Опасные сны.

 

«Listen to me Lamia, listen to what I've got to say.

I've got these feelings, and they won't go away.

I've got these fears inside that'll bring me to my knees.

Oh help me Lamia or I'm sure I'll die, oh please!

 

- Это авантюра, Мартынов,-сказал Роу вызванному в кабинет инженеру испытательного участка, - Ваша авантюра. И отвечать за неё перед Ликвидацией будете вы.

 

-Но ведь неизвестно почему отказала и отказала ли в принципе аппаратура датчиков биологической опасности. В конце концов, обрабатывающая их сигналы ЭВМ проработала без единого отказа сотню циклов. Её тоже проверяли, и на программном уровне, и на аппаратном. Блоки ни разу не заменялись, с момента сборки   – Там до сих пор стоят отметки с датами первых проверок. Накопление ошибки исчислений-  не больше, чем положено по стандартам для ЭВМ такого класса. А ведь её тоже собирали на нашем заводе, как и датчики. Значит, в сбое обвинить завод невозможно!

 

-Никто не обвиняет завод, Мартынов,- спокойно сказал Роу, -Обвиняют только вас.

- И я этому очень рад,- добавил он после секундного молчания.

 

-Это было ваше предложение, Мартынов-вынести всю систему датчиков биологической опасности за пределы блоков, в пустоты и заброшенные коридоры. Чтобы увеличить промежуток между сигналом тревоги и приходом Волны. Вас предупреждали о возрастающей сложности обслуживания системы и о том, что неизвестно как поведёт себя электроника, оказавшись за пределами городского гермопанциря. Как могут меняться там условия. Какие могут быть сбои. Что нужны тесты. Но вы настояли. И ваши убеждения обошлись нам не только в две партии датчиков, но и в пятьдесят жизней -конвой из бойцов войск Ликвидации и Биологической Защиты и обслуживающая группа с нашего завода. Это очень много, Георгий Алексеевич. Очень.

 

Мартынов не сводил своих немигающих, как у пещерной рыбы, казавшихся равнодушными ко всему глаз, со спокойного и довольного собой Роу. А тот продолжал наслаждаться своим красноречием.

-…Если вы никогда не задумывались о непреходящей ценности отдельной человеческой жизни, как о философской категории, бережное отношение к которой и отличает нас от мира живущих в темноте тварей, мира из которого нас вывела долгая цепь эволюционных преобразований, то подумайте вот о чём. Нас здесь всего около ста тысяч человек. От детей до нас с вами. И потеря пятидесяти высококлассных специалистов, солдат - это гигантская брешь в наших рядах. Города. Завода. Нам теперь будет намного тяжелее. Это много, очень много, Мартынов,- снова повторил Роу, как бы расписываясь этими словами под документом, освобождающим его от ответственности за действия безрассудного сотрудника.

Как же ему сейчас было хорошо! Чтобы ни случилось с Мартыновым после этого разговора, он останется на своём месте. Выкрутится. У него это получится. Уже получилось, иначе он не сидел бы воплощением спокойствия. И не читал бы инженеру испытательно-контролирующего участка, битых полчаса, лекцию об ответственности и основах морали, старясь доказать, что виноват он, этот самый инженер, и никто больше. За что его и надо казнить.

 Должен быть виновен. На него возложили эту почётную обязанность –быть виноватым. Сохранить директорскую квартиру, клеёнчатый диван, тёплый борщ и приветливую жену, вежливо приглашавшую Мартынова запросто заходить к ним на чай.

Особенно-борщ. Взгляд Мартынова, как его мосластый, плохо гнущийся, жёлтый от перенесённой когда-то болезни палец, бесцеремонно уткнулся в конфликтовавшее с массивной столешницей огромное директорское пузо. Роу заметил это и сейчас старался устроится в кресле так, чтобы как можно большая часть его живота была закрыта от взгляда Мартынова. Да, борщ, определённо, был очень важен.

Директор завода был неправ. Мартынов много думал о человеческой жизни. И как о философской категории – тоже. Именно поэтому он и настоял на выносе датчиков, что должно было дать много больше времени людям, старающимся добежать до спасительной гермодвери заводского убежища или жилячейки. Он нашёл бы, что сказать, что возразить Роу. Но не делал этого.   Мартынов грыз ноготь на большом пальце и думал о чём-то своём.  Сейчас он находился за гранью обычного человеческого мира и принятых в нём приличий и правил, а потому его не заботило как он выглядит со стороны. Так же грубо и неопрятно, не позаботившись оформить это хоть сколько-нибудь вежливо, он перебил директора своим вопросом:

-Выжившие есть?

Роу как-то сразу весь сжался, насторожился и как-то спешно засучил пальцами, перебирая вовсе ненужные ему сейчас бумаги.

-Эммм… А вам что до этого, товарищ Мартынов? - наконец выдавил он из себя,- Это дело Безопасности, вас оно  не касается.

Ответ на этот вопрос явно как-то угрожал его душевному спокойствию. Но Мартынову не было дела до целой бури чувств, бушевавших сейчас воротом отутюженной белой директорской рубашки, который ему пришлось расстегнуть - иначе бы его порвал трепещущий как на ураганном ветру кадык:

-Я уверен, что датчики и все составляющие сети, вплоть до контролёров целостности кабелей, работали безотказно, - говорил он, - А значит, причиной гибели ремонтной группы, выдвинувшейся к месту обрыва, и двух взводов корпуса Ликвидации стала не незамеченная аппаратурой Волна или её Твари. Выжившие расскажут о настоящих причинах гибели группы.

Это была надежда. В сказанных Мартыновым словами теплилась, как гниющий ил на дне охладительного контура, надежда. Ведь среди тех жизней, о которых, не только как о философской категории, постоянно думал Мартынов, была и его собственная. Это была надежда и жила она недолго – столько сколько и живут все феи.

Услышав эти слова, Роу как-то сразу успокоился. Он сложил свои, мгновенно обрётшие покой руки, домиком и ответил:

-Выживший есть. Один.  Но он вам не поможет, Мартынов. Вас к нему не пустят. Да и нечего вам там делать - говорить он всё равно не может.

Увидев, что Мартынов готов задать новый вопрос, он тут же прибил его хлопком ладони о чёрную столешницу.  Как надоедливую муху.

-Он - всего лишь кусок мяса в нательной рубашке и исподнем, лежащий на госпитальной койке. С тех пор, как его принесли в госпитальный блок, он ни разу не открыл глаз и ничего не говорил. Даже не бредил. Врядли он проснётся до тройки ОСО, Мартынов.

Роу сейчас было очень хорошо. Мартынов же падал в бездны обратной пропорциональности его хорошему настроению.

-Я не имею отношения к корпусу внутренней безопасности, - пожаловался директор, - Так что, пока вы не арестованы. Но, вероятно, скоро будете. Считаю своим долгом сообщить вам об этом.

Тогда Мартынов встал и заявил, что ему, как и всякому работнику на вредному для здоровья производстве, положен семисменный отпуск.

- Пожалуйста, -ответил ему немного удивлённый таким поворотом разговора Роу и одной фразой вернул нависавшего над ним Мартынова обратно на стул, - Пишите заявление.

Дрожащее перо брало слишком много чернил, часто цеплялось за дефекты бумажного листа и потому буквы расплывались в здоровенные мокрые кляксы. Тогда перо яростно чиркало, рвало бумагу и принималось писать заново. 

Роу пожал плечами, достал авторучку, набрал чернил из той же чернильницы и аккуратно расписался под детскими каракулями в которые, в одночасье, превратился аккуратный, академически стройный почерк Мартынова.

 

Это было очень странное чувство. Его толкали в переходах, задевали локтями на лестницах, наступали на ноги, когда он входил или выходил из лифтов. И даже, один раз, в Главной Галерее, пребольно задели плечом, когда он стоял, задрав голову. Межэтажный вертикальный проспект всегда завораживал.  Нечто гипнотическое было в бесконечных лестницах, открытых галереях, лифтах в прозрачных шахтах, перилах, ограждениях, стальных прямоугольниках гермодверей.

