Неделю назад Сема приехал в деревню к бабушке. Почти сразу он отправился к другу детства Павлику.
— Павлик делает арбалет на базе, — сказала его мама, высокая, стройная женщина.
“Базой” семья Павлика называла приземистый желтый домик недалеко от огорода. Когда-то там хранили вещи, но лет десять назад отдали его детям.
А года три назад старшая сестра Павлика обновила дизайн базы чтобы пить там пиво с подругами. Решила вопрос она экономично и экологично, обклеила стены желтой прессой из 90-х.
Часть журналов была откровенно эротического содержания.
Когда Сема вошел в летнюю кухню, Павлик кончал на разворот журнала. С журнала ему улыбалась полинявшая от времени актриса категории “Б”.
Павлик развернулся к другу. Лицо его было красным то ли от возбуждения, то ли от радости встречи.
— А, приехал! — сказал он радостно, убирая член в трусы.
Сема уставился на пах друга.
— Я, это, ну. Обчесывал его! — объяснил Павлик. — Чесал так! Понимаешь?
— Нет, — бросил Сема и убежал домой.
Павлик его и не задерживал.
Весь день Сема не выходил из комнаты и смотрел мультики.
А ночью ему приснилось, как он трется своей промежностью о промежность мамы Павлика. Ее длинные, стройные ноги словно обхватили подростка в замок и не отпускали. В ту ночь он задыхался от жара, а кончик его пениса странно покалывало.
Утром он ел вафли со сгущенкой и думал.
Что это вообще было?
Разумеется, он знал откуда берутся дети.
Нет, поправил он себя, я только догадываюсь. А догадываться, Сема, не то же самое, что и знать.
С Павликом он дружил давно и теперь при мысли о нем ощущал гадливое чувство. Но часть его, та часть, что навеяла странный сон, приперла внутреннего Сему к стенке.
Ты же хочешь приставить свой бугорок к бугорку его мамы?
Нет, испугался Сема. Не хочу. Это не я. Это не я. Это не я.
— Ты жуй, а то кусок со рта уронишь, — прервал мысли Семы дед.
Он сел напротив и зашелестел газетой.
С мятой газеты на подростка смотрела черно-белая женщина среднего возраста. Он вспомнил модель с узкой талией на стене базы и его бросило в жар.
Ему стало дурно.
Он бросил вафли и рванул к другу.
Сам не зная зачем.
Солнце заливало зелень, в небе нежились обрывки облаков, в общем, погода была чистая и радостная. А Сема ощущал себя странно и грязно.
Он вспомнил, как общался с большелобым массивным подростком из соседнего подъезда. Звали его Виктор, и своими толстыми мокрыми губами он любил делать две вещи: обхватывать фильтр сигареты и рассказывать об этом.
— Я, епте, остался в классе с Юлей, — рассказывал он, сидя на лавочке. — И она хотела делать это. Я, бля, уверен. Ну хотела она.
— Что — это?
Для Семы это было пустым словом. Он действительно не понимал что это значит. Он пытался представлять. Но и в голове, и в словах это было, в общем-то, пустым словом. Искрой. И в свете этой искры иногда где-то далеко в затылке освещались зловещие смыслы. И смыслы эти обжигали его щеки.
Папа кладет семечку маме в животик, и оттуда вырастает ребеночек, вспомнил он вдруг слова бабушки и споткнулся прямо у калитки во двор Павлика.
Папа кладет семечку маме в животик, и оттуда вырастает ребеночек.
Папа кладет семечку…
— О! Дарова! — за калиткой стоял Павлик. Он щербато улыбался, как будто вчера не дрочил перед своим другом на стену.
— Дарова. В баскет поиграем? — слова сами собой выскользнули изо рта Семы.
Он предложил игру, надеясь, что его друг не вспомнит о вчерашнем. И не начнет оправдываться.
— Дарова. Давай.
И они принялись дружить, будто бы ничего и не произошло.
Получалось неплохо, но с тех пор покой Семы нарушали две вещи.
Первая вещь шла от него и смущала его. С тех пор ему снилось, как он трется своей промежностью о промежности других девчонок. И девушек. И взрослых женщин. И даже совсем старых женщин. И было от этого хорошо, сладко, будто его член слегка немеет и становится экстремально чувствительным одновременно.
