«Мы все находимся внутри кровавого трагифарса». Как спектакль о стороннице Гитлера изображает современную Россию. Интервью с драматургом Артуром Соломоновым

То есть и в мелочах, и глобально ⁠были такие совпадения с российской реальностью, что, когда я перечитал это ⁠интервью полгода ⁠назад, понял, ⁠что оно должно прозвучать ⁠со сцены.

Артур Соломонов

Фото предоставлено Артуром Соломоновым

Тогда ⁠и началась работа над ⁠проектом. Я пригласил режиссера Татьяну Марек, которая сделала из интервью театральное высказывание. И предложил сыграть главные роли Ольге Романовой и Александру Плющеву. Саша играет журналиста, а Оля — старую немку. Романова играет отлично, хотя я, честно говоря, предполагал, что так и будет: у нее колоссальная человеческая и актерская харизма. Плющев тоже хорош, хотя у него роль гораздо меньшего масштаба, но крайне важная для того, чтобы история прозвучала точно. А музыкальное сопровождение спектакля создал Евгений Шаповалов — он же сыграл загадочного третьего персонажа.

— Я правильно понимаю, что пожилая фрау и под конец жизни не избавилась от очарованности нацизмом?

— Очень сложно сказать, потому что на момент нашего разговора она находилась внутри новой идеологии, внутри общественного мировоззрения, в котором немецкая вина и немецкие преступления — неоспоримый факт. А в Германии попытки оправдать национал-социализм, как говорится, «преследуются по закону». Но она рассказывала о том времени как о чрезвычайно важном для нее и для страны и вспоминала свою молодость не только с сожалением и стыдом. Это история маленького человека — причем даже в прямом смысле, поскольку она в момент прихода Гитлера к власти была подростком. Осознание, что она была частью народа, совершившего колоссальные преступления, пришло к ней гораздо позже.

— Вы верите в такое «перевоспитание» России, учитывая, что, в отличие от нацистской Германии, она не будет оккупирована победителями?

— Ну был же шанс в 1990-е.

— Но он же был просран.

— Да, но это не значит, что его больше не будет. Может быть, мы учтем опыт прежних ошибок? Я, конечно, не думаю, что Москва будет кем-то захвачена, но процессы, которые сейчас идут внутри России, опасны в первую очередь для нее самой.

И когда произойдет коллапс — а последствия этого коллапса будут гораздо более трагическими, чем распад Советского Союза, — обязательно начнутся перемены.

И когда схлынет этот морок, мы будем с таким же изумлением, как Frau N, вспоминать, какого скромного масштаба люди принимали исторические решения. Как вообще стал возможным общенациональный нарциссизм, появление на улицах плакатов «Мы русские, какой восторг!» (слова, которые приписывают полководцу Суворову. — Republic).

Афиша спектакля «Frau N»

Фото: страница Ольги Романовой на фейсбуке

Конечно, это детское, почти слабоумное восхищение собой и страной свидетельствует о колоссальном комплексе неполноценности. И очень скоро, как мне кажется, он выйдет наружу, уже не прикрытый лозунгами и речевками о величии. А пока все это так смешно, так нелепо и странно, что порой не верится, что это случилось со взрослыми людьми. И среди них есть мои знакомые, с которыми мы вместе делали одни спектакли, с которыми столько переговорено и выпито…

— У вас много личных историй разочарования?

— Были у меня среди друзей и знакомых так называемые «ватники», но я относился к ним спокойно, с пониманием. Хотя истовый патриотизм мне всегда казался странным в любом варианте, в любой стране. Можно любить, уважать и гордиться, но как-то спокойнее, без истерии, без ощущения богоизбранности и убежденности в какой-то патологической уникальности народа, к которому имеешь честь принадлежать.

Великая ли русская культура? Конечно, великая. Но она ничем не лучше немецкой или французской.

Ну ничем! Были победы в нашей истории? Конечно, были. Были поражения? Безусловно. Ну признайте все сразу, а то у нас не исторические деятели, а пантеон богов и героев. Или же полный смрад и ни единого просвета: «Ничего ценного в России не было, культура — говно, Достоевский — плохой писатель, а Пушкин — плохой поэт». Это тоже издержки российского менталитета.

Я все жду, когда мы успокоимся и перестанем либо круглосуточно восхищаться культурой и историей России, либо круглосуточно ее проклинать. Нужен объемный взгляд на историю и культуру, и кажется, его не так уж трудно достичь, но на практике это почему-то оказывается невыполнимо.

