Последняя долгая нота задрожала в затхлом воздухе и оборвалась. Повисла на мгновение тишина и тут же взорвалась аплодисментами, криками, свистом. Алина, наполовину ослепленная софитами, смотрела на собравшуюся в клубе толпу и видела только черные силуэты на которые плоско ложился синий свет. Плечи, головы, поднятые руки двигались, сливаясь, покачиваясь как волны на неспокойном, темном море. Алина, наклонив голову, держась за стойку, отвернулась от микрофона, от публики, и позволила себе опустить застывшие в улыбке уголки рта. Поймала взгляд Дениса, который стоял, подняв одну руку в воздух, другой поддерживая гриф бас-гитары. Беззвучно, одними губами он произнес “Еще недолго”. Алина судорожно выдохнула, надела улыбку, вскинула голову, вскинула обе руки, а после — церемонно поклонилась. Голова кружилась, но она уже чувствовала крепкие плечи Андрея и Саши по обе стороны от себя. Поклонились снова, теперь уже все вместе, держась за руки. Кончился еще один концерт “Агни Парфене”. Алина почти бегом бросилась с невысокой сцены к двери.
— А помните, как мы думали, что когда будем играть в большом городе, то у каждого будет отдельная гримерка? — Саша задумчиво покачивал барабанной палочкой зажатой между двумя пальцами лежащей на столе руки. — И в эти гримерки будут ломиться обезумевшие фанатки.
— Город большой, арт-пространства маленькие… Арт-пространство, пфф. Шалман в подвале. — Андрей отпил виски из стакана, поморщился. — Поставили корыто вместо писсуара и думают, что это культура высокая.
Они сидели за колченогим столом в длинной, узкой комнате. Неподалеку стояли две гитары, ударная установка. Вдоль стен тянулись полки с пыльными картонными коробками, громоздились сложенные друг на друга стулья. С потолка свисала лампочка в клетке. Слышались глухие ритмичные удары играющей в здании музыки. Саша, высокий, с небольшим животом и еще заметным, под соломенного цвета бородой, вторым подбородком, в черных, с толстой пластиковой оправой очках, в клетчатой, красной с черным рубашке. Он говорил вязким, глухим спокойным голосом. Напротив него — Андрей, длинный, угловатый, сутулящийся над стаканом, согнутая спина обтянута бледно-голубой джинсовой курткой, почти такого же цвета, как его узкие, диковатые глаза.
— А фанатки... — продолжил Андрей — ну у меня пара барышень попросили автограф сегодня. Да и на кой они нам нужны, ты своей женщине верен, а я так и вовсе образец благочестия которому никакие греховные мысли и в голову прийти не могут.
— Врешь, и ведь, наверное, сам веришь. А я не для того в рок-звезды подался, чтобы для полного зала мужиков играть. Которые на Алину смотрят, как собаки на хозяина после трех лет разлуки.
— Бросить вздумал? Ну ты с этим поосторожней. Помнишь что с прошлым беглецом случилось?
Саша поморщился.
— Давай не будем… Я знаю, что Кирилл тебе не нравился, но такие шутки — это совсем уж...
— Да ну, мне же тоже парня жалко, хорошо играл. — Андрей вздохнул. — И Алину жалко. Три года прошло, а до сих пор себя винит. Не скажет ничего, но по глазам-то видно. Ладно, следующую — не чокаясь.
Выпили. Помолчали.
Дверь в дальнем конце комнаты открылась. Вошла Алина, за ней тенью следовал Денис, широкоплечий, невысокий. Она уже переоделась, на ней было длинное серое пальто, острые каблуки черных сапожек стучали по исцарапанному линолеуму. Она небрежно села на свободный стул,боком, положив одну ногу под себя.
— Нина убежала уже? — спросила она.
— Да, сказала мамка заругает, будет березовым прутом бить, если к десяти дома не будет. — отозвался Андрей.
— Хотела всем сразу сказать, ну да ладно. Тур придется отменить. Завтра поговорю с продюсером. Не могу больше. Я даже сейчас еле могу на ногах удержаться после трех часов, не знаю даже, что со мной будет через пару месяцев.
— Подожди… — Андрей несказанно удивился — то есть ты хочешь сказать… что у нас есть продюсер? И даже тур планировался?
Алина наклонила. Платиновые волосы скатились с плеч. Шумно вздохнула. Посмотрела на Андрея с материнской нежностью.