Он пытался бороться с этим. Ужаснее всего было вставать с каменным стояком и пробираться на улицу мимо дедушки и бабушки. Там он долго гулял, пока его член не успокаивался.
Вторая вещь шла от Павлика. Его друг стал… хищным, что ли.
Если мимо них шла девушка или женщина, Павлик смотрел ей вслед и скалился. От этого Семе становилось не по себе. Взгляд этот напоминал взгляд изголодавшегося человека на бутерброд с колбасой. Больше всего Сему пугало что он частично понимал друга.
И вот как-то раз они сидели на лавочке у дома Павлика, пили газировку.
Из соседнего двора вышла девушка и отправилась в сторону магазина.
Каждый раз все эти дни Сема, попадая в подобные ситуации, смотрел в сторону и даже закрывал глаза.
Он меньше всего хотел походить на Павлика.
Тут же воля Семы сломалась.
Он посмотрел ей вслед.
Кажется, девушку звали Асей. Сегодня Ася решила надеть короткие джинсовые шорты в обтяжку. Асе шел шестнадцатый год. Ася работала по хозяйству каждые день. У нее были крутые, бронзовые от загара бедра. Бедра уходили в округлые ягодицы, такие гладкие и упругие на вид. Сема смотрел на сжимающиеся и разжимающиеся при ходьбе ягодицы и чувствовал как ноет в паху. Там, под шортами, ягодицы наверняка были снежно-белыми, пышными и теплыми, как опарное тесто.
Вдруг Павлик повернулся к нему. В глазах его друга не осталось сознания, только странный животный блеск.
— Такой станок только ебать и ебать, — сказал он натужным басом.
— Да господи! — Сема схватился за голову. — Ты чего?
— А чего? Они все трахаться хотят. И я хочу. Ты хочешь. Ты же сам смотрел. А я думал, ты не такой.
Семе стало так стыдно, что на глазах выступили слезы.
Лицо его товарища покраснело, глаза выпучились.
— Я тебе говорю, — сказал он задыхаясь. — Она хочет член. Ты посмотри на нее. Самый сок!
Сема отказался и посмотрел себе под ноги, ощущая, как каменный член растягивает ткань трусов. Смотрел он на траву, а перед глазами видел бедра девушки. Потом он закрыл глаза, но стало только хуже — он представил, как кладет руки на ее ягодицы и сжимает их.
Павлик смотрел Асе вслед и дышал тяжело, как собака, только что язык не высунул.
— Она ХОЧЕТ, — повторил Павлик.
— И толку-то? Что теперь с того, что хочет? — раздраженно сказал Сема.
— Трахнем ее.
— Иди руку трахни, — отмахнулся Сема сердито.
— А я уже! — засмеялся Павлик.
Сема сплюнул и пошел домой.
Прежде чем лечь спать, он два раза подряд удовлетворил себя в едко воняющем деревенском туалете.
Сам он не ожидал, что у него выйдет. Но в туалете все получилось само собой. Рука на прибор и — повторять движения Павлика. Колюще-приятные ощущения волной били в головку члена, наслаивались, пока, наконец, время не исчезло и вселенная не превратилась в это бесконечное, короткое ощущение… когда сахарный жар отступил, Сема с удивлением отметил напряженный до предела анус и подкошенные колени… Но больше всего подростка удивило щекотливое ощущение бьющей из члена спермы.
Сема вышел в сумеречный двор. На небе сверкали звезды, свежий вечерний деревенский воздух казался сладким. Но Сема думал о другом. Себе он казался грязным, словно он как следует выкупался в выгребной яме.
Головка пениса ныла, но хотелось еще дрочить, дрочить, дрочить, дрочить, дрочить, дрочить, дрочить, дрочить.
Не подрочил.
Вечером Сема кутался в одеяло на скрипучей советской кровати и смотрел в окно, на желтый фонарь над деревенской улицей. Во дворе — тяп, тяп! — работал колуном дед. Он любил колоть дрова вечером, когда не жарко, а сразу после пил парное молоко.
Сему неожиданно обожгло воспоминание.
Лет в пять он обнаружил, что если подставлять член под струи воды, то он набухнет и покраснеет.
