You know I must be crazy
To show this as my way of living
I find that it’s easy
Cutting up the pieces
Груви Манн, “First Cut”
'Cause when it comes to bein' lucky, she's cursed
When it comes to lovin' me, she's worst
But when it comes to bein' loved, she's first
That's how I know
The first cut is the deepest
Юсуф Ислам, “First cut is the deepest”
Грязный переулок заканчивался тупиком, заваленным строительным мусором. Фонарь с проржавевшим железным нимбом равнодушно поливал мутным желтым светом все вокруг: каменные стены, плачущие черными потеками, мусорный контейнер, с дырой внизу, из которой вывалилась гниющая масса объедков, с копошащимися в ней мелкими белыми личинками, похожими на живую россыпь риса, дохлую рыжую крысу, лежавшую кверху лапками. На углу, прилегающем к улице, ветер трепал наполовину истлевший плакат какого-то старого фильма. С плаката куда-то вдаль смотрела молодая брюнетка, Алукарда, если верить готичной надписи на постере. Прислонившись спиной к стене, сидела темная фигура в длинном потертом кожаном плаще.
Люцифер докурил последнюю сигарету. Запустил руку во внутренний карман, пошарил, не нашел то, что искал. Вывернул боковой карман, и из него, на влажный асфальт, выпало серое бритвенное лезвие. Сатана подцепил его длинным ногтем, с траурным полумесяцем под ним, зажал в пальцах. Мизинцем и безымянным неловко оттянул назад рукав, обнажая тонкое бледное запястье, с ветвящимися на нём венами. Вздохнул, и сделал первый надрез.
Кожа расступилась легко, но вена не поддавалась, выскальзывала из-под блестящего острого уголка. Он надавил сильнее. Стенка разрываемого сосуда затрещала, как разрываемая ткань, как пес жующий хрящи. Тут же вспух из-под лезвия купол темной крови, дрогнул, покатился вниз по руке.
— И вот что делает Дьявол. — плакат на стене ожил, косил теперь вниз черно-белым взглядом. Усмехался. — Он пилит вены, как истеричный подросток.
— Отвали.
А вечер ведь так хорошо начинался. Он сегодня нашел половину недоеденного гамбургера, даже не слишком подмокшую.
Алукарда стала объемней. Наклонившись, выглянула из плаката, как из окна.
— Лучик, я тебя не просто так беспокою. Сегодня пятьсот лет с момента твоего изгнания
— Поздравлять пришла?
— Ты уже последние мозги зажарил, как я и боялась. Нет, предупредить, по старой памяти. Сегодня принцы ада начнут войну за темный престол. Перед тем, как взяться за грызню между собой, сильные претенденты устранят всех слабых. Чтобы не было неожиданностей.
— Я ни на что не претендую. Я, как видишь, самоустраняюсь. — он поднял залитую кровью руку.
— Знаю, но им это разве объяснишь… Кстати, ты зря веришь тем, кто говорит, что вены нужно вскрывать вдоль. Продольный надрез гораздо эффективней. В общем, жди гостей сегодня.
Плакат снова стал просто старым плакатом. Только перевернутый крест на нем вспыхнул лиловым пламенем, бросая дрожащие отсветы по переулку. Алукарда ушла.
Некоторое время кровь еще вяло текла по запястью, но все меньше и меньше. Сатана попытался выдавить тромб из вены. Он вытек на руку скользким красным червем. Поток ненадолго возобновился с первоначальной силой, но потом все же иссяк окончательно.
“Зря только вымазался”, подумал Дьявол. Тяжело поднялся на ноги, потянулся, разминая затекшее тело. Решительно шагнул в сторону тупика и исчез.
Что есть улица? Если спросить педанта, он ответит — мощеная дорога внутри города. Именно поэтому, педантов никто ни о чем не спрашивает. Подобный узкий материалистический взгляд оставляет за кадром духовную сторону вопроса. Не говорит нам о незримом слепке улицы в умах людей, что каждый день проходят по ней. Не говорит нам о собственной долгой памяти улицы. Улица — это паутинка живой, сияющей сети, в которую попались тысячи двуногих насекомых. Это один из многих сосудов, по которым движется токсичная кровь города.
А что есть город? Просто большое скопление людей? И сколько есть городов? Множество по всей земле? Нет, и еще раз нет. Есть только один город. Тот, который был всегда. Тот, который всегда будет. Простирающийся от небес до самых глубин преисподней. Множество раз отраженный и преломленный в трудах людей, но все же неделимый, единственный Небесный град.
Поэтому не стоит удивляться, что когда Люцифер сделал шаг, улица на которую он ступил, была совсем не тем темным переулком, с которой он поднял подошву. Для духовных существ, которые могут видеть за пределами иллюзии материальности, физическое расстояние — не более чем условность.
