Зверь, попавший в капкан, порой отгрызает себе лапу, чтобы спастись. А человек может пожертвовать и большим.
Он ещё раз проверил только что законченное замысловатое начертание на полу, пробежал глазами оставленную для себя краткую памятку. Замер, набираясь решимости. Не раскисать, смотреть на вещи позитивнее! Он жив и это главное. Снова жив! И его первая задача – не лишиться новой жизни. Пока он жив можно надеяться начать всё с начала. Можно надеяться на месть – и старым ублюдкам, и той, которая сейчас пытается его использовать. Новая смерть покончит со всеми надеждами.
Он глубоко вздохнул – и пристально поглядел в самый центр начертания.
В тот момент, когда его глаза расширились до невозможности и опустели, его рука с зажатым в ней грифелем задвигалась вновь, но он этого уже не почувствовал.
*****
Он стоял на четвереньках. Его мутило. В затылке пульсировала почти невыносимая боль, не оставлявшая места для мыслей. Когда же боль чуть улеглась и голова стала кружиться чуть медленнее, он увидел надпись на деревянном полу.
«Если хочешь жить, тщательно сотри всё с пола. То, что выше этой надписи, стирай не глядя. Не выходи из комнаты, пока за тобой не придут. Не верь никому».
Он рефлексивно попытался глянуть, что там выше этой надписи. А там была какая-то неописуемая паутина из замысловатых геометрических фигур. Едва взгляд скользнул по ней, как голова закружилась и заболела пуще прежнего. Он поспешно отвёл глаза. И увидел под первой надписью вторую. Буквы были начертаны тем же почерком, но не так ровно – словно их оставила дрожащая рука:
«Когда снизойдёт последний архидемон, спадут оковы со стража Небес Спокойствия.
Луна явит свой приговор: час ужаса, вечное молчание.
Осталось три…»
В других обстоятельствах, он бы испугался. Но сейчас было не до того. Куда уж там бояться опасности, которая ещё остаётся в неопределённом будущем, когда, во-первых, голова все ещё трещит! А во-вторых, есть вопросы понасущнее.
Как его зовут? Кто он? Где он?
Без ответов. В голове пусто - шаром покати.
Он поглядел на свои руки – то, что первым бросилось в глаза. Руки как руки, молодые и крепкие, с аккуратными ногтями. Затем попытался ощупать лицо. Слишком резко попытался. Голову словно пронзила раскалённая игла, а пол вдруг ринулся ему навстречу. Рвотный рефлекс согнул тело пополам, но желудок был пуст, выдавить из себя удалось лишь немного воды.
Некоторое время он лежал, не двигаясь. Идея правильная – ему быстро полегчало. Он осторожно, не вставая, оглядел комнату. Обстановка казалась строгой и какой-то… примитивной что ли? Или старинной? Деревянный пол, гладкие выбеленные стены. Круглое окно с прозрачной занавесью – слишком большое для тюрьмы. Снаружи уже наступали сумерки. Из мебели – только массивная деревянная тумбочка с парой ящиков, один сейчас выдвинут, да кровать позади. Его ступня сейчас касалась одной из толстых деревянных ножек.
По крайней мере, он помнил, что такое «кровать». Или «тюрьма». Теперь бы понять, почему комната вызывает ощущение неправильности. Да и его собственное тело тоже.
Кто-то когда-то вроде бы говорил ему, что залог выживания в критической ситуации – мыслить ясно и концентрироваться на первостепенном, на конкретных и выполнимых действиях. Позволишь мыслям разбегаться – запутаешься, запугаешь сам себя и сдохнешь.
Нутро подсказывало, что первостепенным сейчас было оставленное ему предупреждение. А конкретным и выполнимым действием – последовать предупреждению и стереть всё, что написано и начерчено на полу.
Он сел, медленно и осторожно. Голова уже почти не кружилась. А ведь прошло всего несколько минут. Быстрое восстановление организма? Не время пока об этом думать.