— Отсюда вопрос: несет ли русская культура ответственность за эту войну? Виноваты ли в Буче Пушкин и Достоевский, которые по современным меркам были имперцами и шовинистами?

— Пушкин и Достоевский были людьми своего времени. Бесспорно, великими, но — людьми. Потому они ошибались, заблуждались и писали порой глупости. Но они же не знали, что любой их черновик, любая фраза в частном письме будет канонизирована. И в учебниках литературы надо разделять: «Вот «Преступление и наказание», а вот «Дневник писателя»». Вот антисемитизм Достоевского, вот его антипольские взгляды, вот стремление захватить Константинополь. Так же с Пушкиным. Это были крупные фигуры с крупными заблуждениями.

Василий Перов. Портрет Ф.М. Достоевского

Фото: Wikimedia Commons

Кстати, при всей свободе мысли и высказываний, которая есть в Германии, там, насколько мне известно, нет исследований о вине Гете, Шиллера и Бетховена. Не собрано убедительной доказательной базы, что они вместе с другими великими деятелями немецкой культуры привели немецкий народ к нацизму. У Виктора Клемперера в книге «Язык Третьего рейха» есть размышления о взаимосвязи нацизма и немецкого романтизма. Это очень интересные мысли, но очень спорные. Я думаю, что учебник литературы, в котором будет присутствовать антиимперская оптика и в то же время очень хороший филологический анализ, непременно будет написан. И может быть, скорее, чем нам сейчас кажется.

«Сталин — символ потребительского отношения государства к людям, к их свободе, к подвигу»

— В другой своей пьесе, которая была написана в 2019 году, — «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича» — вы исследуете природу сталинизма и приходите к выводу, что он никуда не делся из российского сознания. Полномасштабная война даже вывела его на новый уровень — в России не только ставят памятники Сталину, но даже их освящают. Вы ожидали такого «прогресса»?

— Того, что возвращение сталинизма будет таким победоносным, я не предполагал. Но, как и многие, понимал, что возвращается сталинское мировоззрение. Ведь именно Сталин сделал приемлемой такую арифметику: с одной стороны — миллионы убитых, замученных, обращенных в рабов, а с другой — колоссальное строительство, выигранная война, мощная сверхдержава.

Мы видим, как эта дьявольская логика снова побеждает. Мы слышим, как Путин говорит, что «героическая» смерть людей, которые погибли на «СВО», оправдала их довольно скучную и бессмысленную жизнь.

Он, конечно, сказал это в более приемлемой формулировке, когда он общался с матерями погибших, но имел в виду именно это. Поэтому Сталин — просто символ потребительского отношения государства к людям, к их свободе, к подвигу, который всегда необходим. Это все сейчас очень востребовано.

Я раньше много ездил по России и еще до начала войны в аэропорту то ли Томска, то ли Челябинска увидел прилавок, где красовалась реклама местного мясоперерабатывающего комбината: колбаса «Заветы Сталина». И шампанское в то же время выпустили с праздничной этикеткой: «1937». Таких сигналов было очень много, они казались выходками клиентов сумасшедшего дома, а сейчас сюр полностью овладел реальностью, и мы все находимся внутри кровавого трагифарса.

Иосиф Сталин, 1935 год

Фото: Wikipedia.org

— Путин, который незримо присутствует в вашей пьесе, хочет быть вторым Сталиным?

— Мне кажется, что Путин лишен не только принципов и четкого мировоззрения, но даже собственной природы. Его задача — при любой погоде остаться у власти. Сравните высказывания Путина начала 2000-х и нынешние — это как будто говорят совершенно разные люди. Такое ощущение, что если бы они встретились, то между ними разгорелся бы спор, а может, и потасовка.

Был период, когда Путин притворялся либералом. Помните, как после протестов на Болотной он сказал что-то вроде: «Вижу, что необходимы перемены, и скоро вам будет представлен Путин 2.0». Просто в первые дни протестов он переоценил их опасность и сделал вид, что готов дать обществу немного свободы, стать полиберальнее. Не исключено, что сейчас он притворяется диктатором, отвечая на запрос общества. Он сам создал запрос в обществе на Сталина и сам же на него ответил. Он может принять любой образ, на который будет общественный спрос, которого потребует исторический момент. В этом плане Путин, конечно, как правитель уникален: он поразительно пластичен.

То, что у самого Путина нет идеологии, очевидно даже по тому, насколько путаная общественная идеология установилась сейчас в России: поклонение и советскому прошлому, и имперскому, и царям, и цареубийцам.