— Андрюш. У меня в сумочке лежит моток суровой нитки и игла, вот такая. — она отмерила в воздухе пядь. — Специально для тебя, я тебе когда-нибудь рот зашью.
— Алина Павловна, ну вы меня поймите. Тут либо смеяться, либо плакать. Я же мечтал, надеялся. Таганрог в декабре— это просто рай на земле, я так слышал. А тут новость, как снег на голову, не видать мне жемчужины Азовского моря…
Не сводя с него взгляда, она сняла с плеча сумочку, пошарила в ней и извлекла моток толстой нитки с торчащей из него иглой, поменьше пяди, но все же внушительной.
— Саша, Денис, придержите его.
Басист и барабанщик стали по обе стороны от Андрея, положили ему руки на плечи.
— Ничего личного, парень. — сказал Саша угрюмо.
— Всего лишь выполняем приказы. — поддержал Денис.
— Можешь покричать, пока можешь — сказала Алина, пытаясь продеть нитку в игольное ушко. — Все равно никто не услышит.
Глаза Андрея бегали от одного участника группы к другому.
— Вы что, в самом деле что ли?.. — он попытался встать, но тяжелые руки не пустили. На лице удивление переходило в испуг.
Алина не выдержала первой, прыснула в тыльную сторону ладони. Остальные поддержали ее суховатым смехом. Руки убрали.
— И эти люди, эти люди запрещают мне… Ребят, оставьте дурацкие шутки профессионалам, ладно? — он с достоинством смахнул с плеча несуществующую пылинку.
Лицо Алины снова стало серьезным, но светлее чем до этого, не читалась в глазах прежняя бесконечная усталость. Она встала.
— Ладно, мы пойдем. Вы как?
— Будем пить пока наливают, а потом вызовем подводу. — Андрей поднял со стола стакан. — За ваше здоровье, Алина Павловна. И за здоровье наследника. — он посмотрел на ее живот, указал на него стаканом.
Она обняла всех по очереди и вышла. Денис взял гитару, отсалютовал и последовал за ней.
Капли дождя катились по стеклу, дробя свет скользящего мимо города. Расплывались красные габаритные огни проезжающих мимо машин, желтые нимбы фонарей, светлые водопады вывесок и витрин. Монотонно, усыпляюще гудел мотор такси, скрипели дворники, Денис оживленно говорил о чем-то с заметившим гитару водителем. Алина не слушала, погрузившись в мысли, наблюдая за улетающими, растекающимися каплями.
“Ночных дорог полосы,
да мысли о ней,
да сомнение в голосе.
Ночи длинней...”
Обрывок стиха поднялся пузырьком с темной глубины памяти, кольнул неприятно. Кирилл когда-то написал его для нее. Кирилл, которого так легко было представить улыбающимся, стоящим в залитой золотым вечерним солнцем пустой аудитории, живым. Нет, лучше не думать об этом. Лучше не думать.
А о чем лучше? Будущее сейчас казалось темным, размытым, как эта октябрьская ночь, воображалось, как разбегающиеся перед ней узкие, змеящиеся болотные тропки. Популярность их казалось шла на убыль, людей вот было сегодня меньше чем обычно, тур должен был это поправить, но беременность еще эта, которую так тяжело было переносить, да и в самый неподходящий момент случившаяся. И вдохновение все куда-то пропало, новые песни — все фальшивые, безжизненные, не горела в них особая искра, как раньше. И это только музыка, а кроме музыки… А что кроме музыки? Какие-то банальные бытовые мелочи, роящиеся и жужжащие в голове, как надоедливые мухи.
Навалилась тоска, тоска по прошедшим дням, когда все еще было впереди — свет и слава. Тоска по родному городу, который в эти дни, наверное, тонул в желтых листьях, в прозрачном воздухе, под синим небом с легкими волнистыми облаками, такой непохожий на окружающую ее мрачную, серую Москву, с ее вечными тучами.
Такси с шорохом остановилось у подъезда. Алина вышла, холодный воздух смахнул сонное уныние. Пахло мокрыми листьями, шуршал дождь, шумела вода в водосточных трубах. Она могла бы войти сразу, не дожидаясь Дениса, который все никак не мог расстаться с таксистом, но задержалась почему-то. Волосы мокли под дождем, прилипали ко лбу, и она чувствовала себя необычно живой, вдыхая осень и ночь.
— Круглеешь — сказал Денис, гладя ее живот, после того как они вошли в квартиру. — Скоро сына увижу.