Огляделся. Надписи и рисунки на полу были сделаны чёрным грифелем, который валялся рядом. Поперёк тумбочки брошено расшитое полотенце. Начисто оттереть графит от досок куском сухой ткани – не так просто. Но не было бы счастья, да несчастье помогло – лужица его собственной рвоты. Вот заодно и объяснение – знать бы ещё, кому объяснять – почему полотенце изгажено.
Он перечитал обе надписи, повторил их про себя, убедившись, что они засели в его опустевшей памяти. Лишь затем стёр, избегая резких движений. Месиво начерченных фигур, согласно совету, начал стирать не глядя. Если у них и были какие-то непонятные свойства, то исчезли после первого прохода полотенцем. Пару минут спустя пол оказался практически чист.
Он осторожно поднялся и лёг на кровать – довольно жёсткую. Зеркала в комнате не было - осталось провести руками по собственному телу. Человек как человек. Юноша в отличной форме, с развитой мускулатурой. Одет в свободные штаны и рубаху – одежда тоже показалась непривычной.
Итак, с ним случилось что-то крайне неприятное. Как минимум, с его памятью. Да и тело чувствовалось… не таким, каким должно быть. На этом материал для умозаключений почти заканчивался. Он принял как рабочую версию, что автор сообщения на полу – не враг, ответственный за его незавидное состояние… Но и это лишь предположение, основанное на интуиции и элементарной оценке рисков, а не на конкретном знании.
И едва в голове мелькнула эта мысль, как он почувствовал устрашающие шаги.
Не услышал, а именно почувствовал. Потому что звуков не было – была почти незаметная, и всё же пробегавшая по всему зданию, проникающая до глубины нутра дрожь в ритме шага – раз, раз, раз.
Так вот почему нельзя было выходить из этой комнаты! Сейчас инстинкты, подсознание, интуиция, в общем, всё, оставшееся в его мозгу, кричали ему – идёт нечто ужасное, нечто невообразимое. По крайней мере, теперь ясно, из-за чего предупреждение говорило не выходить! Стоит приближающемуся чудовищу заподозрить попытку к бегству, как всё будет кончено! О сопротивлении даже думать смешно.
Но почему автор предупреждения не написал, что сказать этому чудовищу?
Возможно, не успел. Возможно, сам не знал. Или не увидел необходимости. Как спасти себя, не зная ничего? Притвориться маленьким, глупым и доверчивым щеночком, раздавив которого только ногу зря себе испачкаешь.
Он неспешно сел. Попытался принять как можно более почтительный вид. Но когда раздвижная дверь, прикрывавшая проход в комнату, отъехала в сторону, разумные мысли тут же вылетели из головы.
Пригнув голову, чтобы не зацепить косяк, внутрь вошёл очень крупный мужчина. Загорелое лицо лишено морщин, но роскошная шевелюра, короткая борода и кустистые брови успели поседеть. Глаза, отчего-то, оставались закрытыми. Одет он был в простой, свободный халат из мягкой алой ткани. Одежда не могла скрыть богатырского сложения – широких плеч, мощных запястий, рельефных мускулов даже на шее. Выглядел мужчина сурово, но нападать пока не собирался.
Удар сердца – и от великана накатила ещё одна волна достающей до костного мозга дрожи, того, что раньше казалось "шагами". Ужас вдруг вымел из головы рациональные мысли. Невообразимое чудовище рядом ним, в одной комнате! Он отшатнулся, упёрся спиной в стену.
– Ну-ну, – заговорил незваный гость. – Не бойся. Разве ты не узнаёшь меня?
Глубокий, красивый голос не ударил как колокол, а накатился как волна… да чувство было такое, словно тебя несёт могучей волной, которой невозможно сопротивляться. Страх исчез. Голова сама собой мотнулась, а рот произнёс:
– Н-нет…
– Ты помнишь, как тебя зовут?