Когда-то, давным-давно, ещё до рождения Мартынова, кумулятивный спецзаряд Казарина ударил в бетонную плоть Здания бесконечной волной разрушения. Он пробил горизонтальный туннель, уходящий на много кликов от штольни, где был заложен. Потом, когда активность стен чуточку спала и там стало возможным находится хотябы несколько минут и не терять сознание, пришли войска Ликвидации и Биологической Защиты.  Они обезопасили подходы к  туннелю.  

Тонны дезактивирующего раствора, обмывшего каждый метр бесконечного туннеля из переплавленного радиоактивным огнём в обсидиановую темноту бетона, утекали в трубы пока газоразрядные трубки дозиметров стали щёлкать там не чаще, чем в коридорах блока. И только тогда пришли Строители. Они перекрыли туннель быстровозводимой временной стеной из пенобетона, начали укреплять его своды и сооружать обделку. После того, как из чёрного камня, истыканного порами разрушенных коридоров, коммуникаций и стандартных жилячеек туннель превратился в огромный серый многометровой толщины цилиндр скалобетонного гермопанциря, началось строительство Межэтажного Проспекта. Или просто-Города. И нечего думать, что можно было обжить весь пробитый туннель.  Но часть-можно.

На самом дне серой трубы помещались заводы, атомные котлы, водяное хозяйство Города, железнодорожные пути и иные, тому подобные вещи, которым требовалось пространство. Вверх, по стенам туннеля, уходили огромные световые пластины из тысяч и тысяч ламп, почти до самого потолка, освещавших Город и не гасших никогда на памяти инженера Мартынова. Рядом с ними бился пульс закованных в кварцевое стекло шахт грузовых и пассажирских лифтов. Поверх гермопанциря нарастили все необходимые коммуникации, каркас, вторичную обделку –всё, что позволило обустроить в стенах стандартные жилячейки для десяти тысяч жителей, спешивших к нужным лифтам и лестницам по открытым пешеходным галереям. Страшно подумать, сколько времени потребовалось, чтобы всё это было построено и, наконец, обжито.

Город медленно рос, расширялся и потому строительство продолжается даже сейчас. Продолжится и без него. На дезактивированных участках, поперёк туннеля, возведут новые временные стены, будут бесконечно долго работать над металлическим каркасом будущего гермопанциря. А от завода,   всё также, будут требовать налаженного производства новых датчиков биологической опасности - в первую очередь для Строительства.

Штука простая, на самом деле, этот датчик – простая схема, реагирующая на изменение ёмкости измерением эталонной частоты колебательного контура. Чьё-то появление, поток биомассы изменение магнитного поля – всё заметят. Ломать там нечего- два стержня у стен коридора. Всё остальное скрыто в небольшой нише, под бронекрышкой на четырёх огромных болтах. Собственно, к замене кабелей и стрежней, чаще всего, и сводится ремонт.  А идущие от датчиков сигналы проанализирует ЭВМ и решит-включать ли тревогу.  Когда-то, такие их пытались дополнять более сложными анализаторами, но процент ложных срабатываний уменьшился ненамного, а трудозатраты и процент отказов электроники – наоборот, выросли значительно. И всё оставили как есть.

Это было очень странное чувство.  Инженер испытательного участка завода Точной Техники Мартынов, без пяти минут приговорённый к расстрелу, пытался забыться, потеряться на бесконечных, горизонтально-вертикальных хордовых, диаметральных улицах и проспектах Города. Хотябы пять минут не думать о своей работе, о скором суде и казни - но именно Город, не давал ему забыться. Каждый раз он находил новый способ, напомнить Мартынову кто он такой есть и что на его костях, до сих пор, осталось немного плоти.

Город постоянно напоминал ему, что он ещё живой. Как мог. Звуками. Светом ламп. Ударами локтей и грубыми словами вслед. Запахом пищи от которого сводило живот.

Всё живое хочет жить. Смириться со скорым судом и расстрелом Мартынову мешало то, что он всё-таки ещё жив. А что он хотел ещё услышать, бродя по улицам Города? Успокаивающую колыбельную смерти? Город был воплощением жизни, рвущейся сквозь бетон. Он хотел жить. Несмотря ни на что. Ему было плевать насколько он нереален. Это была Жизнь-буйная, цветущая там, где по всем законам, она должна зачахнуть и умереть. Жизнь, которая не спала никогда. Жизнь жестокая, безжалостно пожирающая   себе подобных, своих детей, своих матерей. Тех, кто выше и тех, кто ниже. Всё ради того, чтобы продолжаться во времени и дальше.

Пещерные грибы взламывают бетон.

Мох растёт в вентиляции несмотря на самые жестокие химикаты.

Город разорвал сотни кликов тесноты, темноты и угрюмых бетонных плит- чтобы родиться. И до сих обживал ад, откуда, несмотря на фильтры, движения воздуха до сих пор доносили радиоактивную пыль.

Мартынов, маленькая клетка огромного организма Города, тоже хотел жить. Как и весь Город.

«Но как?»

Он не понимал, как ему бороться.

Грибы ломают бетон потому что в них гигантское давление воды.

Мох приспосабливается к отраве.

У жизни, обычно, есть понимание того, что как нужно бороться.

А у него?

Прятаться в пустых жилячейках города?  Да, говорят, такие люди есть. Но получится ли так жить у него?  Сколько-то он, положим, протянет. Код замка можно взломать, отсутствие отопления -потерпеть.  Воздух есть, вода- везде будет течь из крана, давление поддерживается во всей системе сразу, автоматически.

 А потом -либо его найдут безопасники, либо он умрёт от голода – ведь распределение пищи централизовано. Вот сейчас, Мартынов может зайти в любую столовую. Его покормят. Только сперва автомат потребует его карту, на которой записано количество расчётных рабочих часов, выработанных им за этот большой цикл и приведённых к единому знаменателю по специальным коэффициентам для его профессии. Фотоэлемент считает их. И шифратор проставит отметки-пробоины о том, сколько эквивалента труда списано с его карты за, скажем, тарелку целлюлозной каши с синтез-сахарозой. И в следующий раз, сумматорная машинка вычтет это число из записанного эквивалента. И если остаток будет отрицательным или равным нулю-его запросто могут и не обслужить. Он на эту еду ещё не наработал. К тому уже, каждая такая карточка имеет свой номер в сквозной нумерации завода и потому безопасники, если захотят, смогут легко вычислить те столовые или кафе, где он чаще всего обедает. Даже если допустить, что он будет обедать всё время в разных местах, то такая карточка имеет свой срок - ровно один большой цикл. После чего заменяется в бухгалтерии, где на шифраторе ему перенесут остаток со старой на новую. А старую-уничтожат. Он может тянуть свои трудочасы неизвестно сколько, но к концу большого цикла осталось ли что-то на старой карточке или нет не будет иметь абсолютно никакого значения.  Не говоря уже о том сколько внимания привлечёт попытка воспользоваться «старой» карточкой. Таким образом, долго питаться по ней он не сможет.

Голодный человек способен на многое, но Мартынов сомневался, что у него хватит духу украсть карточку или даже кого-нибудь убить за неё. В Городе ему больше нет места.

 Вне Города? Где? В радиоактивном туннеле? Без защитного освинцованного бронескафандра он там не протянет и двух минут, а воздуха в баллонах замкнутой системы - всего на пару часов...

-Ослеп, чтоли, морлок!?

Чтобы снова напомнить Мартынову о том, что он пока носит одежды плоти, Город послал рабочего в замасленной синей блузе и плоской кепке.

-Ослеп? Или потерялся? Стоишь тут, рот раззявил!

Он очень хотел с кем-то поругаться.

- Паук пещерный! - выдохнул он вместе с клубами своего гнилого дыхания прямо в лицо Мартынову, - Моррлок!

Ничего инженер Мартынов не знал о морлоках.

Морлоки работали в затемнённых цехах на сборке и контроле плат. Почему именно так – Мартынов точно не помнил. Но из каждых десяти работавших там едва лишь один был человеком. Больше ничего он о них не знал. Морлоки не были общительны, а работа с ними Мартынова сводила редко. Точнее, почти никогда не сводила.