— Я в душ. Одна. — сказала она холодно.
— Точно не нужно спинку потереть?
— Сама справлюсь.
Свет лампы бил прямо в лицо. Стены комнаты терялись где-то в темноте. Алина сидела в стоматологическом кресле, странном, старом — кожа, дерево, вычурные кованые завитки — не в силах пошевелится. Щурясь, посмотрела на руки. Они не были привязаны, но судорожно, до белизны суставов, вцепились в подлокотник. Алина попыталась разжать пальцы, но они как будто ей не принадлежали, она их просто не чувствовала. Онемело как будто все тело, осталась только возможность повернуть голову, насколько позволял подголовник.
Рядом с креслом стоял небольшой железный столик. На нем лежали старые, ржавые инструменты. Узнаваемые, но, как и остальное, не принадлежащие современности, ножницы — два широких лезвиях на концах одной металлической дуги. Разных размеров и форм щипцы, небольшая пила, которой недоставало зубьев, молоточек с тонкой железной ручкой, нечто похожее на штопор, несколько продолговатых, причудливо изогнутых предметов, о назначении которых можно было только догадываться.
Один из участков окружающего мрака пошевелился, стал различим, как приближающаяся человеческая фигура. В круге света появился блестящий, как будто смазанный маслом, черный кожаный фартук. Алина почувствовала на себе холодное, настойчивое внимание.
Человек наклонился. Курчавые черные волосы, кривая безжалостная улыбка, один, болезненно горящий, карий глаз. Левый глаз закрыт зеленой медицинской повязкой, пятнистой, влажной, пропитавшейся гноем и кровью. Под повязкой что-то вяло шевелилось, поднималась и опускалась тонкая марля. Знакомое лицо. Кирилл.
Алина попыталась закричать, но вместо этого получился только сдавленный, свистящий выдох. Кирилл нагибался все ниже, к ее лицу, медленно, неумолимо. Повязка приковала ее взгляд. Под ней было что-то невозможное, ужасное. Она не знала что, только как будто смутно догадывалась, что один взгляд на это заставил бы ее сердце остановиться.
“Только бы не увидеть… только бы не увидеть...” билась паническая мысль.
Она чувствовала горячее дыхание на щеке, на шее. Кирилл прошептал ей в ухо:
— Радуйся, невеста неневестная.
Она провалилась куда-то в темноту.
И открыла глаза. Увидела потолок своей темной комнаты, люстру, цветы на обоях. Кто-то тряс ее за плечо. Она резким, испуганным движением стряхнула руку.
— Ты стонала во сне. — Сказал Денис, почти не различимый в темноте.
— Кошмар приснился. — Алина чувствовала, что дрожит. По лицу катился пот.
— Я так и подумал. Поэтому и разбудил.
Она встала с кровати, не включая свет, наощупь нашла в тумбочке пачку сигарет и зажигалку.
— Тебе же нельзя… — Денис приподнялся на локте.
— Нервничать мне тоже нельзя. Спи. — сказала резче чем хотела.
Накинув куртку, Алина вышла на балкон. Щелкнула зажигалка, пересохший табак горел, потрескивая. Кошмар отступал, таял, под натиском холода и никотина, нормальности и тишины окружающего города.
Утро было свежим, чистым. Солнце проглядывало в разрывы туч, отражалось в лужах. На детской площадке бессмысленно возились и толкались шумные дети. Алина стояла дожидаясь такси. Трое мальчиков повалили на гравий другого, помладше на вид, начали осыпать ударами, пинками. Он закрыл голову руками, поджал колени к груди, жалобно скулил. Алина почти сделала шаг в их сторону, но дорогу перегородила приехавшая машина.
“Не моя проблема.”
Она открыла заднюю дверь, села. По дороге до клиники таксист молчал, не включал радио. Смутно ей хотелось с кем-то поговорить, отвлечься, но казалось странным начать разговор первой, да и повод не находился. Заглянула в телефон. Сотни уведомлений. Ответить некому, всего лишь белый шум благодарностей, признаний в любви, предложенных песен, посвященных ей стихов, глупых вопросов. Из стоящего внимания — только предложение Нины встретиться.
“Привет. Давай завтра. Сегодня не выходит.”
“Ок. Насчет гастролей правда?”
“Да. Завтра поговорим. Мне бежать пора.”
Подъехали к клинике.