Итак, он сделал шаг. Лишь ненамного более решительный, чем те, что носят обычных людей от квартиры до метро и метро до работы. Но воздух будто стал вязким, сопротивлялся давлению носка ботинка, как эластичная мембрана. Кирпичные стены окружавшие его двинулись с места, ускорились, пролетели мимо со сверхзвуковым ревом. За ними гнались сквозь темноту бетонные заборы с колючей проволокой, белые бока жилых многоэтажек, прямоугольно-стеклянные небоскребы, древние камни храмов. Невещественный астральный ветер дул в лицо, развевал длинные свалявшиеся волосы Сатаны. С медлительностью улитки, продолжала двигаться его зависшая в воздухе нога. Вдруг время потекло своей обычной скоростью, ступня приземлилась на асфальт со звуком топора упавшего на плаху, все стихло и остановилось. Дома вокруг, как и положено, стояли на отведенных им местах, и старательно делали вид, что никогда не мчались сквозь ночь, навстречу врагу рода человеческого. Но это уже были другие дома.
Не слишком, впрочем, отличающиеся от прежних. Тесно стоящие, приземистые. Тот же коричневый камень, те же одиннадцать этажей, те же выбитые окна, те же пожарные лестницы, та же характерная для начала архитектура восточного побережья. Те же признаки запустения и упадка. Но здесь, в отличие от только что покинутого Гарлема, ударение стояло на запустении. Не было гудения человеческого улья. Не скандалили с кем-то толстые негритянки, не плакали дети, не сигналили машины, не завывали сирены, не звучали вдалеке редкие выстрелы. Только лаял, неизвестно на кого, невидимый отсюда пес.
“Зря я здесь,” подумал Люцифер, “Эрик мне больше не даст в долг”. Но может сжалится. Даст слизать остатки порошка с зеркала. Раскурить коричневую оберточную бумагу, с парой приставших к ней крупинок. Может хватит, чтобы унять дрожь в руках, зуд во всем теле.
Дьявол подпрыгнул, уцепился за нижнюю перекладину пожарной лестницы, несколько раз подтянулся, не без труда. Нашел ступней опору, все ту же перекладину. Взобрался по ржавой железной вертикали и ступил на площадку у окон третьего этажа. Эрик жил на десятом.
Эрик, в это время, сидел на кресле, у небольшого столика, на котором горела одинокая свеча. Электричество в этом районе отключили еще пять лет назад. В ее скудном свете, посетитель Эрика, долго, по одной, отсчитывал мятые купюры. Его черные щеки лоснились от душной жары, которая к ночи не только не спала, но, казалось, только стала невыносимее. На голове клиента был повязан клетчатый платок, из узла на лбу размахнулись в разные стороны его острые концы, похожие на антенны ночной бабочки.
Неслышная, как тень и бледная, как луна, осторожно ступая, вошла Лора. За ней тянулся подол длинного черного платья. Долго смотрела в окно, мечтательно, наконец промолвила:
— Бархатное лезвие апатии рассекает горечь и сладость любви.
— Что несет эта сука? — чернокожий сказал негромко, но так, что Эрик его услышал.
— Будь вежливее, друг, ты же не хочешь остаться без поставщика? — и уже обращаясь к Лоре, продолжил, — Любимая, я же просил не заходить, когда я с клиентом.
— Зловонный ветер сегодня дует снизу и вверх. У меня заныли кости. Значит, жди дурного гостя.
На пожарной лестнице, едва различимая, появилась темная фигура. Нижняя рама окна беззвучно поползла вверх. Сатана протиснулся в узкий проем, упал на пол, и тут же окно с грохотом закрылось. Посетитель среагировал мгновенно — выхватил пистолет из-за растянутого пояса низко сидящих джинсов, навел в сторону звука и выстрелил, не целясь. Люцифер, как раз пытающийся подняться, обмяк, снова упал. Стекло и ветхие, отклеивающиеся обои за ним окрасились брызгами крови, с белеющими точками осколков кости и ошметков мозга. В воздухе стоял резкий, режущий запах пороха, у всех троих звенело в ушах от выстрела.
Негр нервно попятился, переводя дуло с Эрика на Лору и обратно.
— Так, я сваливаю. За это, — он мотнул в сторону безжизненного тела, — можете не благодарить.
Он вышел из комнаты, вдали послышались щелчки отпираемых замков и, затем, хлопок закрывшейся двери. Лора и Эрик застыли, пораженные.
Хриплый лай, рык, звуки собачьей грызни. Лондонские собаки в те два года расплодились невероятно. Огромные своры, подчас до сотни тощих, грязных псин, бродили по пепелищу города. Взъерошив холки, низко, предупреждающе рычали на всякого, кто подойдет слишком близко.
Умирающий еще был в сознании, но мог лишь беспомощно стонать. Псы долго кружили вокруг него, но вот, наконец, первый, самый смелый или самый голодный, крадучись, припадая к земле, подошел, и выхватил острыми зубами кусок кожи из бедра, как раз рядом черным, напухшим бубоном. За ним, на больного навалились остальные, стали безжалостно рвать.
Чувства нехотя возвращались к Люциферу. Воспоминание бледнело, откатывалось назад, в глубины памяти. Он больше не чувствовал как скрипят клыки собак на его костях.
1666 год. Лондонцы ждали его со священным страхом. Проповедники в церквях и безумные пророки на улицах, предрекали приход темного владыки. Темный владыка слушал их и только посмеивался. Число Зверя. Глупое суеверие, обрывок политической сатиры, устаревшей еще пятнадцать веков назад. Сам Зверь прибыл Лондон еще за пять лет до намеченного ему срока. Открыл небольшую лавку, стал за два года успешным негоциантом. Ему уже прочили титул лорд-мэра.