Желание ответить было непреодолимым. Он чуть не заплакал, когда понял, что просто не может ничего сказать. Непослушные губы вытолкнули нечто вроде:
– В… Г… Вввгв…
Мужчина поднял вверх три пальца с крепкими, острыми ногтями:
– Сколько пальцев я поднял?
– Три.
– А сейчас?
– Семь.
– Хм, – морщины, начавшие собираться на загорелом лбу, разгладились. – Разум не потерян? Малыш, тебя зовут Вален. Повтори имя, если понял меня.
Неодолимая сила вдруг пропала из его голоса. Вален … имя казалось таким же неправильным, как и его тело, но лучше иметь неправильное имя, чем никакого. Вален уже успел немного успокоиться. Собеседник по-прежнему был монстром, испускающим жуткие незримые волны с каждым ударом сердца, и по-прежнему пугал его. Но теперь это был контролируемый страх, а не слепая паника.
– Я – Вален.
– А я – Кайлео. В Секте Шести Печатей, где ты, Вален, состоишь учеником, я один из шести Наставников.
Что произошло дальше, Вален увидеть не сумел. Вот Кайлео стоит у двери. А через миг он рядом, и палец касается груди Валена, правее сердца. Ещё миг – и он снова в нескольких шагах, а Валена словно током тряхнуло, только без боли – конечности дёрнулись на миг, все волоски на теле встали дыбом.
– Ядро в порядке, органы в порядке. Тебе сильно повезло, малыш.
За всё время Кайлео так ни разу и не открыл глаз. Но как-то он заметил недоумевающе-испуганный взгляд Валена: его слова стали ответом на невысказанный вопрос:
– Позавчера тебя, Вален, нашли в потайном месте, где ученикам делать нечего. Признаться, никто и не подозревал, что ученику вообще под силу туда залезть. Зачем тебя туда занесло – не знаю, наверное, опять какая-то детская игра или глупый спор. Ты наткнулся на довольно опасное волшебное ограничение и когда тебя несли до целителей, казалось даже, что уже поздно. Но твоё тело восстановилось.
Тон Кайлео был отечески-заботливым, но Валену не требовалось напоминания не верить никому, чтобы ожидать подвоха. Который не замедлил последовать:
– Увы, твоё сердце успело остановиться на несколько минут, – вдруг слова Кайлео вновь наполнились неодолимой силой. – Ответь мне: ты понимаешь, что это для тебя значит?
– Нет! – выпалил Вален.
– Хм, – Кайлео чуть наклонил голову, словно бы всматривался с закрытыми глазами и продолжил нормальным тоном. – Видишь ли, всем на свете… всем, кому не отбило память, известно, что человек или гуай, попавший на грань смерти, но не перешедший её, может перестать быть собой. Его телом может завладеть один из архидемонов, злобных существ из чуждого, забытого мира, давно лишившихся собственной плоти.
«Когда снизойдёт последний архидемон…»
Валена передёрнуло. Но его и так била дрожь. А прежде чем в голове мелькнула ещё хоть одна мысль, Кайлео заговорил и ум Валена вновь обратился в щепку, несомую потоком:
– Посмотри мне в глаза.
Хорошо, что воздействие голоса Кайлео смывало страх вместе с волей. Иначе Вален рисковал бы обделаться от случившегося дальше. Веки Наставника поднялись. Вот только глаз под ними не было. Лишь два алых огненных шара и сожжённая до чёрного угля плоть глазниц. Но само по себе зрелище Вален выдержал бы. Откуда-то он знал, что привычен к ужасам. А вот ощущение, будто на тебя глядит нечто, наперёд знающее все твои слова и действия, видящее их, как человек видит бессмысленное копошение насекомых… к такому привыкнуть нельзя.
– Отвечай не таясь, говори всё, что полагаешь правдой. Кто ты?
– Я не знаю, – машинальный ответ последовал безо всяких колебаний или признаков размышления. – Вы сказали, что я – Вален.
– Ты – один из архидемонов, существ, которые зовут себя Повелителями Душ?
– Я не знаю.
– Твоя душа вселилась в это тело и завладела им?