Мартынов просто не понимал, как именно его оскорбили. Он пожал плечами, выдернул рукав пальто из пальцев, пожал плечами, развернулся к рабочему спиной и пошёл себе.

Кажется, его назвали морлоком ещё раз.

Но, всё-таки, оставили в покое.

В самом деле, в Городе жили очень разные люди. Как скажем, можно оскорбить Верхолаза с его хирургически заменёнными на более лёгкие костями, усиленными мускулами и двумя парами дополнительных рук назвав его гексотехником, угрюмым коренастым великаном, чьи кости и часть мышц созданы из невероятно вязкого магнитного гидрогеля, способного вытягиваться длину и даже менять форму…  Всё равно, что назвать лысого-волосатым. Хотя, пожалуй, если назвать человека с хорошей шевелюрой лысым- это может сойти за оскорбление. Дурацкое какое-то, правда.

Мысли путались, топтались на одном месте, а если и шли, то забредали куда-то не туда, но продолжали упорно крутиться вокруг сказанного ему в спину слова.

Что-то в нем такое было.

Мартынов бродил по этажам и коридорам целую вечность. Он настолько устал, что даже свет мириадов ламп в световых панелях не сразу воспринимался его глазами, а если и воспринимался, то мозг не спешил обрабатывать возникшую на сетчатке картинку. От этого гигантские световые панели казались притухшими. На самом деле, это было конечно же не так. Свет от панелей всегда одинаково ровный и яркий. Снижать напряжение только по той причине, что первая смена рабочих уже уютно устроилась в своих кроватях –когда по улицам шагает к лестницам и лифтам вторая? Глупо же.  Да и экономить энергию нужды не было- атомные котлы на «дне» города давали её с избытком.

Усевшегося на бетон у стены Мартынова можно было как раз принять за такого рабочего. Возвращался с первой смены, да не дошёл до дома, решил гульнуть. Спину приятно холодило даже сквозь куртку, а откуда-то с недосягаемого «потолка» города налетали приятные тёплые потоки воздуха. Мёртвый камень высасывал из инженера все его грехи. Может, это только так казалось, но Мартынову всё же становилось немного легче.

И тут как будто открытая галерея под ним начала падать. Или что-то сорвалось с верхов и грохнулось прямо перед ним, разбилось.  Не навредив, но заставив сердце остановиться.

Он вскочил на ноги и сделал несколько неуверенных шагов вперёд и облокотился на ограждение, тонкий стальной фальшборт, отделявший его от бетонной бездны Города

Там он немного постоял, чтобы привести свои мысли в порядок и обдумать то, что он сейчас понял.

Морлоки жили не в Городе.

Это знали все. Даже никогда в глаза не видевший живого морлока Мартынов.

Галерея под ним прекратила падать куда-то на дно Города. У него ещё не было чёткого понимания, что он должен делать.  Но если куда-то и можно было бежать из города и вездесущих как поджигающий газ Ликвидации безопасников - то это туда, к ним.  Надо было найти морлока. Хоть одного морлока. 

Что он будет делать дальше Мартынов пока и сам не знал.

Сначала надо найти морлока.

-… доверять морлокам, говорю я ей, себе дороже. Это все знают. Да и врач есть, Вадим Алексеевич твой любимый, у которого ты наблюдаешься. А она взбрыкнула. Морлочиха, дескать, лучше любого аппарата видит! А ещё каких-то порошков ей  дала. Как банку откроет, чтоб чай с ними заваривать - на кухню не заходи! Вентиляция не справляется, запах на весь блок стоит.  Боюсь, затравит она себя ими. А что делать?

Мартынов посмотрел говорившему вслед и снова повернул свой взгляд к сияющим огням бездны Города.

Морлок….  Не может быть так кстати.  Не одну же чью-то жену она пользовала! Сейчас бы догнать этих двух, расспросить.   Но ноги отказывались слушаться. Совсем не хотелось бежать за кем-то. К тому же,  он скорее бы всего получил кулак в зубы, вместо ответа.

Морлоки… Сам Город указал ему нужный путь? Говорят, у него есть разум…

Нет! Выбросить из головы бабью истерику!

Ему просто очень повезло и этим надо пользоваться.

 

-Карточку, пожалуйста.

Библиотечный шифратор проглотил месячную перфокарту Мартынова и недовольно загудел, не понимая записанной на ней информации.

Библиотекарша вынула из шифратора рабочую карту, увидела незамеченную ей синюю кайму и как-то странно посмотрела на Мартынова

-Простите, -сказал тот и протянул уже личную карту с красной каймой. Он всегда путал карточки.

Эта шифратор устроила.

-  Что вас интересует?

В хранилище не оказалось специфических книг, посвящённых морлокам. Тогда Мартынов, посоветовавшись с библиотекаршей, заказал «Люди Города. Жизнь, развитие, предназначение» Моорзена, «Прикладную биологию» Хайма, «Внешние и Старые Блоки» Шпенглера, «Петрография» Мурина, «Жизнь во Тьме»(Устаревшее, но довольно подробное издание о биоте заброшенных или необжитых блоков) Махлина и «Историю Города».  Подумав, Мартынов попросил добавить в заказ недавние газеты.

Это всё было из общего доступа, для  чтения всего этого не требовалось обладать нужной специальностью или иметь допуск, и потому, когда библиотекарша закончила стучать по клавишам шифратора(Мартынов не мог не отметить, что удары её пальцев, варварские, могущие повредить более утончённую технику, были здесь уместны –  покрытые полустёртой чёрной краской  клавиши на штампованных рычажках с тугими пружинами  явно когда-то  принадлежали  пишущей машинке), заказ не был отвергнут автоматикой с предупреждающей сиреной.

Где-то под полом ожили машины- ровный шум их работы доносился до ног сквозь литой камень.  пола. Они поднимают из мрачных глубин хранилища, где на механизированных стеллажах, годами не зная ничего, кроме этой самой тьмы и прикосновений механических рук, лежат книги.  Работает, работает Где-то под полом заработал невероятный механизм. Добывает все необходимые Мартынову книги – и спасение.

Да, придётся подождать очереди, принять всё это в окне выдачи, основательно покопаться в тысячах страниц…. Но машина уже работала. Сам гул его напряжённой работы внушал Мартынову надежду.

 

Он себя сильно переоценил!  Нет. Забрать свой заказ он смог, пусть и в два захода, но просмотреть всё это в поисках сведений о морлоках?! Тома Моорзена внушали трепет и подрывали его веру в собственные силы.  Поэтому он начал с газет.  Он тщательно просмотрел все подшивки за последние несколько больших циклов. В сводках новостей, зарисовках, проблемных статьях ничего не говорилось о морлоках. Успехи производства, строительство новых кварталов, пятая генераторная пущена, премирование рабочих-рационализаторов, сводки об опасности…. С раздражением, Мартынов отодвинул от себя подшивку. Махлин? Мартынов взял чёрную книжечку в мягкой картонной обложке с полустёртым рисунком. Читать о том как растёт мох(Всегда - против вектора гравитации), о том, как были открыты слепые  рыбы в ледяных озёрах  и прочем было безусловно интересно. Но это было популярное издание…

«И были когда-то элои, высшие, и могли они всё. Свет ими свивался как нить пальцами пряхи и света было того много, ибо   радиоактивное тепло Звезды Железной дарило им его в изобилии.  И всё было им можно».

А потом они что-то такое сотворили, о чём Мартынов читать не стал, в нетерпении перелистнув страницу

«И стал свет им ненавистен. И имя им отныне-морлоки.»

«…Железной Звездой, утратившие понимание сложной техники, но сохранившие понимание её важности для жизни, эти люди называли старинные, невероятно мощные и всё ещё работавшие, несмотря на отсутствие технического обслуживания, реакторы…

Целая книга невероятно полезной информации!

И он потратил на неё почти четверть смены!

Мартынов ещё раз взглянул на пятитомник Моорзена. Схватил первый и сразу открыл последние страницы, ища указатель. Морлоки упоминались в третьем томе, раз или два, и в сопровождении такой терминологии, что Мартынов сразу сдался.