Когда все рассыпалось, когда половина его имущества сгорела в Великом Пожаре, когда другую растащили мародеры, когда сам он схватил черную смерть и остался умирать на улице — тогда он все еще не верил в приметы. Но совпадения уже заставили задуматься.
Ну да хватит разлеживаться, предаваясь воспоминаниям о минувшем. Если дожидаться, пока перед глазами пролетит вообще вся жизнь, то даже если считать только его срок на земле, валяться на полу ему пришлось ооочень долго. Значит, возвращаемся в настоящее. В 1989 год от рождества Христова.
Люцифер поднял голову. Между бровями, там, куда попала пуля, щекотало, словно нежным пером. Рукой потер затылок, удостоверился, что он на месте. Все-таки, распахнувшийся череп — это не то, что можно забыть за пару мгновений. Осмотрелся.
Он лежал в желтоватой от налета ванне. Вокруг слива собрались комки свернувшейся крови. Битая кафельная плитка на стенах, холодный свет мигающей флуоресцентной лампы. Дверь открылась, вошел Эрик, в кухонном фартуке с подсолнухом поверх черной футболки. В руках он держал ножовку по металлу.
“Да уж, вовремя я очнулся”, подумал Сатана. Просыпаться от того, что кто-то пытается неумело распилить коленный сустав — ощущение не из приятнейших, уж поверьте.
Дилер застыл как вкопанный.
— Ты… ты…
— Да, я в порядке. Надеюсь, не доставил слишком много неудобств. Конечно, это была всего лишь царапина, но я, видно, от испуга потерял сознание. Но я уже чувствую себя гораздо лучше.
Это было правдой. Каждый раз, после возвращения, он чувствовал себя прекрасно. Новым человеком. Или даже чем-то большим. Текла по венамсвежая, чистая кровь. От ломки, от дрожи, не осталось и следа. С глаз как будто спала серая пелена, все притупившиеся чувства ожили. Жажда в нем все еще горела, но преобразившись. Из черной дыры где-то внутри, тянущей, требующей новой дозы, теперь это было свежее искрящееся желание начинать. Что-то нибудь, что угодно. Например, новую жизнь.
Оставалось, правда, где-то на краю сознание смутное беспокойство. Он не знал, сколько еще раз сможет вернуться к жизни. Что-то подсказывало ему, что у этой способности есть какой-то край. Что однажды, после очередной смерти, вместо того, чтобы очнуться в обновленном теле, он… Что? Отправится путем всея плоти? Окажется в своих старых владениях? Или в сияющем Небесном Граде? Он поежился при мысли о такой перспективе.
Но, как говорил древний философ, нет смысла боятся смерти. Пока ты живешь — ее нет, когда умрешь — бояться уже некому. Он, однако, упустил весьма неприятные обстоятельства ей предшествующие. И, в случае Люцифера, страшную неловкость перед бывшими коллегами, за ней следующие.
Пока Сатана все это думал, Эрик все так же продолжал нерешительно мяться, с ненужной уже ножовкой в руке.
— Эрик, скажи, а ведь в этом доме наверное есть, кроме этой, еще пустые квартиры?
— Да, но я не думаю что это было бы хорошей идеей, жить так близко к клиенту…
— О, не волнуйся. Я как раз избавился от этой ужасной привычки. К тебе зашел, только чтобы сообщить эту радостную весть. А тут этот инцидент... Ну да не важно. Обещаю быть хорошим, тихим соседом.
— Ну, если ты так хочешь, то мне нечего возразить.
— Отлично.
Люцифер стоял в темном коридоре, как раз напротив квартиры. Он попробовал ручку двери. Заперто. Не проблема. Положив ладонь на обитое искусственной кожей дерево, он легко надавил. Дверь затрещала, замок выворотился из паза. Створка приветственно распахнулась.
Внутри было пусто. Прежние хозяева, очевидно, забрали с собой все, что только могли. Остался только один шкаф, слишком большой чтобы пройти в дверной проем, слишком старый и рассохшийся, чтобы оправдать необходимость разобрать его и вывезти по частям.
Вытянув повернутую ладонь вниз руку, Сатана сделал ею плавный опускающий жест. Время двинулось вспять. Стены квартиры вспоминали какими они были когда-то — подобрались, втянули пузыри на обоях, стряхнули желтые пятна. Заросли трещины на потолке. Выбитые паркетины вернулись на свои законные места, из пола проступил мягкий, кремового цвета ковер. Призраки мебели, из дрожащих смутных видений, превратились во вполне материальные, и достаточно комфортные формы. Столы, стулья, диван перед небольшим пузатым телевизором с фанерными панелями. Наконец торчащий из потолка провод распустился стеклянным цветком, загорелся тремя неяркими лампами. Небогатая, но уютная обстановка городской квартиры из семидесятых. Сойдет, на первое время.
“Первое время”. Снова укол беспокойства. Вспомнились слова Алукарды. Принцы ада начинают сегодня борьбу за трон. И она права, ему не дадут вот так просто заниматься обустройством. Но сначала пусть они его найдут. А когда найдут, он уже будет готов. Тем временем, ему нужно было нанести один визит.