Даже цели войны — предельно важного исторического события — четко не установлены. А все для того, чтобы можно было в какой-то момент сказать: «Все цели достигнуты» и проинтерпретировать любые события, даже самые позорные, как победу.

— Если Путин реагирует на запрос общества, почему Сталин этому обществу так мил? Почему оно снова с радостью требует расстрелов?

— Эта травма очень давняя, и вместо того чтобы ее пытаться лечить, власти ее всячески растравляют. На экранах добренький Сталин появился давно — он там чаек попивал и отдавал приказы. Путину частично удалось оседлать это народное желание — «чтобы наш президент стал как Сталин, чтобы разобрался с врагами внутри и снаружи, чтобы порядок навел». Но он все-таки далеко не Сталин, потому и поклонников сталинизма он не устраивает, и ультрапатриотов разочаровал. Он для них недостаточно кровав, недостаточно кровожаден, все время говорит, что к войне его принудили, что западные партнеры водили его за нос долгие годы. Никого из своего самого близкого круга он не посадил и не уничтожил за очень редким исключением.

Так что Путин не только пытается ответить на тоску по Сталину. Он своим двойственным поведением эту тоску постоянно усиливает.

Но мне кажется, что в России любой руководитель после некоторого времени пребывания в начальственном кресле начинает ощущать себя повелителем судеб своих подчиненных. Он становится маленьким Сталиным — даже начальник бензоколонки или хозяин ларька в маленьком городе.

Спектакль «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича»

Фото: Дмитрий Леонов / сайт Театра.doc

Эти садомазо-отношения пронизывают все уровни общества и имеют очень глубокие корни. Во все времена те, кто высовывался, высказывал инициативу и говорил во весь голос, либо уезжали, либо уничтожались. Несогласных просто выкашивали. Те, кто наблюдал за этим процессом, передали детям информацию, важное для выживания знание: если ты выступаешь против руководителя любого уровня — ты обречен.

— Главный герой вашей пьесы — режиссер Вольдемар — постепенно переделывает свой спектакль так, как этого хочет Путин, хотя в начале производит впечатление независимого творца. Что вы думаете про Евгения Миронова, который слыл либералом, а потом поехал в Мариуполь?

— Возможно, он не мог поступить иначе, потому есть возможности держать его за шиворот и манипулировать. Да, мы присутствуем при человеческих трагедиях, можно сказать, шекспировского размаха. И такое количество предательств — прежде всего самих себя, — что, конечно, сталинское время напрашивается как аналогия. Хотя, справедливости ради, конечно, не полная.

Это унижение, это принуждение к превращению из одного человека в совсем другого касается не только Миронова, а огромного количества людей. Мы видим, как люди, которые раньше исповедовали либерализм и идеи свободы, начинают говорить о необходимости цензуры, о том, что нам нужна сильная рука, что страшно доверяться коварному и развратному Западу. Весь набор престарелых безумных идей снова на марше. Деятели культуры в большинстве выбрали покой, а не волю, но такой процесс наблюдается далеко не только среди деятелей культуры.

«Большинство приняло решение отстраниться и максимально ни в чем не участвовать»

— Недавно у всех на слуху был скандал с театром «Ленком», который не пустили на гастроли в Израиль. При этом многие высказывались в том духе, что если бы покойный Марк Захаров был жив, то он бы поддержал «СВО». Вы тоже так считаете?

— Я с Захаровым общался в 2014 году как журналист. Он негативно отзывался об аннексии Крыма, называл депутатов сумасшедшими и очень критично относился к Путину. А потом произошли изменения — может быть, они были связаны с естественными процессами: люди стареют, у них слабеет разум, гаснет критическое мышление. Мы же все видели Гафта, который вдруг начал говорить про Путина что-то восторженное. Гафт — великий актер, а Захаров — выдающийся режиссер.

Но людям свойственно стареть и слабеть, а значит — испытывать все больший страх перед будущим и желать примкнуть к сильному.

Если человек заболевает в старости, он очень быстро начинает понимать, где сила и с кем надо быть в союзе. И они идут на какие-то компромиссы. А люди уровня Захарова идут на компромиссы с теми, кто сидит в Кремле.

— То, что вы говорите, — поразительно, потому что публично Захаров поддерживал аннексию Крыма (в марте 2014 года Захаров значился в числе тех, кто подписал обращение против аннексии, но позже заявил, что не ставил своей подписи под «фальшивкой провокационного характера». В 2016 году поддержал аннексию Крыма, назвав Путина «архиодаренным» человеком. — Republic).