– Я не знаю.
Кайлео помолчал пару ударов сердца, словно такие ответы его удивили, затем продолжил:
– С какого момента начинаются твои воспоминания?
– С момента пробуждения в этой постели сегодня.
– Встань в третью стойку первой Печати.
Вален не мог вспомнить, что это такое, но его тело само собой вскочило с постели и приняло боевую стойку.
– Сколько будет семью девять?
– Шестьдесят три.
– Сколько цветов бывает у духовного ядра?
– Не знаю.
– Ты – существо забытого мира?
– Я не знаю. Я не знаю, что такое забытый мир.
– Ты не помнишь ничего до пробуждения в этой комнате сегодня?
– Да.
Ужасающие глаза Кайлео закрылись. На миг он прикрыл лицо рукой, чуть сгорбился. На загорелом лбу выступили капли пота. Вален заметил это, хотя и сам рухнул на пол, словно марионетка, которой подрезали ниточки. Он втягивал в себя воздух, словно на всё время допроса его тело забыло дышать.
Кайлео, естественно, оправился первым. Он встал и осторожно приподнял Валена с пола, усадив его на кровать.
– Извини, малыш, но я должен был тебя проверить самым надёжным способом. Архидемоны коварны и знают таинственные техники культивации, но сразу после вселения в новое тело их сила немногим превосходит силу прежнего владельца. Из-за этого подозреваемых в одержимости нередко убивают на месте. Хорошо, что у Секты Шести Печатей есть я. Существ, способных соврать под сочетанием моего Повелительного Королевского Голоса и Глаз Зеффара, во всём мире можно пересчитать по пальцам и ты, малыш Вален, явно не из них.
Вален, между тем, радовался, что дрожит сильнее прежнего после жуткого испытания и что новый испуг на этом фоне незаметен. Потому что если бы испытание повторилось теперь, когда он успел чуть-чуть подумать… Вселение – да, это может объяснять навязчивое ощущение непривычности его тела. Если бы Кайлео просто повторил те же вопросы заново, ответы Валена могли бы уже не получить «проходной балл», позволяющий остаться в живых.
– Ладно, – Кайлео похлопал его по спине. Дрожь прошла, и вообще Валену стало явно лучше. – С тобой всё в порядке, остаётся только вручить тебя твоей матери. Кстати, она слышала весь наш разговор и уже идёт.
Эти слова не успокоили Валена. Странно. Разве у него не должно было быть матери? И разве не хорошо, что она у него есть? Но отчего-то в нём всплыли смутные, противоречивые чувства.
Когда в открытых дверях появилась рослая женщина, Вален не испытал нового приступа паники. Уже хорошо. Но его сердце всё равно заколотилось быстрее, когда он понял, что в ней тоже ощущается невообразимая сила, пусть её шаги и не заставляли всё вокруг слегка, почти незаметно дрожать, как у Кайлео. Фигура женщины была атлетической, заплетённые в толстую косу волосы светлыми, а лицо правильным и строгим, с прямым носом и плотно сжатыми губами. В серых глазах не отражалось эмоций, как материнских, так и каких бы то ни было ещё. Она носила халат, похожий на халат Кайлео, только синий.
– Поприветствуй Наставницу Араму как полагается.
Слова и лёгкий тычок в спину от Кайлео вывели Валена из ступора. Его тело двинулось само собой – он неуклюже встал и поклонился, накрыв ладонью кулак. А вот нужные слова сами собой на язык не пришли.
– Я действительно слышала каждое слово, – голос Наставницы был таким же безразличным, как и взгляд. – Благодарю за ваше участие, брат Наставник.
– Не за что, сестра Арама, – Кайлео отчего-то усмехнулся.
Лишь после этого она взглянула на Валена:
– Идти можешь? Хорошо. Пошли.