Узкое облако рассекало полную синюю луну, как лезвие рассекает глаз. Пыльный асфальт отдавал последние волны сохранившегося дневного жара. Люцифер сделал шаг, и улица на которой он стоял размылась, потек мимо город…
И вдруг остановился. Инерция бросила его вперед, и он едва успел сгруппироваться, и перекатиться через плечо. Но все равно крепко приложился головой о землю.
Сатана встал. Мир вокруг напоминал коллаж, отраженный в кривом зеркале. Стены — каменные, бетонные, кирпичные — стояли вокруг под странными углами, бессвязно переходили одна в другую, формировали бессмысленные, невозможные нагромождения, не похожие на реальные здания. Короткий участок улицы, такой же коллаж асфальта, с вкраплениями брусчатки и плит, оканчивался с обеих сторон тупиками клубящейся тьмы. Кто-то остановил его перемещение, выдернул сюда, в переход, в междумирье. Кто?
Как ответ, из непроглядной темноты перед ним вылетел белый резиновый мяч. Несколько раз подпрыгнул, каждый раз все ниже, издавая пустой звук — тонк, тонк, тонк — который звучал безжизненно, глухо в этом пограничье, где не существовало эхо. Обессилев, покатился по земле и остановился у ног Дьявола. О нет. Нет, нет, нет. Только не она.
Небольшая белая фигура девочки лет восьми выплыла из мрака вслед за мячиком. Легкая, танцующая походка. Черные башмачки на обтянутых белыми чулками ногах. Белое же платьице, с юбкой, доходящей до колен. С каждым шагом влетали кружевные оборки. Спутанные густые соломенные волосы, ниспадающие на лицо. И горящие под ними безумные глаза, со зрачками узкими, словно зернышки мака.
С каждым ее шагом, стены вокруг нее расцветали множеством красок. Бесчисленные графити вспыхивали и гасли, вздымались и опадали. Неразборчиво мелькали, переплетаясь, яркие, кричащие надписи. Трафаретные человеческие фигуры и угловатые животные, обведенные жирными контурами.
— Привет, Жюстин.
Она растянула губы в улыбке. Блеснули длинные, нечеловеческие клыки. Взмахнула рукой. Стена слева от нее покрылась черными кляксами, которые расползлись, истончились, наконец собрались в выведенные дрожащей, неумелой рукой слова:
“The monsters make me hide”
На самом деле она могла говорить нормально. Ну, почти нормально. Но стеснялась — из-за клыков она ужасно шепелявила. Кроме того, нынешняя царица преисподней не только зорко следила за температурой озер серы и острой вил, обеспечивая всем кающимся грешникам именно то наказание, которого, как им казалось, они заслуживают. Нет, она также не могла упустить возможность создать мелкое неудобство для собеседника своими ребусами, сорванными с какой-то далекой разукрашеной стены. По крайней мере, сегодня она была в хорошем настроении и пользовалась словами, а не абстрактными формами.
— Нет, — ответил ей Люцифер, подумав. — Я ни от кого не прячусь и ни от кого не бегу. Просто иду навестить старую знакомую. Ваши войны меня уже давно не касаются.
Жюстин наклонила голову, подмигнула. Взмахнула рукой. Возникла выпуклая, металлически блестящая надпись:
“Я — это новый путь. Я — это будущее.”
— Рад за тебя.
Она резко мотнула головой, разметав и без того взъерошенные волосы. Ткнула указательным пальцем во все ту же неясную фразу.
— Нет, я же сказал что не буду в этом участвовать.
Из ее ноздрей вырвался резкий, нетерпеливый выдох. Жюстин топнула ногой и снова указала на слова на стене.
— Ты хочешь чтобы я поборолся за трон?
Девочка просияла. И тут же ее лицо изменилось, стало таким, каким Люцифер его еще не видел. Грустным. Робко надеющимся. Она подбежала к нему, уткнулась лицом ему в живот, а потом посмотрела вверх. Глаза у нее были совершенно щенячьими. И влажными от сдерживаемых слез.
— Я… — Люцифер замолчал. Посмотрел на нее внимательно. — Я подумаю.
Радостно кивнув, Жюстин подобрала мяч, развернулась, и исчезла в темноте. Улица пришла в движении, снова ушла из-под ног. Сатана потерял баланс, упал, неловко выставив руки перед собой. Вес тела болью отозвался в локтях и ладонях. Когда он поднялся, он уже был у “Розового Фламинго”.
В свои лучшие времена, “Фламинго” мог считаться дешевым грязным пабом для местных пьяниц. Приткнувшийся на узкой улице, змеящейся по индустриальной зоне переходящей в док, стоящий между заброшенным складом и автосервисом, который видел времена получше. Несколько трубок неоновой вывески давно уже не горели — от самого фламинго осталась только светящаяся тускло красным шея, треугольник коктейльного бокала остался без ножки. И только девушка, откинувшаяся назад и поднявшая ногу в соблазнительной позе, не растеряла своих плавных изгибов.
Люцифер постучал в тяжелую железную дверь. Заслонка маленького решетчатого оконца, врезанного в створку, с лязгом открылась. Между прутьями оценивающе моргнули обильно накрашенные глаза вышибалы и вход открылся. Волна ритмичного тяжелого баса окатила Сатану. Идти сквозь оглушающую музыку было как идти против ураганного ветра. Пройдя по темному коридору мимо пыльной гардеробной, он вышел в ослепляющий свет главного зала. Люцифер сощурился. Через несколько секунд сплошная белизна приняла различимые формы.