— Слушайте, это тоже трагедия. Как я уже сказал, мы видим сейчас эти трагедии на каждом шагу. А ведь этот человек снял «Убить дракона», где поднимается вопрос свободы, власти и добровольного рабства. Его это волновало. Первый удар власти по Захарову как художнику был нанесен, когда запретили его «Доходное место» (спектакль был поставлен Захаровым в Театре сатиры в 1965 году. — Republic). После этого он стал более осторожен. Он был смел и осторожен одновременно, но в конце жизни осторожность победила.

Спектакль «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича»

Фото: Дмитрий Леонов / сайт Театра.doc

— Какие вообще настроения царят в театральной тусовке?

— Сейчас в российской театральной среде в целом, как мне кажется, нет ни поддержки [режима], ни сопротивления. Словом, ситуация такая же, как в обществе в целом. Все пережидают.

Большинство, как мне кажется, понимает, что причин у войны нет и все делается исключительно для сохранения путинской власти. Большинство приняло решение отстраниться и максимально ни в чем не участвовать.

Если ты первое лицо, руководитель театра и хочешь сохранить свой пост, ты не можешь не участвовать [в политике], а вот актеры — могут. И поэтому если в театре ставят спектакль про «СВО» или вдруг едут на гастроли в Луганск, артист всегда может сказать: «у меня съемки, я не смогу», «я заболел, жена заболела».

— А почему в целом российские театры, за редкими исключениями, так быстро и покорно сдались режиму?

— А почему именно театр не должен был сдаться? Наука сдалась, кино сдалось, все сдались, а театр должен храбро стоять, подавая пример сопротивления? Театры ведь находятся на территории России, а там стратегию публичного сопротивления выстроить и сложно и опасно. Был период, и он длился довольно долго, с начала 2000-х до 2014 года, — тогда театр был очень свободной территорией. Тогда работали Иван Вырыпаев, Кирилл [Серебренников], начался рассвет новой режиссуры и драматургии. Сейчас, конечно, этого нет. Остались Театр.doc, театр «Пространство Внутри», но я даже не знаю, стоит ли на них указывать [чтобы не навредить].

Театр при диктатуре не может быть свободным. Поэтому я не осуждаю тех, кто остался в России, и тех, кто сейчас молчит.

Но не могу понять тех, кто становится первым учеником, — а их что-то очень много стало. Наблюдается некий перебор с подобострастием, по крайней мере публичным. В Театре Моссовета ставят Прилепина, в Театре Табакова делают спектакль о героях «СВО». В общем, работа пошла. Ну а какие могут быть варианты? В СССР было так же. Уехали 5%, а остальные остались, и им очень доступно объяснили, что нужно делать.

Конечно, если будет спектакль, где можно будет фигу в кармане подержать, очень много актеров с радостью в этом поучаствуют. Это же подневольные люди — они не могут внезапно начать делать свой продукт, создать свой театр. Театральное производство — очень сложное и дорогостоящее. А независимый театр можно делать только в свободной стране.

Суханов и Кукушкин на читке «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича» в Берлине

Фото предоставлено Артуром Соломоновым

— За рубежом сформировалась российская журналистика в изгнании, но есть опасения, что, не находясь внутри страны, она не может быть полностью релевантной. Может ли русский театр в изгнании сохранить связь с россиянами в России или его ожидает участь стать театром для эмигрантов?

— «Участь» — такое тяжелое слово. Это не участь, а следование своему свободному выбору. Вот, например, у меня была читка в Берлине «Иосифа Виссарионовича». В главной роли выступил Максим Суханов, также там сыграли Никита Кукушкин, Александр Горчилин, Варвара Шмыкова. Такую команду собрать в Москве в одну дату было бы очень сложно, а в Берлине — пожалуйста.

В Тель-Авиве сейчас активно и очень успешно работает Анатолий Белый и много актеров «Гоголь-центра», в Риге — Чулпан Хаматова, в Таллине и Нарве — Юлия Ауг, в Берлине и везде по миру — Кирилл Серебренников, в Вильнюсе — Александр Филиппенко, всех невозможно перечислить.

Жалко конечно, что их спектакли не увидят в Москве, в России, но это все будет показано в других местах.

И счастливый вой Z-патриотов насчет того, что уехавшие актеры побираютcя или играют в пустых залах, — это радость от проговаривания вслух своих фантазий, не более.

Я бываю на этих спектаклях и даже сам иногда участвую в читках — нигде нет даже полупустого зала.

Дело в том, что с начала войны переехало огромное количество деятельной, творческой, интеллектуальной публики. Это позволяет создавать театральный продукт высокого качества, а не просто кого-то развлекать. Поэтому в эмиграции будет развиваться очень серьезная театральная история.