Солнце уже скрылось за горами, западный горизонт быстро обращался из багрового в чёрный, а луна ещё не взошла. Вален обнаружил, что это ему почти не мешает. Его глаза сносно видели при свете разделяющей небосвод Небесной Реки и выпавших из неё звёзд. Только мир стал из цветного чёрно-серым. Свежий воздух умерил дурноту. Но страх не исчез. Страшно было смотреть на… мать? Наставницу? Страшно было и отводить взгляд. Пейзаж вокруг казался непривычным, чуждым, пугающим. Горы вздымались как титанические нерукотворные колонны. Тропа, по которой вела его Арама несколько раз проходила вдоль обрывов – Вален всё ещё чувствовал себя не слишком хорошо и не решился бросить даже взгляда вниз. Силуэты строений, поднимавшихся здесь и там на плоских вершинах гор, или лепившихся к их крутым склонам, были странными, слишком приземистыми. Для приносимых ночным ветерком запахов он даже не знал слов.
В конце концов, Вален сконцентрировался на тропе под своими ногами – и на собственных мыслях. Мысли не утешали. Он чувствовал, что не должен был быть здесь. Он чувствовал, что не должен был быть таким. Он чувствовал, что опасность для жизни сохраняется. И в голове его непрерывным речитативом звучало пророчество о надвигающемся конце света.
«Когда снизойдёт последний архидемон…»
Был ли он действительно из существ, которых Кайлео называл архидемонами? Сложно сказать. Внутренние ощущения указывали, что скорее да. А разум возражал: разве получили бы архидемоны своё грозное название, если б начинали свою жизнь такими же беспомощными и беспамятными, как он?
Вален стиснул руку в кулак, так что ногти едва не вонзились в ладонь. Надо смотреть на вещи позитивнее! Он жив. Он сохраняет ясность мышления. Он молод и в прекрасной физической форме. Он избежал непосредственной опасности. Он сын Наставницы, явно занимающей высокое положение. Разве этого мало? Если своей нынешней ситуацией он обязан врагу, то враг просчитался!
И враг ещё пожалеет о своём просчёте. Вален найдёт его – даже если память не вернётся никогда. Ну а потом уж можно будет подумать об архидемонах и вечном молчании – если вся надпись не окажется просто злой выдумкой этого самого врага.
Поглощённый такими мыслями, Вален чуть не прозевал момент, когда Наставница свернула к приземистому одноэтажному дому среди низких деревьев. А зевать тут не стоило, потому что дорожка туда шла по гребню скалы и была едва ли шире, чем плечи нынешнего тела Валена. Арама не замедлила шаг, когда Вален резко остановился.
Ещё одна проверка, напоследок? Дорожку изначально сделали такой, чтобы отсеивать живой мусор, лишённый чувства равновесия? И ведь не была бы проверка сложной, если б не его состояние. Прежний Вален уж точно мог бы пройти здесь с закрытыми глазами…
Это навело его на мысль. Если он машинально принимал стойки боевых искусств и правильно кланялся, то рефлексы тела должны сохраниться… Он трижды вдохнул, успокаивая себя, изгоняя страх. Затем прикрыл глаза и зашагал вперёд.
Хорошо хоть дорожка была прямой. Валена бросило в холодный пот к тому времени, как он дошёл до другой стороны. Но он дошёл. Поспешил за Наставницей между кустов и деревьев.
Войдя на порог дома, Арама открыла раздвижную дверь. Едва Вален успел подумать, что даже для его нынешних глаз внутри темновато, она что-то сделала и вспыхнуло несколько ярких свечей. Он вошёл, и по движению пальца Арамы дверь закрылась сама собой. Вален вздрогнул, когда стрекотание насекомых и доносившийся откуда-то издалека шум воды как отрезало.
Прежде чем Вален успел подумать, что это значит, он обнаружил себя в крепких но нежных объятиях Арамы.
– Извини, сынок, – тихо сказала она. – Я видела, что тебе плохо. Но за нами могли следить другие Наставники. Не сумей ты сам дойти до собственного дома, их подозрения вернулись бы. Сынок, я так рада, так рада, что ты жив!