Изогнутые, как бока виолончели, многоступенчатые террасы, спускались от стен. На них стояли изящные столики, окруженные джентльменами в белых смокингах и дамами в узких белых платьях. Завороженные, все как один, они смотрели на сцену, качая головами в такт музыке. Огромная сверкающая люстра раскачивалась под потолком, на своих бронзовых лапах катая беззвучно хохочущих девушек с бокалами шампанского. Духовая секция оркестра дула щеки, ударник встряхивал головой, пытаясь смахнуть упавшую на потный лоб прядь волос, струнные отчаянно пилили инструменты смычками. А на высокой сцене над оркестровой ямой танцевала она, Холли. В ней казалось не было ни одной прямой линии, только приятные округлости. Волнистые светлые волосы, розовые, как первый весенний рассвет, щеки, небольшие изящные ладони и ступни.
Следуя музыке, Холли то плавно текла, подобно шелку в на легком ветру, то вдруг резко подпрыгивала, развернувшись в воздухе. Падала ниц на помостки, перекатывалась, легко и изящно поднималась на ноги. Руки скользили по телу, волосы метались из стороны в сторону. Ни один шаг не промахивался мимо ритма.
Но скоро она замедлилась. Музыка стала тише. Свет померк. Наваждение начало рассеиваться. Проступили темные, закопченные многолетним сигаретным дымом, тесные стены “Фламинго”. Столики покосились, опустели. Только за одним из них, в луже собственной блевоты, спал оборванец. Вокруг него растекалось озеро мочи, в котором отражался синеватый, мельтешащий экран телевизора над барной стойкой. Бармен, в ожидании скорого закрытия, уже налил себе виски с нижней полки и сосредоточенно смотрел на дно бокала. Над ним висели заплесневевшие эмблемы футбольных команд. Холли на сцене сделала один последний тяжеловесный круг вокруг полированного ее ладонями шеста и остановилась. Заметив Люцифера, не одеваясь, она, хромая, подошла к краю подиума и села на нем, свесив ноги.
— Лучик! — позвала она.
Будто и не прошло трех лет. Сатана обнял ее, положил щеку на разгоряченное, влажное плечо. Холли мягко отстранила его.
— Бросил меня мой прекрасный демон. Не заходит больше, не говорит что любит. Не рассказывает сказки о своих прошлых жизнях.
— Прости. Я был не таким уж прекрасным все это время. Просто не мог показаться тебе на глаза в таком виде.
— Эх ты. Пятьсот лет на свете живешь, а женщин понимать так и не научился. Ты действительно думал, что меня волнуют такие мелочи?
— Нет, не думал. Мне не перед тобой было стыдно, а перед собой.
Холли посмотрела на него внимательно.
— Лучик, я тебе рада. Но вот что… — она отвесила ему ощутимый подзатыльник. Сатана поморщился — после недавних событий затылок еще был очень чувствительным. Холли нежно пригладила взъерошенные ударом волосы и продолжила, — В следующий раз спрашивай не только свое эго.
— Выпьем за встречу?
Танцовщица пожала плечами и собиралась уже что-то ответить, когда двери в паб с грохотом распахнулись. Звякнуло и посыпалось разбитое стекло. В проходе показались люди в свободных белых туниках и широких красных шароварах, редкой цепью рассыпались вдоль лицевой стены. Всего их было пятеро. Их лица закрывали прямоугольные маски из шероховатой желтой бумаги — плоские, не несущие на себе никаких черт. Только каллиграфически выведенные тушью иероглифы нарушали их девственную безликую чистоту. Один и тот же знак на каждой — крюк похожий на отраженную литеру J, небрежно окруженный тремя короткими черточками. В руках незваных гостей было оружие, новые пистолеты-пулеметы, своим недобрым блеском не вязавшиеся с архаичной одеждой вторгнувшихся. Один из них, тот, что находился в центре, обвел помещение взглядом. Взгляд остановился на Люцифере. Не обращая больше ни на кого внимание, лидер группы кивнул остальным и вскинул оружие к плечу.
Время замедлилось. Почти не осознавая что делает, Сатана с силой оттолкнул Холли в сторону. Успел заметить, как ее глаза округляются в удивлении и испуге. Взмахнул рукой — колонки в углах под потолком щелкнули, захрипели. Из них потекла искаженная, тягучая музыка. Люцифер наклонился, грациозно припал к липкому полу одним коленом, пяткой нащупал опору для толчка. Перед ним уже разгорались вспышки выстрелов, огненные цветы зла распускающиеся на стальных стеблях. Пули выбили щепки из сцены на том месте, где он только что находился.
Для стороннего наблюдателя Люцифер в этот момент выглядел как смутная полоса стелящегося тумана, протянувшася от подиума к одному из нападавших, крайнему слева. Тяжелый глухой удар — и атакующий вылетел в окно, увлекая за собой град осколков. Его ближайший товарищ повернул голову, но не успел он перевести линию огня, как с влажным хрустом сложился пополам, затылком будто пытаясь достать до пяток. Потраченные на это усилия заставили Дьявола замедлиться. Лидер неизвестных атакующих развернулся к нему, направил на него ствол, но он был единственным кто мог стрелять, не боясь зацепить товарищей. Жужжащие пули вырывали целые куски мяса из тела Сатаны, не останавливая его, не в силах даже стереть с лица застывшую на нем мрачную, злую улыбку. Магазин ПП опустел, оружие щелкнуло и смолкло. Волна непреодолимой силы отбросила его на стоящего позади соратника, они вместе повалились на пол. Пока они отчаянно пытались подняться, мешая друг другу, путаясь в просторных одеждах, Люцифер использовал их тела как трамплин для прыжка. Треснули ломающиеся ребра.
