...Где-то за спиной Генриха Служанка снова заржала. За столько лет, Генрих знал повадки этой робкой, но всё же не трусливой лошадки немногим хуже хозяина. Одним из её многочисленных достоинств были острый слух и нюх, намного лучше чем у любой охотничьей собаки. Скрыться от неё человеку было невозможно.
Разбудив закостеневшее от холода в седле, даже под тёплым плащом, тело Генрих привстал, осматриваясь и вслушиваясь. Вот оно! Именно для таких случаев, он и нацепил свои латы, не считаясь ни с усталостью коня(Тем более, что ещё засветло рассчитывать до Мелеца), ни с своих плеч. Тяжёлый, «оловянного» цвета, с неудобными наплечниками, с тяжёлыми латными ботинками, поножами и наколенниками - этот старинный доспех был практически единственным, что доставалось Генриху по наследству, кроме титула, и на подгонку его вечно не оставалось денег... Но всё же, лучше если прилетевший из кустов болт ударит в сталь, чем в живое мясо. Тем более,что в те давние времена, когда жил тот предок Генриха, на которого и ковали этот доспех, их делали прочнее любой нынешней имперской кирасы, за исключением самых дорогих, рассчитывая на удар тяжёлого топора или боевого молота, и любой болт или пуля из пистоля оставят,даже на наплечнике едва заметную вмятину, которая лишь слегка попортит вид,но не возбудит в мозгу даже мысли о ремонте А вот рана, даже если он милостью Целесты, выживет заставит его с седмицу провалятся на полной клопов постели - до которой надо ещё будет добраться на тряской спине Служанки, - и оставит огромную дыру в его и без того ветхом кошельке.И это не говоря о потерянном времени - ведь подорожная и отпуск действительны только до последнего месяца осени... Заявись он в Гартен позже - его хорошо, если просто посадят в каземат.
Нет, нет! Хрис защищает только тех, кто сам готов себя защитить!
По движению в придорожных кустах было понятно, что там кто-то есть. Не просто понятно -сквозь колючий кустарник ломились так, будто
- Ты кто? Выходи! - боевой конь конь рыцаря фыркнул и повёл ушами, когда полоса серого железа со скрежетом поехала из ножен,- Я, Генрих фон Кассаль, Имперский Рыцарь.... Крестоносец Целесты - клянусь своим мечом и именем Хриса, что не причиню тебе вреда . .. Если ты и сам пришёл.. Без... намерения. И не держишь... зла.
Последние слова, Генрих произнёс, когда увидел - кто выходит на дорогу из зарослей.
Злые прикосновения жёстких как завистливые старушечьи пальцы, сухих веток изодрали когда-то роскошную ткань платья, открыв бесстыдному взгляду непривычную к прикосновению холода к этому синюю кожу нежных, маленьких, будто два наливных яблочка... Как у девчонки,только-только взрослеть начавшей.
- Поммел..- одним губами произнёс фон Кассаль, глядя на протянутую к нему руку и безумные, полностью чёрные, без белков, глаза...
А тот уже спешил к замерзавшей на ветру госпоже, с каким-то одеялом из своих бесконечных запасов, старясь держать глаза в долу. Но нет-нет,а хитрый взгляд, как молния поднимался - и соскальзывал чуть ниже шеи - прямо по нежной, нетронутой морозом налитой едва теплящимся огнём жизни и водой туго натянутой коже.
- Быстрей! - зарычал на него из седла замерзший имперский рыцарь.
Ледяная королевна с замёрзшими на грязных исцарапанных щеках, что-то шептала обращаясь к нему. Она всё время твердила одно и то же слово - судя по движению губ,- но слабый голос ут же уносился прочь ветром. А может, из-за долгого пути, у неё уже даже не было сил даже выдохнуть воздух, не то что произнести имя зверя,сотворившего с ней такое - и синие от холода полонезкой зимы губы лишь бессильно изгибались, в тщетной и беззвучной просьбе ...
Фон Кассаль выхватил из ножен кавалерийский «палач», отдав несчастной девушке полнокровный салют - «последняя честь», совершаемая имперскими кавалеристами перед тем как дать шпоры и понестись - вниз, вниз, вниз...
Горяча обливающегося своей кровью и жгучим как пыточное железо потом Борса.
Вниз,вниз,в низ....
Через свинцовый дождь тяжёлых как камни византийских дротиков, через лес копий
Вниз...
В холодную тьму Московии, что ждёт однажды нас всех.
Но уже бредя к железному трону царя Ивана, мы, имперские кавалеристы, вспомним не удары «палачей», раскалывающих щиты и шлемы – прямо вместе с черепами.
Оставьте нам, для сна во льдах Московии, вашу улыбку благородная ледяная крулевна – пусть она греет нас даже, когда уже сердца в клетках панцирей остынут...
Он даже Борса поднял, заставив прогарцевать пред ней.
Латная перчатка, державшая длинный прямой меч с «крюком» заместо острия грянула в нагрудник.
«Моя хрупкая ледяная королева, не бойся ничего», – говорили движения салюта,- «Все удары, что судьба назначила тебе примет моя броня. Только пробив мой панцирь насквозь враг сможет достать до тебя. А доброе имперское железо и моё сердце проломить не так-то просто...»
Тучи разошлись и простые, исцарапанные, побитые и лишённые украшений доспехи фон Кассаля сверкнули как серебряное зеркало. Клинок взлетел в железной руке немца, будто готовясь опуститься на каплевидный щит византийца, вместе опускающимся как гром на заледеневшую дорогу Борсом – и просвистел, описав свистящий полукруг.
« Я отрублю злые, протянутые к тебе только за тем, чтобы рвать и причинять боль руки. Просто укажи на злодея, моя королевна. Я твой солдат ...»
Стрыга, – так стал называть её Поммел, поскольку ничего иного она не произносила – Захлопала в ладоши и засмеялась, глядя на отточенные движения капитана.
Похоже, значения движения она понимал не хуже молодого барона
Засмеялась,успокоилась и, наконец, позволила Поммелу закутать её с головой в тёплое шерстяное одеяло.
Поммел осторожно, придерживая её, подвёл её к взхрапнувшей и топнушей копытом Служанке. Цыкнув на глупую тварь, мудрый слуга положил руку девушки на холку своей соловой, низкорослой,- будто как раз для панны, -лошадки.
Она смотрела перед собой теми же тупыми, безмолвными, глазами и Кассаль чувствовал как в нём закипает гнев.
- Подождите, господин, – виноватым голосом сказал Поммел. Он, видимо, принял, на свой счёт, – Дура она у меня... Глупое животное.
Взяв тонкую как синее витражное стекло ладонь в свою грубую крестьянскую лапу, Поммел принялся водить неподвижной,безвольной рукой Стрыги, вверх-вниз, от ушей, по хребту...
Она снова засмеялась почуяв живое тепло Служанки и Кассаль, неожиданно для себя, тоже. Оказывается, капитаны железной имперской кавалерии могут смеяться...
Усадив наконец, безумную панну на удобную, но переставшую шарахаться от неё Служанку, Поммел вздохнул, предвкушая длинный путь по ледяной дороге на своих ногах, и взял лошадь под уздцы. Он бы связал ноги дурочки – да, к стременам, да покрепче. И руки бы тоже бы, крест-накрест — и к луке седла...
Он смотрел на жизнь просто.
Но понимал, что рука у капитана - тяжёлая
И дорога, и без того долгая – станет ещё ещё дольше. Ведь если вертящаяся и веселящаяся во всю панна упадёт с его лошадки – быть ему битым...