— Ложитесь. Раздеваться не обязательно. — сказала врач и продолжила что-то писать.
Гинекологическое кресло стоящее в кабинете резко напомнило о кошмаре прошедшей ночи. Алина застыла в нерешительности на секунду, но отмахнулась от накатившего на мгновение страха. Окружающая ее стерильность, белый пластик аппарата, пробивающийся в окна сероватый дневной свет, успокоили ее своей обыденной скучностью.
“Что я как ребенок.” подумала она раздраженно, расстегнула джинсы, выпустила края серой блузки, легла на кушетку.
Врач равнодушным, профессиональным движением нанесла гель на живот, взяла сканер, за которым тянулся белый кабель.
На экране аппарата растекались синие на черном разводы, пульсирующая абстрактная картина, остановились, собрались в плавно изгибающиеся линии. Странное, большеголовое существо, с вытянутым телом, тонкими длинными конечностями. Как будто чувствуя внимание, он медленно повернуло голову. Даже на небольшом темном мониторе, можно было рассмотреть неровные ряды остроконечных зубов.
Уходя, Алина не чувствовала пола под ногами. Растущая в ней новая жизнь, которая до этого была источником нежности и тепла, теперь казалась чем-то враждебным. Злокачественной опухолью, опасным паразитом.
Разговор был долгим. Врач настаивала на дополнительных исследованиях, привлечении других специалистов, говорила о возможности ошибки, технических проблем, просила не делать поспешных решений.
Но решение все-таки назревало. И давалось с какой-то удивительной легкостью. В конце концов, в этом не было бы никакой ее вины. Всего лишь несчастное стечение обстоятельств. И уже не нужно отменять тур. Уже не нужно связывать свою жизнь с нелюбимым человеком. Уже ничто не сковывало ее будущую свободу.
Она подняла опущенную голову, пошла увереннее. В углах рта теплилась улыбка.
— Вот почему я об отмене последний узнаю? И так поздно? Столько времени ушло на подготовку, а теперь что?
Продюсер говорил без особого раздражения, скорее тоном разочарованного отца.
Алина быстрым, нервным движением покачала головой.
— Я тогда на нервах сказала, не подумав. Не думала что до тебя дойдет. Отменять ничего не нужно.
— А встречу тогда зачем назначила?
— Да отменять… Но обстоятельства поменялись. Теперь — просто чтобы все прояснить.
Продюсер поднял было брови удивленно, но тут же нахмурился, сузил глаза.
— Слушай, я ведь на тебя не давлю, ты ничего такого не подумай. Тур и перенести можно.
— На восемнадцать лет? Нет, не думаю. Да и я же говорю, обстоятельства поменялись, не хочу в подробности вдаваться, приятного мало, но все к лучшему.
— Ну как знаешь. Значит что, все в силе? — он посмотрел пристально.
— Да, да. Ладно, я побегу, не буду задерживать. Извиняюсь что… в общем извиняюсь.
Денис ушел, хлопнув дверью, не сказав куда. Да Алину это в общем-то и не волновало. Без него однокомнатная квартира как будто стала просторнее, без него свободнее дышалось. Из четырех лет вместе, сколько он ей действительно хотя бы нравился, не был просто привычным, почти незамечаемым неудобством, исправить которое просто не доходили руки? Сложно сказать, да и не хотелось об этом думать.
Сидя на кухне, Алина пила чай, смотрела в окно, по которому били холодные капли очередного дождя, держа в руке книгу, которую давно бросила читать. Ведь и правда, в потоке репетиций, выступлений, новых песен, бессмысленных скучных попоек, мелких забот, как часто она не могла найти время заняться чем-то, чего хотелось ей. Какие планы она строила перед приездом в Москву: музеи, концерты, прогулки по местам названия которых известны с детства, походы в арт-хаусные кинозалы, скалодромы, роллердромы, танцы, все известные человеку развлечения, о которых и не слышали в ее глухом провинциальном городке, где кроме как пить, больше нечего было делать. Но затянула топь серой рутины. Она гналась за успехом, как борзая за механическим зайцем, не вдумываясь — зачем? Если жизнь в это время проходит мимо? Пора было стряхнуть с себя это наваждение. Начать новую жизнь. С понедельника.
Оставалось только устранить одно небольшое препятствие.
Лампа в лицо, кресло, столик с инструментами и стоящая рядом с ним фигура Кирилла. Вчерашний кошмар повторялся, продолжался. Алина осознавала что спит, усилием воли пыталась проснуться, но без толку. Сон держал крепко, не отпуская.