Последний оставшийся стоять стрелок затравленно озирался, ища выход. Но единственный путь к отступлению лежал через Сатану, который приближался хотя и не так стремительно, как в первые мгновения боя, но все же не оставляя шанса бежать. Не глядя, человек в маске выпустил длинную очередь. Отдача задрала ствол вверх, пули впивались в стены, в потолок, брызгая осколками и поднимая пыль. От страшного удара, голова его легла на плечо под неестественным углом. Он покачнулся, осознал что уже мертв и упал как поваленное дерево.
Люцифер развернулся. Тяжело, стараясь не наступать на раненную ногу, он вернулся к двум оставшимся в живых, которые, еще слабо сопротивляясь, барахтались на полу. Походя взял за спинку железный стул, со скрежетом поволок за собой. Одной рукой — другая безжизненно болталась вдоль тела — поднял его над головой и несколько раз обрушил его лежавших, пока всякое движение не прекратилось. Из расколотых черепов текла темная, зеркальная кровь. Удовлетворенно хмыкнув, Сатана и сам повалился на них сверху, потеряв последние силы.
— Ворожеи не оставляй в живых! Так написано в священном писании! — голос старика в черном гремел над затихшей толпой. Полы широкой шляпы как крылья ворона размахнулись над морщинистым лицом с крючковатым носом и болезненно горящими глазами. Он повернулся, обращаясь к человеку привязанному к деревянному столбу, окруженному перевязанными охапками хвороста и грудами поленьев. — Добрые христиане Андовера обвиняют тебя, Люциус Рэй, в богохульстве, ворожбе и сговоре с нечистым! Покайся, пока не поздно, чтобы тяжесть твоих грехов не низвергла тебя в преисподнюю, отрекись от ждущего тебя темного владыки.
Люциус посмотрел на проповедника, будто не понимая. Приговоренный опустил голову и тихо, прерываясь кашлем, засмеялся. По толпе прошел шепот, как ветер по пшеничному полю, головы в конических шляпах и чепцах, отворачивались, клонились, люди избегали взглядом осужденного, будто даже смотреть на него было греховно. Преподобный подождал немного, понял, что не дождется публичной исповеди, и дал знак человеку с зажженым факелом, что стоял у костра предназначенного для богохульника. Сухой хворост занялся быстро. Люциуса заволокло дымом, но даже сквозь треск огня, добрые христиане слышали лающий смех, от которого холодела кровь и бросало в дрожь. Слышали, пока он не перешел в надрывный крик.
Темнота в глазах понемногу рассеивалась. Еще одно навязчивое воспоминание. Плыви в Америку, говорили они. Начни новую жизнь, говорили они. А теперь ведь никто и не вспомнит, что на кострах горели не только красивые, молодые девушки. Но такова уж человеческая природа. Он ведь, еще так давно, говорил Творцу, что человечество — это не лучшая его идея.
Тела под ним были еще теплыми, пыль в воздухе еще не осела. Он восстановился быстро, намного быстрее чем в любой другой раз. Но раньше ему не приходилось умирать два раза за одну ночь. Или сама эта ночь, годовщина его изгнания, была особой? Кто знает.
Люцифер встал, потянулся. Фантомные боли в теле гасли, уступали место свежей силе. Его окружала мрачная картина разрушения. Всюду темные точки пулевых отверстий. Паутина трещин расползалась по экрану телевизора. От бутылок за стойкой остались только осколки, с полок капал дешевый алкоголь. Пьяница за столиком отправился в мир иной, так и не проснувшись, к двум лужам, в которых он лежал, примешалась третья, красная. Холли тихо постанывала, зажимая сквозную рану над коленом. Сатана опустился на колени рядом с ней.
— Не бойся, все будет хорошо. Рана не опасная.
— Найди аптечку, должна быть за стойкой.
Кивнув, Люцифер поднялся и отправился за стойку. Там нашел тело бармена — он лежал навзничь, по серой рубашке расплывались кровавые пятна. Аптечка была выпотрошена пулей, но моток бинта уцелел. Он взял его, осмотрелся — не было ли еще чего-то подходящего для оказания первой помощи. Взял с полки бутылки водки и вернулся к танцовщице.
Холли шипела от боли, пока он перевязывал рану.
— Вызовешь скорую?
— Нет. Остальным скорая уже не нужна. А тебя я боюсь отпускать одну. Если на меня напали здесь, то значит знают о нашей связи. Я отнесу тебя в безопасное место.
Лора ожидала его в коридоре возле двери их с Эриком квартиры. Если она и удивилась, увидев Люцифера с обнаженной окровавленной девушкой на руках, то не подала виду и ничего не сказала. Молча открыла им дверь, пропустила Сатану вперед и сама зашла вслед за ними. Дождалась, пока он осторожно уложил девушку на кровать в спальне, и тогда обратилась к нему:
— Я знаю кто ты.