Мать обнаружила это почти сразу. Вышел большой скандал. Еще пару лет с этого момента она любила ловить его в туалете или разворачивать к себе когда он спал лицом к стене и гневно спрашивать:
— Глупостями опять занимаешься? А? А?
Так он заснул и снилось ему, как он прижимается к Асе.
Проснулся подросток со слезами на глазах. Он, как смертельно больной, принял свой диагноз.
После завтрака Сема помчался к Павлику. Небо опухло и посерело, далеко в поле рычал гром. Ветер сек листву.
Павлик, как зная, ждал его у базы и улыбался как дьявол.
Семен оттолкнул его и вошел внутрь. Взглядом плотоядно обхватил ближайшую к нему фотографию в цветном журнале. Грудастая блондинка сидела в кресле. Левой рукой она держала бутылку виски. Правую засунула в расстегнутые джинсы; голову блондинка чуть закинула назад, так что из-под пряди густых волос похотливо смотрел большой голубой глаз; полную нижнюю губу красавица прикусила. Полумрак создавал интимную обстановку. Ты и я, говорил взгляд блондинки, давай смотреть друг на друга и трогать себя там.
Подросток начал кончать уже когда прикоснулся к члену. Он едва успел вытащить его из шорт и забрызгал пол.
— Чем занят? — насмешливо спросил Павлик со спины.
— Я его обчесываю, — сказал Семен задыхаясь.
— Все-таки ты нормальный, — засмеялся Павлик. — Можешь приходить сюда когда хочешь. А вообще, давай я тебе кое-что покажу?
Тот согласился.
Они подкрались к забору между двором Павлика и двором, где жила Ася.
Девушка держала в руке гнутый алюминиевый таз и бросала зерно курам у ее ног.
Когда она, наклонившись, поставила таз на землю, Сема уже стал твердым.
Папа кладет маме семечку в животик, и у них…
Боже, что я делаю, подумал Сема. Он чуть не схватился за член при своем друге детства.
— Это еще не все, — шепнул Павлик. — Айда сюда.
Они прошмыгнули к другой стороне двора. В щели между досками белела баня.
Неожиданно за баней появилась Ася.
Она осмотрелась.
Сема затаил дыхание. Он словно знал, что вот-вот сделает что-то ужасное.
С самого утра его мучила одна мысль: почему я такой плохой?
Ася сдернула шорты и присела на корточки спиной к забору.
Павлик улыбнулся и кивнул на щель в заборе. А сам примкнул глазом к другой. Сема последовал его примеру.
Не веря глазам, задыхаясь, Сема увидел белую, широкую задницу девушки. На правой ягодице алел прыщ.
Из-под девушки зажурчала струя.
Краем глаза Сема увидел, что Павлик вытащил член и поглаживает его.
Почему я такой плохой?
Папа кладет маме семечку в животик, и у них получается ребеночек.
Сам не зная почему, Сема вытащил собственный член.
— Бля, — прошептала Ася.
Почему я такой плохой?
Папа кладет маме семечку в животик, и у них получается ребеночек.
Павлик начал громко, склизко дрочить.
Почему я…
Ася охнула и начала справлять большую нужду.
Папа кладет…
Сема ошалевше смотрел на Павлика. На его шее вздулись синие вены, по бритой округлой голове струями бежал пот. В предгрозовом душном воздухе все запахи обострились. Павлик вытащил язык изо рта, словно пытаясь просунуть его между досками забора, словно желая попробовать запахи на вкус, словно превратившись в этот розовый слюнявый кусок плоти.
Сема отшатнулся и упал на спину.
Нет, нет, нет, нет, подумал он.
Он вскочил и побежал домой.
Хлынул ливень и превратил мир в шелестящую мокрую прохладную серость.
Во дворе дома Сема понял, что у него каменный стояк.
Почему я такой плохой?
— Уйди, — взвыл подросток и ударил по члену ладонью.
Тот болезненно отозвался, но не послушался.
Сема зарыдал, бросился к чурбаку с колуном, вытащил его и, держа инструмент в одной руке, второй вынул твердый как дерево член, присел, положил его на чурбак и с силой и большим облегчением рубанул по члену.