Да и чем ему могло бы сейчас, скажем, помочь знание о замеченной у некоторых анатомированных морлоков малоактивной вторичной фрагментарной cortex cerebri, непонятно зачем образовавшейся, чётко разделенной от основной, цитоархитектура которой была полностью подобна таковой у обычных людей? О связях между основной корой  - и вторичной,  редкими комиссурами белого вещества в двух или трёх местах?

Ерунда!

Придётся надеяться только на собственные силы.

Прозвучал ли тогда гудок второй смены? Вроде бы, да. И в той стороне был лифт, который уходил вниз. Значит, скорей всего они шли к заводской проходной.

Хотя, с таким же успехом они могли пойти к ближайшему распределителю или, скажем, просто в столовую. Или в административные блоки - они тоже находятся ближе к "дну". Тоже возможно. Мало ли мелких неприятностей? Не убирают, мусоропровод забило, лампочки в коридорах перегорели, какой-то датчик вопит без перерыва, при распределении досталась ячейка у панциря, совсем неудобная... А блоковый ничего не делает.

Итак, если они спускались к своему заводу "на дне", то только по кратчайшему пути.

Конечно же, такой есть. От каждого жилища, от каждого жилблока - до места работы. Существует и давно найден путём перебора бесчисленных вариантов поколениями обитателей блока, спешащих по заводскому гудку вниз и обратно, в уют дома.

Чтобы понять откуда они пришли тогда, у него есть только одна отправная точка - то место, где он их повстречал. Кажется, это был она шестой линии квартала «Цах"...

Мартынов понял, что в постановке задачи допустил  ошибку. Он должен искать гадалку, а ищет каких-то рабочих. Какая ему разница откуда они пришли?

Никакой, мысленно ответил он сам себе. Но предположение, что морлок о котором они говорили живёт недалеко от их жилища - единственная ниточка, дёрнув за которую можно попытаться распутать этот клубок. И тогда она должна жить где-то недалеко от кратчайшего пути от "дна" до последних жилых этажей, выше которых только технические помещения. Единственного места, которое, если верить книгам, в Городе пришлось бы, более-менее по вкусу морлоку.

Что, впрочем, тоже не обязательно, ведь прибежать к гадалке чья-то глупая жена могла и с другого конца Города...

Итак, лифты и лестницы в Городе расположены на каждом этаже так, что каждая лестничная или лифтовая площадка находится на равном расстоянии от двух других. Это сделано специально, чтобы хоть как-то разгрузить вертикальные грузопассажирские пути и чтоб людям приходилось поменьше ждать.

Лестницы используются, в общем, только для   перехода между соседними линиями и их можно, в общем, не считать. Большинство населения Города всё равно предпочитает лифты. Мнда... Будем надеяться, что ещё одно допущение не смажет и без того нечёткую картину ещё больше.

Итак, лифт идёт вверх или вниз блоков на двадцать.

И раз он был на шестой линии, то над ним было ещё сто. То есть, количество лифтов, которым можно было достичь шестой линии за одинаковое количество времени увеличивалось пять раз.

Оно не удваивается каждый раз, это только так кажется, ведь лифтов, на каждом этаже, абсолютно одинаковое число. Таким образом, количество лифтов составляет треугольное число и каждый раз увеличивается только на один. И... Это всё прекрасно, но ничем ему не поможет!  Если морлок живёт там, где он думает! Если он нигде не ошибся! То это всё равно двадцать этажей последнего лифта. Пять лифтов-пять кварталов. Кварталы «Аль», «Бху», «Цах»  и так далее, до «Врен». По алфавиту. Всех живущих там надо просеять, как песок сквозь сито. И это будет потяжелее, чем одолеть Моорзена.

Неужели ничего сделать нельзя и надежда избежать суда и несправедливого приговора окончательно погребена под этими грудами бумаги. Что-то он упустил из виду. Что-то, что могло бы помочь ему найти эту гадалку... Знахарку! И тут Мартынов понял, что.

Гадалка, знахарка – это не профессии.

И та, кто этим занимается – не занимается ничем другим. Её бы эти двое, в конце концов, назвали как-то по-другому. Швея или кто ещё… Да и неважно!  Как, к чёрту, отработав смену где-то ещё тратить свой законный отдых на посторонних людей? Да и зачем? Ради лишнего стула или шкафа? Да даже если и так! Всегда же есть безопасники, которые зорко глядят за тем, чтобы каждый занимался тем, чем положено. В старых блоках. Когда Города ещё не было.  Если безопасника (Которых тогда не было. А были просто офицеры Ликвидации, которые, иногда, занимались делами безопасников) больше занимает, чтобы работал единственный урановый котёл и обогатительные циклы, чем вопросы более приземлённые. Когда куда важнее своевременная замена тепловыделяющих стержней и восстановление охладительных бассейнов   после прошедшей Волны, чем здравоохранение. Когда важнее из-за кого печь по плавке активного стекла остановилась посреди цикла, надолго выйдя из строя и не из-за утечки ли радиоактивной воды вдвое быстрее против обычного растёт сизый мох, чем выяснение кто кому делал аборт вязальной спицей.   Когда лишний кусок имел куда больший смысл, чем сейчас.

Тогда да, может быть, такие встречались чаще.

Но не сейчас. Профилактика («Заболею я чуть-чуть, сразу я к врачу лечу…»).  Безопасники бдят. Сейчас подпольная медицина может также верно убить самого лекаря, как и пациента. Да и незачем этим заниматься. В Городе намного спокойнее, чем в давно опустевших старых блоках и каждый обеспечен работой, пищей и даже некоторой мебелью, сверх обычного.

Заниматься этим может только тот, кому ничего не осталось.

Тот, у кого нет ничего.

Мартынов тут же вспомнил как он(Целую вечность назад!) планировал жить в  пустых блоках. Или  в расселённых после Волны. В мозгу замкнуло какой-то контакт. Мартынов мог бы поклясться, что слышал, как щёлкнула одна окисленная латунная пластина механики о другую. И ток побежал по аксонам в нужном направлении.

Волна …

Он потянулся к газетам.

После первого взгляда он понял, что нашёл своего морлока. Петитом шли объявления Администрации. В том числе и о расселении блоков на линии девяносто семь квартала-кольца «Цах».

Слишком много совпадений, чтобы у него ничего не получилось

 

Кнопка «девяносто семь» на алюминиевой пластине в  лифте была просто заблокирована. Не нажимается и всё тут. Сама девяносто седьмая линия была пуста. Ни разу не открывалась ни одна дверь. Не слышно приглушённых разговоров сквозь стены. Людей в коридорах блока тоже не было. Свет горел вполсилы.

Но ограждение, спешно воздвигнутое войсками Биологической Защиты на девяносто шестой линии было кем-то разобрано. И, мимо него, когда он шёл по опустошённому Волной блоку, со страхом оглядываясь на чужака, проскользнули три или четыре тени.

Естественно, спросить у них о гадалке Мартынов не мог.  Он ускорял шаг или спешно сворачивал в боковой коридор, спеша поскорее пройти и укрыться в тенях от любопытных.  Они также исчезали раньше чем он успевал разглядеть их. И, конечно же, они тоже старались, чтобы Мартынов их не заметил. Поэтому-то он и не смог бы сказать скольких людей он всё-таки видел в расселённом Биологической Защитой блоке. Для этого у них была одна, но веская причина. Нахождение в расселённом блоке – нарушение порядка. Месяц каторги в радиоактивном туннеле был лучшим на что могли рассчитывать пойманные патрулём БЗ.  Впрочем, Мартынов не полагал, что он способен обвести вокруг пальца военных и затаится даже в ничтожной тени как  какая-нибудь загадочная тварь(При мысли о тварях Волны, о спине Мартынова прошёл нехороший холодок, хоть умом он и понимал, что после поджигающего газа остаться тут ничего не могло). Скорее всего, патрули сюда почти не заходили. Волна приходит в Город часто, а солдат, на весь Город, не так уж и много. Или просто военные не предполагали, что есть на свете дураки, способные лезть в очищенный поджигающим газом блок. Тут нечего делать даже тем, кто приходит собирать лиловый мох.