Кирилл стоял к ней спиной, перебирая, разглядывая инструменты равнодушно.
— Ты умер… тебя нет… — слова вырывались задыхающимся шепотом.
— Да. — просто согласился он, оборачиваясь к ней. В своих тонких белых пальцах он держал скальпель. Повязка на глазу вздымалась и опускалась, билась как сердце. — Моя последняя мысль была о тебе.
С по прежнему безучастным лицом, он начал, одну за другой, открывать вены у себя на запястье. На левой руке, потом, перехватив инструмент непослушными, скользкими от крови пальцами, взялся за правую. Небрежно бросил скальпель обратно на стол. Тот лязгнул, подпрыгнул, подкатился к краю, но не упал.
Отставив правую руку в сторону, Кирилл наблюдал как на кончиках пальцев собираются тяжелые, темные капли, растут, срываются вниз. В абсолютной тишине было слышно как они разбиваются об невидимый пол.
— Мне так хотелось поцеловать тебя один последний раз. — наконец сказал он, делая шаг к ней, протягивая руки к Алине.
Внутри у нее все застыло. Она знала что он возьмет ее лицо этими руками, что его кожа будет холодной как сухой лед, что кровь будет обжигать как кипящее масло. Отчаянным усилием она попыталась вернуть власть над собственным тело, закрыться, оттолкнуть…
И рывком сорвала с себя одеяло. Дыхание рвалось, удары сердца толчками ощущались во всем теле. Стены вокруг нее сжимались, давили, темнота казалась живой, таящей что-то. Алина встала, зажгла свет, вернулась к кровати, села на край. И согнулась от режущей боли внизу живота. Боль прошла, так же резко как появилась, но несколько минут Алина застыла неподвижно, прислушиваясь к себе, ожидая ее возвращения. Ничего не случилось. Она взяла пачку сигарет, вышла на балкон, выкурила три, одну за другой. Страх лип, не хотел уходить, не хотелось возвращаться в пустую, неуютную квартиру. Но постепенно дыхание стало глубже, спокойнее. В глазах чувствовалась сонная шероховатость. Почувствовав, что сможет снова заснуть, она вернулась в постель. Не выключая свет, укрылась с головой.
Утром, едва придя в себя, он почувствовала позыв к рвоте. В слипшихся глазах темнело, тело затекло. С трудом добравшись до ванной, она больно рухнула на колени, на холодный кафельный пол перед унитазом.
“Синяки останутся” успела мелькнуть мысль. Судорога согнула тело, в пахнущую хлором воду падали комки горькой желтоватой пены с красными прожилками и оставались плавать на поверхности, как крошечные физалии. Она выдавила из себя все что могла, но еще несколько минут продолжались сухие спазмы.
Когда прошло ощущение, что внутренности завязаны в тугой узел, она отдышалась, умылась, прополоскала рот, вспомнила планы на сегодня. Встреча с Ниной, еще один визит в клинику. Желания куда-то идти не было. Но еще неприятнее была мысль о том чтобы быть одной, наедине с растущим внутри чудовищем.
Небольшое, неприметное кафе ютилось совсем рядом с баром где когда-то выступала “Агни Парфене”. Оно по обыкновению пустовало, только с кирпичных стен смотрели черно-белые фотографии неизвестных людей. Администратор приняла заказ и исчезла, только с кухни слышны были приглушенные голоса. Нина опаздывала.
Она вошла через полчаса. Шумно, звякнув висящими над входом колокольчиками, хлопнув дверью, шурша теплым не по сезону пуховиком и отдуваясь.
— Меня… задержали… — она перевела дыхание. Узкие линзы очков в тонкой оправе подернулись белизной. Локоны черных волос сбились на влажный от пота лоб. В свои двадцать она казалась Алине ребенком, хоя казалось бы, всего два года разницы. — Три километра… бегом…
— Садись. Я тебе каппучино заказала. Правда оно остыло, поэтому я его выпила.
Нина стряхнула с себя рюкзак, повесила куртку на спинку стула, попутно рассказывая о внезапном визите к ней начальства.
— Ну и я только увидела, что машина отъехала, то рванула сюда. И теперь ты мне расскажешь что там у нас с туром.
— С туром все в порядке уже. Ложная тревога. — Алина махнула рукой, будто прогоняя комара от лица. — Придется сделать аборт. По медицинским показаниям.
