером, пережевывает то, что другие такие же книжные мальчики до него написали. В таких условиях модерну понятное дело не выжить. Но все равно, эти ваши оммажи и деконструкции -- не более чем паразитирование на чужих идеях. Которое, если подумать, будет похуже плагиата. Плагиаторы хотя бы факт воровства обычно не афишируют, а посмодернисты ваши -- наоборот, напоказ выставляют.
-- Ты сам-то что пишешь? -- усмехнулся толстяк.
Авиатор отвернулся, что-то неразборчиво пробормотал.
-- Ась? Повтори-ка, а то я не расслышал?
-- Фанфики по играм, -- буркнул собеседник.
-- Фанфики по... Дядь, тебе сколько лет?
Бледный смущенно поерзал и промолчал.
-- И еще хватает наглости на "Аксиос" гавкать.
-- Погоди, мы об "Аксиосе"? Так чего ты тогда насчет плагиата завелся? Там проблема другая. Автор опоздал на бог знает сколько лет. Это, не знаю, в две тысяче седьмом можно было беззлобно журить чиновников за распилы нацпроектов. А сейчас, в две тысяче двадцать третьем, когда кровавый режим ведет захватнические войны, если распилы -- это его единственная претензия к государству, то он либо очень тупой, либо очень мудак.
Толстяк побагровел еще сильнее, приняв цвет переспелого помидора, открыл рот. Таня, которой давно надоели эти двое, не стала дослушивать, что он скажет, вышла из комнаты. Прошагала по коридору, заглянула в малый бальный зал. Там, на сцене собранной из сдвинутых вместе столов, один из гостей изображал интерпретивный танец "Белый ИС". На действо любовались всего два зрителя.
-- Какой порыв эмоций, какая плавность движений. Божественно, просто божественно, -- обмахивающися веером критик в напудренном парике даже прикрыл глаза от удовольствия.
Сидящий на корточках парень в спортивном костюме сплюнул кожуру от семечек на дорогой паркет, отхлебнул "Балтику 9" из банки, сказал, после некоторого раздумья:
-- Чет я вообще нихуя не понял.
"Through the gates of hell, as we make our way to heaven, through the nazi lines. PRIMO VICTORIA!", неслось тем временем в голове танцующего.
Таня пошла дальше, мимо темной комнаты, в которой сухонький старик с седой бородкой, похожий на профессора палеонтологии, читал какие-то этнографические заметки, под мерный храп слушателей. Густо покраснев, пробежала мимо комнаты занятой хозяином зооборделя. Толчком распахнула двери в главный зал, плюхнулась на стоящий в центре трон. Посмотрела на часы. Без пяти двенадцать. Через пять минут ей исполнится восемнадцать. Глаза ее не отрывались от медленно двигающейся стрелки, пальцы нетерпеливо тарабанили по подлокотнику. Таня нервно облизнула губы. Вот уже почти...
Первый удар часов гулко пронесся по дворцу. Разговоры разом затихли. Гости выбирались из своих закутков, на ходу срывая с себя одежду. На лицах их виднелись маски. Лисы и вороны, быки и львы. Они собрались вокруг Тани. Их нефритовые стержни, такие разные, такие интересные, такие манящие, стояли по стойке "смирно". Таня подняла ладонь, запрещая пока подходить ближе, другой рукой спустила черные кружевные трусики, движением бедер окончательно стряхнула их на пол. Подцепив носком туфельки, отбросила их в сторону. Совсем чуть-чуть осталось. Десятый удар. Одиннадцатый. Двенадцатый.
Таня опустила ладонь. Задрав подол платья, нагнулась, опершись на трон, давая собравшимся насладиться видом нежно-розового, влажного цветка ее девственности, оглянулась с завлекающей улыбкой:
-- Теперь можно.