 После Волны, никем не вычищаемый и потому буйно растущий в вентиляции и стоках сиреневый мох-антоцерот живо отвоёвывает себе отобранное у него людьми жизненное пространство. Но Волна неуловимо изменяет и его. Кажется, что другим стал только его цвет. Но порошок из лилового мха дарил странные сны… И каждый прикоснувшийся к сырому, невысушенному мху, умирает. Это точно известно. Нет ни болезни, ни токсинов в воздухе. Ничего. Но вот что-то однажды замыкает у человека в мозгу и тот просто шагает с пешеходной галереи в бетонную бездну. Или в валы машины. Или ещё как. Но умирает. Но не сразу. Но за дарованные лиловым мхом сны отдавали очень многое. И нельзя было перестать видеть их. Легче было перестать просыпаться совсем.  И потому сборщики мха находятся всегда.  Раз и навсегда, вентиляцию блока от мха мог очистить только поджигающий газ.  После него остаётся только окислившийся металл, изъеденные стены, кисловатый запах в воздухе и резь в глазах у любого, кто заявится в блок без противогаза. Ни слизи, ни тварей. Ни людей - если очистка продолжалась достаточно долго, чтобы дать поджигающему газу съесть уплотнители гермодверей.

Не может тут быть сборщиков мха. Им здесь нечего делать. А значит, эти тени были либо мародёрами, либо теми, кто пришёл к морлоку. Другой причины их нахождения тут не может быть.  Совсем как и у не го.  Но если они и знали куда идти, то врядли бы стали вступать с ним в разговор и, и тем более, отвечать. Оставалось довериться смутным догадкам и положиться на своё везение.

Ноги сами несли его в самые тёмные и дальние закоулки четырёх блоков девяносто седьмой линии кольца «Цах». Лампочки там, если они ещё и оставались, то почти не горели. Мартынов и сам не знал, что он должен искать. Он просто шёл и шёл.  Утомлённый своими скитаниями в полумраке очищенного газом блока, он облокотился рукой на ещё какую-то гермодверь, одну из бесчисленного количества увиденных им. Он слишком устал и отчаялся, чтобы сразу сообразить, что именно с этой дверью не так. Все расселённые после Волны блоки, каждая жилячейка в них, обесточивалась работниками Администрации. Чтобы не тратить зря электричество и предотвращать самовольное заселение(Мартынов усмехнулся, про себя, вспомнив как  он хотел жить в такой же пустой жилячейке. Интересно, как бы он открыл гермодверь? И ведь забыл совсем… ). Но на этой двери красные цифры газоразрядного индикатора горели. Вместо привычных нулей там высвечивались какие-то непонятные то ли буквы, то ли цифры , которых не было и не могло быть ни в одном алфавите и ни в одной системе счисления.  Красновато-жёлтое свечение было таким привычным и, одновременно, таким чужим, после долгих скитаний в покинутом блоке. Их свет значил только одно. В механизмах и схемах замка было напряжение. А значит, и во всей сети этой жилячейки был ток. Забыли отключить или…. ?

Мартынов постучал. Угадал он или нет, но там был кто-то живой. У него, во всяком случае, можно спросить что-нибудь о гадалке. Но стоило ему, всего два или три раза, ударить по металлу, как из-за  двери послышался шепот, точнее, приглушенная толщей металла человеческая речь:

-Уходи, уходи! Скорей уйди!

Пустота, тебе меня не найти!

Иди, отсюда, от  запертой двери

           Меня тут нет, только страшные звери…

Эти плохо зарифмованные строки повторялись раз за разом. Будто заклинание, которое шептал тихий детский голосок.

-Послушайте!- крикнул Мартынов, надеясь докричаться до того, кто был за дверью,- Пустота ушла! Тварей тут нет! Уже давно! И тревоги не было- датчики молчат!

Он грохнул по двери кулаком. Потом ещё.

- Волна вам под дверь! Можете не открывать! Просто скажите мне – где найти морлока! Гадалку! И я уйду!

Он хотел ударить ещё раз -  и вдруг понял, что никто за дверью не читает детских стишков-заклинаний.

Мартынов оказался в глупом положении. С одной стороны, ему, по-прежнему, не отвечали. А с другой, уйти он не мог. Потому что за внезапно наступившей тишиной мог последовать ответ. Он так и стоял

Уже потом, когда между тяжеленой гермодверью и комингсом начала расти темная щель, он запоздало подумал, что вот она, основная причина, по которой он никак не мог повернутся спиной к пробудившейся двери.

 Живой за дверью в брошенном блоке быть вполне может. Но совершенно не обязательно, что там будет кто-то разумный. И с чего он вообще, решил, что ему отвечала   его гадалка!? И вообще – человек? Даже если включать в это понятие морлоков –  что было очень спорным, согласно прочитанному им тому Моорзена…

Самые несуразные и дурацкие мысли,  беспокойно толкались в голове Мартынова. Он бы давным-давно бросился бы бежать без оглядки, если бы мог пошевелиться. Но, вместо этого, он застыл, парализованный закодированным в генах чувством, велевшим ему замереть. И вдруг тебя страшная Тварь тебя не заметит…. Всё, что ему оставалось сейчас- это прислушиваться к воплю отчаявшейся надежды, где-то на самой глубине колодца. И продолжать спорить с давно мертвыми учёными, глядя на медленно росшую, безо всякого тихого ворчания работающего сервомотора щель- между комингсом и металлическим обрезом двери. Будто трёхсоткилограммовая дверь могла открыться от лёгкого прикосновения человеческой руки…

- Заходи, - раздался голос из царившего за дверью полумрака, - Только быстро.

Из-за двери высунулась показавшаяся ему вполне человеческой рука. Она, эта рука поманила Мартынова.

«Туда, где меня съедят».

Из-за двери выглянуло лицо.

Именно такое, какое он ждал.  Лишённые белков глаза смотрели с бледно-костяного лица, которое в отраженном неярком красном свете казалось розовым.

Две чёрные дыры, белое лицо, тонкий нос, белые волосы, полупрозрачные губы, которые были красными только в свете индикаторов замка… Мартынов не успел как следует разглядеть смотревшую на него и звавшую к себе нежить.

Просто так было надо и он шагнул.

 

 

 

 

…

-Боишься?- смеясь спросила она.

-У меня была жена, - буркнул Мартынов, стараясь глядеть только в потолок. Как-то не складывались в его голове случайное посещение гадалки…то есть, знахарки Юки и то, что он сейчас лежит в её постели, в одном исподнем.

-У меня были три мужа - ответила Юка и смеха в её голосе уже не было, - Все меня тоже боялись. Ложились спать только вчетвером. Если кого-то из них не было, то я спала одна. Только вчетвером.  Я и они.  И всё равно боялись. Все мор-лок боятся своих мор-лик. –Последние слова звучали как гаснущая песня последней струны. Грусть смешанная со смирением в котором не было никакой, даже глубоко скрытой надежды.

Она привстала, потянулась, почти легла на него грудью и, наконец, дотянувшись верхней правой рукой, схватила с единственного стола, служившего ей и гадальным, и обеденным, и кухонным, лежавший с краю нож. Занесла его(В тот момент Мартынову показалось,  что над ним) и быстрее, чем несчастный гость успел заметить,  вонзила его в матрас между ними. Нож ушёл в кровать до рукояти.

-Вот, - сказала она абсолютно серьёзно, -Мои мужчины спали с оружием. Вот тебе оружие, Мартынов. Можешь теперь меня не бояться.

Теплый огонь её волос погас

-Спи, -сказала она.

Сердце Мартынова рвало все жилки, на которых оно висело, раскачиваясь на них вверх-вниз, ухало, больно билось о кости, но отказывалось падать вместе с ним в темноту во мрак всё ещё стоявших перед ним, абсолютно лишённых радужки чёрных глаз.

Нож надёжно разделял его половину  кровати от юкиной. ( Можно было дождаться когда ео хозяйка уснёт, выдернуть лезвие из матраса и вонзить в Юку. Когда  сталь пробьёт ведьмино сердце-та умрёт навсегда и станет тепло…  Но это его нисколько не утешало.