Люцифер ответил не сразу. Посмотрел внимательно на девушку. Узкое бледное лицо с острыми чертами, огромные темные глаза, черные волосы с одной белой прядью. На ней было темно-синее длинное платье, подол которого подметал пол. Она выглядела как кто-то, кто ночью бродит по кладбищам, сочиняя плохие стихи о смерти и полной луне.
— И? Чего ты хочешь, клубный значок?
— Я хочу чтобы ты покинул этот дом. За тобой следует тень, тебя преследует опасность. Когда она тебя найдет, я хочу чтобы ты был как можно дальше отсюда.
— Милая, я и есть опасность. А теперь беги. Ты же не хочешь чтобы Эрик начал волноваться? И не беспокойся, сюда не придет никто. Я принял для этого меры.
Гордо подняв голову, Лора ушла.
Люцифер остался один. Холли он погрузил в сон, давая возможность восстановиться. А сам сел за стол, погрузившись в раздумья. Холодная злоба тяжелой гирей ощущалась в груди. Они посмели напасть на него! Несмотря на то, что он не собирался участвовать в борьбе за трон. Несмотря на то, кем он был. Они за это заплатят.
Но кто эти “они”? Напавшие культисты были ему совершенно незнакомы. Вряд ли они поклонялись кому-то из старых князей ада, древних благородных демонов. Они предпочитали чтобы их адепты носили дорогие итальянские костюмы с золотыми запонками. Какой-то новый игрок? Более чем вероятно. Алукарда и Жюстин тоже когда-то были такими новыми игроками. Которых он недооценил пятьсот лет назад, благодаря чему они воссели на адском троне, а его изгнали в мир людей. Только вот где можно узнать больше? У кого? Все его контакты давно оборвались. Где журнал “Кто есть кто” об аристократии преисподней, когда он так нужен?
Возможно не стоило прогонять Лору. Она явно была видящей, даже если это был сырой талант, не тренированный. В конце концов, он мог преподать несколько лекций экспресс-курса ясновидения, хотя сам им и не владел, не в этой человеческой оболочке. Ну да ладно, не хватало еще снова начать зависеть от людей. Он и сам на что-то способен. Следовало вернуться в “Фламинго” и поискать там зацепки.
Он вышел из тени переулка непринужденно, так, чтобы не навлечь на себя никаких подозрений, если окажется что полиция уже окружила паб. Но улица была пустой и безмолвной. “Фламинго” не изменился за прошедший час. Так же мигала вывеска, так же была распахнута дверь, та же бриллиантовая россыпь битого стекла на асфальте. Хотя нет, стеклу как раз чего-то не хватало. Распростертого тела, например. Он попытался вспомнить, лежал ли там культист, когда он уносил Холли.
Над ухом что-то металлически щелкнуло. Волосы на загривке у Люцифера встали дыбом. Время снова замедлило ход. Благодаря этому, он успел повернуть голову и увидеть, как разгорается синеватый свет в конце темного тоннеля дула.
Кроны деревьев смыкались, не пропуская даже тонкого солнечного луча. Влажная духота, которую с трудом переносили даже здоровые легкие, с каждым отрывистым вдохом становилась все тяжелее, воздух каменел. Человек привалившийся спиной к стволу посмотрел на короткое древко стрелы, которое держал в руке. Костяной наконечник остался в ране на бедре. Недолгое мгновение он беспокоился, что рана загниет. Это было до того как нога онемела и перестала слушаться. Вслед за ней отказала вся левая половина тела. И все туже затягивался стальной пояс, перехвативший грудь.
В этот раз сложнее было отмести наваждение. Люцифер уже вернулся в мир живых, но все еще было темно в глазах и конечности, как и во сне, отказывались двигаться. Его подбросило и он ударился боком головы обо что-то твердое. Глухо стрекотал малолитражный двигатель. Так, значит он лежит связанный в багажнике. Не впервой. Еще один ухаб, Сатану тряхнуло и отбросило спиной в какое-то пространство между двумя невидимыми буграми которые он ощущал пятками и шеей. Поправка — в багажнике Тойоты Короллы которая едет куда-то за город по грунтовой дороге.
Подобное развитие событий его не слишком устраивало. Да, он условно бессмертен. Это очень помогало решению конфликтов с людьми, которые, например, не ожидают, что убитый ими должник через несколько часов встанет и пойдет. Но сейчас он попал в лапы того, кто должен знать эту его особенность. Кто может сделать его вечную жизнь невыносимой. Сущим адом.
Что его ждет? Сотня лет каждодневных, ежечасных пыток, пока он не сойдет с ума от боли? К боли ему не привыкать, но у каждого есть свой порог, свой лимит. Или просто зальют его бетоном? Обрекая на бесконечный цикл смертей и перерождений, пока солнце не поглотит землю или пока его не откопают будущие археологи?
Машина остановилась. Люцифер напрягся, ожидая что сейчас багажник откроется. Вместо этого снаружи заскрипело железо, лязгнуло и тойота продолжила движение. Ворота. Если это ворота цементного завода, то действовать нужно было прямо сейчас. Сатана впился зубами в нейлоновые веревки, которыми были связаны руки, проклиная скользкую синтетику и с ностальгией вспоминая старую добрую пеньку. Держала она не хуже, но по крайней мере у нее был вкус.