Против ее воли, последние слова прозвучали с горечью.
— Слушай, — Нина внимательно посмотрела ей в глаза, накрыла ее ладонь своей рукой. — Если тебе нужно будет поговорить, поддержка какая-то, я рядом.
— Ну да, вот же, прямо сейчас с тобой говорю. — Алина слабо улыбнулась. — Спасибо.
— Что врачи сказали?
— Ничего определенного, пока. Аномалия развития, и только. Я сегодня еще в клинику зайду, может что-то конкретное скажут. Но я уже решила. — Она вздохнула. — Мне почти сразу ясно было, что что-то не не так. Слишком уж тяжело проходила. Мне правда самой сравнивать не с чем, но я же читала. И…
Алина остановилась.
— Что?
— Ты мне не поверишь, ну да ладно. Я на третьем месяце. А мы с Денисом уже полгода не… — она не закончила.
— Андрей, кстати, мне говорил что вы поссорились и Денис сейчас у него ночует. Теперь понятно, почему. А кто тогда отец?
— В том-то и дело. Я не только с Денисом ничем таким не занималась. У меня никого не было за эти полгода.
— Ты уверена? — Нина смотрела обеспокоенно.
— Живу как монашка. Кроме воздержания — еще и сплошная трезвость. Нет повода сомневаться.
— Ну… — Нина явно пыталась подыскать какое-то объяснение, но сдалась. — Всякое бывает. Странно, конечно.
— Не то слово. — Алина помолчала. Кошмары разбередили старую мрачную тайну, и теперь она просилась на язык. — Тебе рассказывали про Кирилла, нашего бывшего басиста?
— Слышала что-то, но немного. Он умер же?
— Он покончил с собой. Из-за меня.
Лицо Нины пыталось найти подходящее случаю выражение. На нем смешивались, сменяли друг друга, удивление, забота, беспокойство, осторожное любопытство.
— Что случилось?
— Он заболел. Это было перед нашим первым серьезным выступлением. Конъюнктивит, или что-то такое. Кажется мелочь, но у него было очень серьезно. Левый глаз почти ничего не видел, боль постоянная. Мы пытались репетировать, но у него ничего не получалось, не мог играть. Мне пришлось… — Алина отвела взгляд, наклонила голову. Потом посмотрела Нине прямо в глаза. — Я заменила его на Дениса. Они тогда соперничали за… мое внимание. За меня. Мне это было приятно. Я бы выбрала Кирилла, но… Правда между нами еще ничего не было, но если бы не… Ему не повезло просто. Все могло быть хорошо… Но случилось, что случилось.
— Но, может, ты и ни при чём? Мало ли, что у него тогда еще в жизни происходило.
Алина покачала головой.
— Я не знаю точно, что случилось. Только обрывки. Слухи странные. Как будто, он сам себе глаз вырвал. А после этого вены вскрыл. И кровью написал на стене моё имя.
— Может врали.
— Может насчет чего-то и врали. Только, стену эту я своими глазами видела. И он мне снится, в последнее время. И то же самое говорит. Из-за меня. Мне кажется, иногда, что он мне мстит. Не может меня простить за то, что бросила его тогда.
Теперь Нина выглядела подавленной, отвлеченной. Смотрела, не поднимая глаз, на стаканчик в руках.
— Алин, я пойду. Мало ли, может начальство вернулось. Да и тебе скоро идти уже, наверное. Пока.
Не говоря больше ни слова, она взяла вещи и ушла, одеваясь на ходу.
Денис, с тех пор как ушел, жил в квартире у Андрея. Он же и открыл Нине дверь.
— Ну что, поговорила?
— Да. — голос Нины звучал тускло.
— Ну и как она?
— Плохо. Верит что у нее непорочное зачатие. Говорит что вы не... — Нина многозначительно переплела пальцы рук. — Вспоминает какого-то Кирилла, говорит что он покончил с собой из-за нее. Это правда?
Денис хмыкнул:
— Не насчет непорочного зачатия. Тут уж я с уверенностью могу сказать. — он отвернулся, вздохнул. — А Кирилл, да, был у нас такой парнишка в группе. Действительно вскрылся. Но не из-за нее... Ладно, понятно...
Вглубь квартиры он крикнул:
— Андрюха, поехали, заберу вещи от Алины. — и уже обращаясь к Нине продолжил — Подожди нас здесь, мы быстро.