Он никак не мог заснуть.

-Бедный, - сказала Юка где-то в темноте, - Я помогу.

Верхняя левая рука химерики коснулась лба Мартынова и тот понял почему бледный оттенок кожи его хозяйки был таким нежным, не похожим на штукатурную, грубую белизну рук и лиц гексотехников, почти всю свою жизнь работающих в тёмных закоулках труб и вентиляции.

Это был цвет не кожи. Это были волосы. Мельчайшая, гладкая шерсть.  Нежно –белая, она, покрывал, должно быть, всё её тело, сливаясь для глаза обычного человека в гладкий, нежный и гибкий панцирь, создавая эти приятные глазу плавные переходы между фарфоровой белизной, инеистым, матовым, серым и светло-серым.

А ещё её рука была холодная Мартынову на лоб словно бы положили холодный компресс или кусок льда. Эта рука только, что выпорхнула из-под тёплого одеяла, под которым спали в очень тёплой комнате, а теперь ещё и лежала на горячем лбу Мартынова. И всё равно, тепла в ней было не больше, чем в бетоне. Мартынов лежал и думал об этом.  Ему стало понятно назначение юкиной шерсти. И Юка пришла оттуда, где было очень холодно. И темно. Настолько холодно, что кровь предков Юки остыла. Настолько, чтобы инфракрасные рецепторы тварей, привычных к темноте, не могли учуять их заранее, но и не настолько, чтобы совсем превратится в сонных готовых в любую секунду умереть бледных тварей. Тогда же появилась и шерсть, скрадывающая исходящее тепловое излучение и согревающая. Юка наслаждалась теплом огромного тела Города. Мартынов повернулся набок и потянул одеяло на себя.

Они спали под одним одеялом. Что-то странное было в мысли о том, что теперь его тепло согревает Юку.   И что ради тепла она и позвала его к себе…

Волосы на ладони знахарки встали дыбом, будто наэлектризованные.  Тонкие иглы вонзились в его кожу и с мыслью о разделяемом ими холоде и тепле тел друг друга Мартынов упал куда-то.

Там было очень холодно.

Мартынов шёл с ней рядом, натыкался на своих, таких же высоких как и Юка спутников, задевал их оружие, наступал на чьи-то ноги и каждый раз терял Юку в темноте, когда едва слышный шорох её ног терялся для его слуха в вечной тишине мёртвого камня. Темнота туннеля не была его родным домом-в отличие от Юки. Без света он задыхался, как без воздуха.  Никогда бы там, в Городе, далёком Городе, оставшимся за границей сна, Города, в чреве которого они сейчас спали, прижавшись лбами друг к другу. Никогда бы в этом Городе он не подумал, что человек может запросто умереть просто от отсутствия света. Может.  Он хотел крикнуть, позвать её, но по приоткрывшимся губам плетью ударила маленькая, но  на удивление сильная шершавая как наждачная бумага от встопорщившейся шерсти ладонь Юки. Сорвала кожу, разбила губы в кровь. В туннелях нельзя было говорить, мгновенно понял Мартынов.  Его могли запросто убить, ему бы пробили горло ножом, издай он хоть звук. Но Мартынову было   плевать на то, что она сейчас не дала ему умереть. Намного важнее было то, что Юка была рядом и никуда не исчезла.

   Он махнул рукой куда-то туда, где должна была быть Юка и всё-таки ухватил её за складку платья. Материя была гладкая, приятная на ощупь. Даже не обладавший чувствительными пальцами морлока, Мартынов слышал под пальцами ритуальный узор символов одежды верховой ведьмы. То, что он был намерено рельефен, неведомая вышивальщица доказала ему, гладким переходом, постепенным исчезновением символов в холодном зеркале ткани. Странное это дело –слышать пальцами. Но это был не его сон. Это слово само пришло к нему в голову. Это было юкино слово.

Он схватился за складку юкиного платья, как учащийся ходить ребёнок хватается за мамино. Должно быть, сильно дёрнул, потому что Юка остановилась (И вместе с ней остановились те, кто шли с ними), отцепила от себя его сведённые судорогой и холодом пальцы Мартынова. Юка подышала на них, погладила своими ладонями, успокаивая и согревая. Взяла его за запястье и поднесла к своей талии. Как только ладонь Мартынова коснулась её тела, он так испугался, что вот сейчас она отпустит его руку, выскользнет, исчезнет и он опять останется один, посреди тёмного «здесь», что со страшной силой вцепился в широкий юкин пояс, точнее в свободно свисавшую с него несколькими петлями прочную серебряную цепь. Юка, конечно же, не сказала ему ничего, но Мартынов, каким-то образом, понимал, что делает всё правильно. Так оно и было.

Именно так верхние мор-лик водили по туннелям только начинавших учиться воинскому мастерству и хождению в Вечной Тени, мраке бесконечного Здания, мальчиков. Именно за пояс Верхней всегда держался один из стрелков, вооружённый оружием Предков. Мартынов, державшийся сейчас за одну из петель этой, в изобилии изукрашенной амулетами из гагата и бронзы, цепи был сейчас и тем, и другим.

В тот же миг, когда он коснулся цепи, Мартынов понял почему это делается именно так. А ещё он ощутил стыд. Металл, каким-то образом, передавал ему ощущения Юки. Ослабленные электрическим сопротивлением серебра, но всё же. Его руки дрожали от холода, а на усах и бороде   образовался подтаивающий и намерзающий снова ледок. Но на нём была тёплая парка с капюшоном, тёплые штаны, удобные, точно по мерке, кожаные сапожки, а Юка же шла босой. Из одежды на ней было только тонкое платье верхней мор-лик. И кровь её была холодна как лёд.

Мартынов держался за пояс Юки и клялся себе, что если он считает себя достойным того, чтобы зваться мужчиной, не жаловаться более ей ни на что. Даже случайно. Даже в мыслях.

Зато он позволял сколько угодно жаловаться бедной Юке. Из-за своей инеистой крови, от холода она страдала сильнее его. То, что для него было холодом- для неё было самой настоящей болью. Она как бы шла по рассыпанным ножам и бритвам. Народ теней знал притупляющие боль наркотики, но принимать их перед путешествием по коридорам Юка не могла. Вторая тонкая, кора юкиного мозга начинала мешать работе первой. Соединятся с ней не так как нужно. Появлялись призраки, которые она видела обычным глазом и чуяла верхним зрением.  Падала острота зрения. Изо всех сил Мартынов старался сосредоточится на ощущениях и эмоциях Юки. Может, если он возьмёт на себя хотябы часть того, что течёт через неё, то Юке станет легче? Он  видел её глазами и чуял её кожей, почти не отделяя себя от неё.

Очень.  Темнота. Гладкий камень стены становится чуть более шершавым. Если за три шага он станет грубым как пол под ногами. Потом очень важно нащупать отметку. Будет понятно куда идти. Очень болят волосы, буквально врезаются в голову как чугунный венец, но надо сдерживать их люминесценцию. Кто знает какие твари могут крыться в тенях.  При одной мысли об этом, шерсть встаёт дыбом по всему телу. Каждый волосок-это трубочка наполненная вязким, почти как стекло, желатином, уходящая под кожу, под жировой слой, к тонким, едва заметным, полупрозрачным пузырькам. Так её учили. Целительницы народа Мор, людей Вечной Тени, слишком старые, чтобы ходить по теням, анатомировали умерших при свете своих волос. Именно им, учившим её премудростям верховых ведьм, Юка обязана своими познаниями в травах и людях. Они ей рассказали многое, но не то, как, именно эти ампулки заставляют сокращаться тончайшие паутинные мышцы - второй слой, наросший у мор-лик поверх обычных, которые есть у обычных людей и мор-лок.  Рисунок их напряжений помогает этих мышц помогает Верхним ориентироваться в пространстве. Так же никто не знал как, но что-то в коже мор-лик могло посылать Ищущую Мысль. Отражённая от препятствий, она, пусть и ослабленная, возвращалась и ампулки воспринимали её.

«Чрезвычайно развитая способность к восприятию электромагнитных полей…»

А ампулки - антенны.