— Возможно, это вообще шанс для русского театра сохраниться?

— Возможно. Ведь цензурные запреты унизительны для любого художника. Когда ты по требованию извне лишаешь себя голоса, бесконечно корректируешь свое высказывание, когда страх мощно вмешивается в творческий процесс — это самоуничтожение. Но я не хочу быть понят неверно: я считаю, что у российского театра настолько мощная корневая система, что и в условиях несвободы он сохранит очень высокое качество. История советского театра это доказала. Просто эти художественные победы будут достигаться колоссальной ценой и будет огромное количество поломанных судеб.

Правда, я слышу порой от театральных коллег из России, что выход есть: надо уйти в высокое искусство, поднимать общечеловеческие, а не актуальные проблемы, вообще никак не касаться сегодняшнего дня. Но это тоже позиция жертвы, только жертвы, отложенной на потом. Потому что ты все равно нарвешься на тот или иной вид цензуры или давления. Все равно ты падешь жертвой — причем удар может быть нанесен с самой неожиданной стороны, за любое, казалось бы, самое невинное высказывание. Но вот когда за рубежом некоторые театральные (и не только театральные) деятели пытаются избежать прямого высказывания, не желают говорить о самом главном, что сейчас с нами происходит, — мне это совершенно непонятно и вызывает резкое отторжение.

— Насколько этично сейчас идти на «Лебединое озеро» во время гастролей Большого театра?

— Ну на «Лебединое» надо ходить — в надежде (смеется).

— Хорошо, давайте возьмем «Спящую красавицу» или «Ромео и Джульетту».

— Я бы не пошел. Так же, как и на гастроли или выездные выставки других российских культурных учреждений, руководители которых поддержали войну. Во-первых, их уже и не пустят, а во-вторых, даже если они приедут, мне кажется, с их художественными победами должны знакомиться те, кто хочет победы России в этой войне. Зачем это людям, которые считают, что эта война жестока и губительна для России?

Балет «Лебединое озеро» включили по российскому телевидению 19 августа 1991 года, для многих это стало символом госпереворота

Фото: Lev Radin / Keystone Press Agency / Global Look Press

С теми, кто находится в Москве и других городах РФ, — иная история. У них почти нет учреждений культуры, кроме поддержавших «СВО». И осуждать их походы на балет, в театр, в кафе или вообще запрещать им улыбаться — это значит резко превышать свои нравственные полномочия.

Я думаю, что те россияне, которые не поддерживают войну, конечно же, страдают от происходящего и от чувства собственного бессилия. Кто может осуждать человека за то, что он не хочет отправиться в русскую тюрьму на много лет?

Отсутствие такой мечты у человека вполне объяснимо.

Но мне кажется, что сейчас основное направление деятельности человека — в России или за рубежом — должно быть связано с преодолением кошмара, в который мы все погрузились, который так или иначе создали.

Мы вот проводим читки в пользу Украины в разных городах и странах, собираем гуманитарную помощь. С последних двух читок «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича», где участвовали Александр Филиппенко, Анна Монгайт, Антон Долин, Татьяна Фельгенгауэр, Владас Багдонас и другие, было собрано около 20 тысяч евро, и в деокупированные области Украины было отправлено почти 7 тонн продуктов. Понятно, что в РФ ничего подобного сделать нельзя, но остается возможность для других, может быть, более важных, но не заметных пока дел.

— Когда же россияне похоронят Иосифа Виссарионовича?

— Пока мы наблюдаем процесс неуклонного воскрешения. А для похорон много факторов должно сойтись — и внешнее поражение, и понимание, что произошло именно оно, и прекращение тяжелого бреда про особый путь России, про мессианство и избранность русского народа (об этом особенно любят говорить те, кто посылает своих сограждан на смерть), про Москву как третий Рим. Каким-то поразительным образом нынешнему руководству страны удалось воскресить все, казалось бы, умершее.

Кстати, в том числе и об этом мой новый текст, который вышел недавно в Австрии (сатирический роман «Натан» — о похождениях Натана Эйпельбаума и его друга, говорящего енота Тугрика. —Republic), и, как это ни поразительно, он был недавно размещен на Литресе. В «Натане» поднимаются эти темы, но в ироничном ключе, потому что только юмором можно победить то, что встает из гроба и требует молитвенного к себе отношения, намеревается стать незыблемым и «вечно живым». Какое у нас есть оружие, когда упразднены суды, пресса, выборы, оппозиция? Остался только смех.