По дороге домой, в такси, внутри живота снова резанула боль. Алина подумала о том чтобы сменить направление, поехать напрямую в клинику. Но до назначенного времени оставалось пара часов, а боль снова затихла. Не было смысла проводить эти два часа в вестибюле.
Но когда она поднялась к себе на пятый этаж, боль вернулась, стала упрямее. Дрожащими руками она повернула ключ в замке, ввалилась в квартиру на нетвердых ногах. Лицо ее сморщилось в гримасу страдания. Каждую минуту в ее теле как будто захлопывался стальной капкан, безжалостно кромсая внутренности. В глазах темнело.
Она почувствовала странное, липкое тепло окружающее бедра. Взглянув вниз, увидела что в паху, почти черное, на голубой материи, расплывается кровавое пятно.
“Скорую...”
Она распахнула сумочку, потянулась за телефоном. Его не было на привычном месте. Она перевернула сумочку вверх дном, высыпая все мелкое, пластиково стучащее содержимое, ощупала ее изнутри и снаружи. Телефона не было. Нахлынуло отчаяние, на глазах проступили слезы, как от детской обиды.
“Идти к соседям...”
На этой мысли, рука бессознательно скользнула в карман плаща, пальцы наткнулись на знакомую прямоугольную тяжесть. Отчаяние потеряло остроту. Преждевременно. Экран был черным, телефон не отзывался на нажатия кнопок.
Новый взрыв боли заставил сжать пальцы так, что затрещал пластик. Алина подумала о зарядке лежащей на тумбочке возле кровати. Согнувшись, с трудом переставляя ноги, она вошла в комнату. Там она увидела два тела.
Андрей как будто стоял на потолке. Его ступни были прибиты несколькими толстыми, длинными гвоздями, под разными углами входящими в побелку. Руки безжизненно повисли, с них на пол медленно капала кровь. На бледном лице остро выделялись грубые черные нити, схватившие его губы. В остекленевших глазах застыл ужас.
Под ним, вытянувшись, лежал Денис. Расширители из медицинской стали обнажали его пустые, с редкими обломками зубов, окровавленные десны. Рот, распахнутый в немом крике, до краев наполняла кровь. Синеватые, покрытые красной сеткой лопнувших сосудов, глазные яблоки лежали в его открытых ладонях. Зрачки, окруженные зеленой, с коричневыми крапинками, радужкой, были направлены на повисшее над ними тело. В опустевшие глазницы, были ссыпаны грубо выломанные, розоватые зубы. Рядом с его головой лежали ржавые плоскогубцы с синими резиновыми ручками.
На секунду Алина забыла о боли. Все это была слишком абсурдно, невозможно. Настолько, что она почувствовала странное облегчение.
“Всего лишь кошмар. Слава богу.”
Она почувствовала в животе движение и что-то на грани между ощущением и звуком — скользкий, влажный шорох, похожий на звук мяса, перемалываемого в механической мясорубке. Теперь и в районе пупка расплывалось темно-красное пятно. С треском, с щелканьем отлетающих пуговиц, она разорвала на себе блузку.
На животе зияла дыра, в которой двигалось что-то склизкое. Показалась небольшая, размером меньше теннисного мяча голова, покрытая кольцами черных волос, с знакомыми темными глазами, так похожими на глаза Кирилла, с улыбкой полной треугольных, акульих зубов. Существо выбиралось наружу рывками. Одну за другой, оно вытащило из раны длинные, тонкие как спицы, когтистые лапы. Вцепившись ими в белую кожу, глубоко прокалывая ее, монстр, извиваясь как червь, извлек заднюю часть тела, заканчивающуюся тупым, безногим обрубком.
Ужас и отвращение парализовали Алину. Нужно было сбить, растоптать эту тварь, но мысль о том, чтобы прикоснуться к ней, была совершенно невыносимой. С тихим хрипом существо дышало. Как будто собравшись с силами, оно протянуло одну когтистую лапу, защемило ею кожу выше на животе, подтянулось, вытянуло другую лапу, впилось коготками, подтянулось. Так, сбивчиво, оно двигалось вверх, пока не добралось до левой груди Алисы. Обхватив ее в лапах, как в объятии, оно припало к темно-розовому соску своей зубастой пасть. Алина сдержала стон, почувствовав, что зубы впиваются в сосок как иглы. Она подняла руку, положила на горячую, покрытую слизью спину ребенка, поглаживая, баюкая.