Но во тьме коридоров научное объяснение существования бледноволосой босой ведьмы не имело того значения, какое было у этих слов в Городе. Возможно, из всех причудливых фактов, что доносили до Мартынова все пять органов чувств, единственно верным и единственно имеющим значение была сама Юка. Цепь, соединяющая его с ней.

Там, где-то глубоко, течёт вода. Много воды и очень быстро. Очень хорошо, если это просто вода, но пока это неважно. Вода или нет-это очень далеко. Сейчас очень сильно, очень больно тянет босые ноги. Мышцы спины и та сторона рук, что сейчас обращена к тем, кого она сейчас ведёт бьются в одном ритме с их сердцами и мускулами. Это хорошо. За спиной-только они.

От подмышек до бёдер прокатываются ленивые мягкие волны-это отзывается железо внутри каменных стен на Ищущую Мысль. Это хорошо. Железо-это хороший металл. Из железа сделано оружие Предков. Железо тоже защищает их. Юке становится чуть спокойней.

На лицо словно бы давят чьи-то пальцы. Юка останавливается и вслушивается в свои ощущения, прежде чем послать Мысль. Что-то, что глубже разума говорит ей, что это смерть. Но Юка-человек и потому разум тоже должен понять. Невидимые пальцы начинают колотиться ей в грудь, словно бы желая найти её сердце. Это плохо. Эти пальцы пытаются попасть в один ритм с ударами её сердца, но всё время бьют невпопад. Это жизнь. Чужая. Твари. Железо в стенах, верное, но глупое, защищает Юку от того страха, что она может услышать-увидеть в тенях. Его здесь особенно много Слышат ли они её сердце, так же как она сейчас слышит их?

Юка вскидывает раскрытую ладонь.

Та сжимается в кулак. В темноту целит один указательный палец, на кончике которого бьётся чужое, примитивное, двухкамерное сердце. Она двигает руку и  её пальцы скользят по этим далёким, ещё живым сердцам. Она слышит каждую округлость, слышит как мягко сочатся через них жизненные соки…

О том, что рядом встал Мартынов и её спутники, она узнаёт даже не глядя. Столько металла… Винтовка, ружья, полукруглые тяжёлые магазины с патронами.

Его оружие -  это оружие Предков. Патронов к нему Предки запасли много, но их нельзя расходовать попусту.

Без единого звука, вторая рука Юки поднимается на уровень её лица. Мартынов опускается на колено и отпускает её пояс. Рука Юки, жёсткая, вся в мелких шипах шерсти, падает ему на голову. Совсем как тогда.  Винтовка в руках стрелка едва заметно движется вверх. Мартынов едва понимает, что делают его руки, в которые Юка заставила жить какой-то непонятной, проходящей мимо его мозга, жизнью.  Он и Юка сейчас одно шестирукое существо. Целится для них всё равно, что зажмурив глаза, коснуться указательным пальцем носа. Для этого не надо видеть сам нос. Просто ощущение пространства и движения руки.

Юка открыла рот, собираясь закричать.

Мартынов открыл огонь, собираясь убить.

Винтовка грохочет так, что звуки выстрелов уходят за предел восприятия звуков -  синестезия и  невероятно чувствительные уши  Юки превращают их в цвет и боль. Боль от грохота выстрелов в тесном коридоре и боль от невероятно ярких багровых вспышек пороха, вырывающихся из сопла на конце ствола абсолютно одинакова. Грохот выстрелов и стал криком Юки, убийственным проклятием верховой ведьмы, несущим свет тварям во тьме. Мартынову же сейчас почти всё равно. Он отрешённо наблюдает за происходящим. Во вспышках выстрелов, освещающих его оружие, он успевает заметить, что винтовка, которая досталась ему в юкином сне - это древняя «Цах-Четыре». Кажется, такую ему давали на сборах. К ней даже не было патронов. В те три смены, Мартынов без конца разбирал, чистил, собирал её и бегал с ней за плечами вдоль железнодорожных путей.

Потом, им, на весь взвод местных Сил Самообороны, выдали три жёлтых конических патрона с остроголовыми пулями. Старьё. Таких больше не делали. Но других винтовок, под другой патрон, у Ополчения не было. Эти Ликвидация отдала - то, что было не жалко. Однорукий капитан, в зелёной форме Ликвидации и Биологической Защиты шёл вдоль ряда построившихся ополченцев, нещадно хлеща стеком по голенищу сапога.  «Ты» -сказал он и ткнул своим стеком под вздох так, что перехватило дыхание,- «Ты и ты».

Последним, на кого указал капитан, был Мартынов. Им досталось по одному патрону, который Мартынов, опустившись на колено, выпустил по команде капитана куда-то в сторону мишени. И воровато оглянувшись, схватил ещё горячую гильзу, скрыв её от капитана в своём потном кулаке. Потом, Мартынов засунул её в глубокий карман выданной формы, где и забыл навсегда.

Но среди юкиных спутников у Мартынова было самое современное оружие.   Тяжёлый кожух охлаждения, сопло пламегасителя, бесконечная труба ствольной коробки, ребристый металлический полукруг магазина и потёртая рукоять у патронника.  Всё это не добавляло прелести его винтовке. Мартынов вообще не любил оружие, никакое. И уж тем более не считал его красивым. Но даже ему «Цах» нравилась куда больше, чем грубо кованые ребристые трубки, которыми их спутники целили в темноту. От едва заметного огонька керосиновой лампы, которую нёс закрытой один из них, спешно запалили шнуры и теперь они, тлеющие слабым нефтяным запахом, ждали только прикосновения пальца к крючку, чтобы опустится на рассыпчатый порох. Рядом с этим неуклюжие конические патроны «Цах» казались сущим чудом. А звон гильз – невероятным мотовством.

Что-то бежит на них. Юка это чует и Мартынов выжимает спусковой крючок штурмовой винтовки до предела, надеясь, что это заставит её стрелять быстрее

Гремят залпы грубого оружия юкиных спутников.

 Винтовка неожиданно замолкла.

Юка слышит-смотрит верхним зрением в Тенях.

Никого.

Она отпускает Мартынова и тот встаёт, пошатываясь –его мозг снова сам и только сам привыкал владеть собственным телом. Он хватается за её пояс и они идут дальше.

Очень холодно. Юка останавливается и принимается растирать ноги. Дышит на них. Все ждут и никто не торопит её. На некоторое время ей становится хорошо, когда кровь начинает свободно стучать в её ступнях. А потом её пальцы, к которым вернулась чувствительность, должны снова привыкать ступать по острому как ножи льду.    Как же хорошо было бы никогда не ходить босыми ногами по каменному полу, думается ей.  Её мечта тут же исполняется – Юка делает шаг и наступает в натёкшую из пулевых отверстий теплую лужу, ещё исходящую тошнотворно-стальным кровяным паром. Босые юкины ноги лижет, как бы извиняясь, длинный мягкий язык, вывалившийся из широко раскрытой зубастой пасти одной из пробитых навылет его пулями теневых гончих.

 

-Прости, -говорит Юка, - Ты так кричал…

Она сидит к нему спиной. Юка встала уже давно – на инфракрасной плитке уже сердится забытый ею сейчас чайник.

-Прости, -шепчет Юка, почти плача, -Прости…

Она что-то такое совершила. Что-то кажущееся ей настолько страшным. Сейчас это не имеет значения. Надо её разубедить, успокоить…

-За что? Это мой кошмар.

Мартынов, растиравший заледеневшие ноги, смотрит на неё непонимающим взглядом. 

-Это я должен…

Юка вскидывает руку-как во сне:

-Нет.

-Я виновата.

-Я думала, что успею убрать руку. Но не выдержала и заснула.

Мартынов прекращает прогонять чужой холод. Это не он замёрз. Это просто воображение. Не его? Не его, не его, не его…. Тра-ля-ля-ля! Всё замечательно.

Вот уж о чём он не подумал, решив бежать к морлокам, так это о тёплой одежде.