И снова остановка. На этот раз окончательная, судя по тому что заглушили двигатель. Крышка багажника поднялась. Безглазые маски с иероглифами заглядывали внутрь. Дьявола грубо выволокли, понесли, покачивая. Лучше всего ему было видно звездное загородное небо, но он успел заметить краем глаза возвышающийся каменный особняк в английском стиле.
Наконец его усадили в беседке. Культисты, сопровождающие его, спешно удалились. Если бы не обстоятельства, при которых он сюда попал, окружающий сад был бы вполне уютным. Аккуратные гравийные дорожки, статуи стилизованные под античность, деревья и кусты, которым с тщанием был придан дикий, естественный вид. Легкий бриз доносил с клумб цветочные запахи, стрекотали сверчки, журчал неподалеку фонтан.
Долго наслаждаться видами не пришлось. В беседку вошла женщина лет сорока, восточной внешности, в дорогом костюме, подходящем для собрания совета директоров в мультинациональной корпорации, прямоугольных очках без оправы, с синими стеклами. Раскуривая тонкую сигарету в длинном мундштуке, она внимательно смотрела на Люцифера.
— Вот мы и встретились. — она бросила на него еще один критичный взгляд, изучила с головы до ног. — Честно говоря, я ожидала большего.
Сатана не отвечал.
— Молчишь? Ну молчи. Успеем еще поговорить. Ты расскажешь мне все секреты бытия. Ах, но мы ведь еще не знакомы. Я Сумико. Добро пожаловать в мой ядовитый сад. В этом храме расширенного сознания собраны растения со всего мира. Необычные растения. Те, которые заставят тебя смеяться, плакать, видеть иные миры, гореть, дрожать, задыхаться. С чего ты хочешь начать? Со священной датуры? Аконита? Спорыньи? Нет, я же тебя знаю. Тебе по нраву молоко незрелых маков. Не тебе одному. В этом году продажи бьют все рекорды. Скоро я смогу купить себе яхту, остров и футбольную команду.
— Секреты бытия? Ты ради них стала ученицей Астарота? — при этих словах лицо Сумико исказилось ненавистью. В точку. — А когда он не стал ими делиться, ты решила найти свой собственный путь. Только ведь у тебя не вышло, разве нет? Ты все равно вернулась к зависимости. Да, ты можешь думать, что ты сейчас хозяйка положения, а я твой покорный раб. Но что ты без меня, без моего знания? Всего лишь выскочка, которую там, внизу, никогда не признают за свою. Да и здесь, на земле, что ты из себя представляешь? Локальную наркобаронессу? Которая так отчаянно хочет признания, но от которой все брезгливо отворачиваются. Я ведь тоже тебя знаю, через посредников, но все же пользовался твоими услугами. Хочешь знать, что о тебе говорят на улице? А в других особняках, вроде твоего? Вижу, что не хочешь. Но знаешь, сегодня такая приятная ночь и мне нравится твой сад. Поэтому один секрет я тебе раскрою. Или это не секрет, а совет или просто наблюдение. Не важно…
Люцифер встал. Путы на нем лопнули со звоном.
— Попавшие в рай получают то, что им нужно. Попавшие в ад — то, что хотят. А родившиеся здесь, в мире людей — только то, что могут выгрызть зубами из чужой глотки. И я, за сотни лет здесь, перегрыз столько глоток, сколько ты себе и представить не можешь, девочка.
Он замахнулся, медленно, с ленцой. Рука встретилась с телом Сумико, прошла его насквозь, как через дым, инерция удара развернула Люцифера на месте. По ее лицу видно было, что она впечатлена.
— Кое-чему Астарот меня все же научил. И, надеюсь, ты не думал, что я останусь с тобой наедине, без охраны?
Бесплотной тенью она поплыла в воздухе, прямо сквозь ограду беседки.
— Думаешь меня пугают твои клоуны в масках? Можешь натравить на меня хоть сотню, в этот раз я ни одного не оставлю в живых.
— Возможно. Но можешь ли ты убить что-то, что не живет? Сайонара. — она улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй. — Когда тебя немного успокоят, мы продолжим с места на котором остановились.
С этими словами Сумико растворилась в темноте. Сатана оглянулся по сторонам, готовый отбить любую атаку. Но в саду было пусто и тихо. “Что-то, что не живет”? Что она имела в виду?
Статуи. Она имела в виду статуи. На пьедестале неподалеку, обнаженный дискобол выпрямил мускулистую спину, встал в полный рост. Мраморные глаза без зрачков смотрели на Люцифера холодно, равнодушно. Статуя шагнула с постамента, от его тяжелого приземления содрогнулась земля. По всем саду, насколько видел глаз, оживали скульптуры, сходили с привычных мест.
Атлет отставил в сторону руку с диском, завертелся на месте, набирая скорость, и выпустил снаряд прямо в голову Сатане. Слово, которое тот произнес в этот момент, не существовало ни в одном человеческом языке. Человеческий язык не смог бы и справиться с этой певучей трелью. Но всякому, кто мог бы услышать ее, интуитивно было бы понятно ее значение:
— Блядь.