- Там так холодно? – спросил он просто для того, чтобы что-то сказать. Пробуждение было столь резким, что слабеющие чары сна всё ещё владели им-несмотря на то, что он уже четверть цикла как открыл глаза. Ответ Юки казался ему продолжением этого странного сна.

-Раньше было.  Теперь нет,-сказала она,- После того как пришли вы. 

Она встала, подошла и села на кровать рядом с ним.

- Мы рассказали им всё, что помнили. Они перезапустили реакторы. Загрузили свежее топливо.  Научили нас нужным словам. Пришло благословенное тепло. Мой народ радовался и я –вместе с ним. И пришедшие улыбались вместе с нами.                                                                                                                                                        

«Конечно, они улыбались. Мощности ваших древних, но ещё действующих реакторов…»

Она полностью уходит в себя.

- Все пятьдесят, мы ютились на дне бетонного колодца атомного котла.  Обслуживающие коридоры. В самом низу, где ещё было тепло. Когда нас стало больше мы шли вдоль труб первичного контура и запирали гермодвери вручную.  Мы дошли до реакторного зала, заполненного непонятными машинами, многие из которых ещё работали. Но мы не понимали ни слова. Там было тепло. Он выходил в коридор, там было тепло и там была единственная гермодверь, которую мы могли закрыть руками.  Дальше были только массивные бронеплиты, работающие от электромоторов. Но кожухи проржавели насквозь и моторы были безнадёжно испорчены капавшей из проржавевших труб водой и покрыты каменной коркой солей и окислов. За большими дверьми был холод. Там гас животворный атомный жар. Твари чуяли наши мысли и тепло. Их было много.  И мы отступили.   В реакторном зале они не могли нас достать.  Даже по вентиляции.  Это было предусмотрено. Если вдруг котёл взорвётся – даже радиоактивная пыль не пройдёт по воздуховодам, смыкающимся в узкие челюсти под острыми углами.  Закрыв последнюю дверь, мы могли жить… Выдыхаемый воздух уходил. Его всасывал, уходящий по огромной трубе, куда-то в глубины Здания, отработанный перегретый пар. Воды всегда было в изобилии, я даже не знаю –откуда она.

Мы спали на огромной выпуклой стальной плите, покрытой истёршимся пластиком. Мы только и делали, что спали. От холода нам все время хотелось спать.  Нам всё время приходилось придумывать, чем себя занять - лишь бы не спать этим сном, ледяным сном Предков и уходящих стариков. Мы многое стали делать руками. Чем тяжелей и кропотливей был этот труд-тем лучше. Лишь бы не спать. Спать как Предки на дне чёрного льда.  Здесь  мне уже почти не хочется спать.  Ещё там, на верхней плите, которую грел старый, выходивший из строя урановый котёл. И пили текущую из кранов на цементный пол ржавую, нефильтрованную воду. Я не знаю-была ли она радиоактивной. Возможно. Ведь когда пришли Красные. Вы. Люди. Вы не пили эту воду.

 Мартынов не понимал почему он - красный.  Если допустить, что чёрные глаза Юки, уже не совсем человеческие и видят куда шире, в обе стороны спектра, то для них он, и в самом деле, должен быть очень красен, из-за   испускаемого им большого количества тепла… Он поглядел на её мраморные руки и подумал, что, скорей всего, всё куда проще. Розовая человеческая кожа. Вот и всё.

- И стал свет. И тепло. Я подумала, что мор-лик тут больше не нужны и ушла к вам.

-В Город?- спросил Мартынов  и тут же понял, что ляпнул глупость.

Смех Юки походил на стальные колокольчики.

-Ну что ты! – ответила она,- Города тогда ещё не было.

  Эта комната упиралась в гермопанцирь, древний как само время.  Кварталы с «Аль» до «Цах» были построены самыми первыми в Городе.  Вся тяжесть времени навалилась на Мартынова. И коснувшаяся его лба холодная и гладкая как фарфор рука Юки была частью этой тяжести. Самой его большой частью.

Юка была древнее самого времени.

А она тут же посерьёзнела.

-Ты видел всё и должен понимать от чего нас спасли нашедшие нас люди. Ты не представляешь, как мы благодарны им. Если народ Теней, хотя бы заподозрит, что ты нарушил законы Города – тебя тут же выдадут. Если не разорвут на месте. Кроме того,- добавляет она,- Я тоже нарушала законы Города. И наши. Я не смогла бы тебя отвести, Мартынов, никак.

- Ничего. Ладно, - отвечает ей Мартынов. Просто чтобы что-то сказать. Говорить ему сейчас с ней совсем не хотелось, -Я что-нибудь придумаю

Нельзя убежать из Города, Волна его забери. Далеко он простёр своё тело, свои органеллы-щупальца. Из всего сосёт соки. Даже морлоки варятся в гигантском чреве бетонной амёбы.

Когда нельзя бежать, то нужно сражаться.

Мартынов смотрит на Юку.

Сражаться? Но чем? В этом поединке у него нет оружия…

По лбу Мартынова ударила ладонь Юки, заметившей на его лице что-то. Кольнули наэлектризовавшиеся шерстинки.

-Нет, и даже не думай! Я не пойду к безопасникам!

Тот даже не сразу понял, что она имела ввиду, как его схватили и выкинули за дверь ячейки. Он даже не успел увидеть, как та за ним закрылась.

 

Рано или поздно, любая дверь открывается. Достаточным доказательством этого факта было то, что он и Юка опять разговаривали. Вернее, говорила пока только Юка.

- Ты ещё не ушёл, Мартынов?

Он не стал комментировать очевидный факт. Только улыбнулся.  Она подошла к нему, зябко кутаясь в спешно наброшенный на плечи вязаный платок.  Села рядом с ним на корточки. Чистое платье .

- И ты провёл здесь всю смену.

Мартынов улыбнулся ещё шире

- Больше, - ответил он, - Когда ты меня выставила, не закончилась ещё первая. А сейчас подходит к концу вторая.

Из-под бесчисленных серых узелков платка, вынырнула фарфоровая рука. Мартынов невольно отстранился, но смог сдержался.

Рука Юки была ему неприятна и она это ощутила. Она лишь скользнула по его виску.

-Я бы не вышла. Если бы мне не сказали, что кто-то сидит у моего порога. Несколько посетительниц. Мартынов, ты упорен. Но чего ты хочешь? Моей смерти?  Я не пойду к безопасникам. 

-Не к безопасникам, а к следователю, - поправил он её.

-И что? - Она выпрямилась во весь свой немалый рост. Только сейчас он заметил, что та вышла в коридор (В коридор, по которому недавно прошла Волна!) босиком, -  Есть разница?

-Нет, - сквозь зубы выдавил Мартынов, - Никакой разницы.

Теперь молчала она.  Она ждала, когда Мартынов сам скажет всё, что она хочет услышать. Он не говорил. Она встала и направилась к открытой гермодвери.  

-Я буду сидеть здесь, -сказал он ей вслед,-  Пока не умру от голода. Или от жажды. Или от Волны.

От последнего слова она вздрогнула.  Никто не произносит его вслух лишний раз.  А то Волна придёт туда, куда её  зовут. И вообще, она же впустила его. Не смогла оставить его Волне.

- Умирай, - ответила она, даже не обернувшись.

Но всё же остановилась.

-Умру, - спокойно ответил тот, даже не глядя на неё, - Мне без разницы – где.

Она покачала головой.

- Тогда,- Её палец указал куда-то в сторону пешеходной галереи и тусклых огней бетонной бездны, - Тебе туда.

- Умирай, если хочешь, Мартынов,-  подвела она итог, перенеся одну ногу через комингс, - Прыгни с галереи.  Это быстро.

-Может, умру, а может и нет, - злоба так и хлестнула из него – Да только тебе-то никакой разницы. Труп или живой – я рано или поздно попаду к безопасникам.

«Неужели ты не понимаешь, ведьма, что я горю в Волне? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе спокойно вернуться в блаженный холод?»

-Поймают меня, найдут мёртвым или я сам к ним приду- им будет очень интересно, где я провёл всё это время. И поверь, они узнают.

Может, даже с моей помощью. Может, я даже сам им всё расскажу.

Ты боишься безопасников? Я тоже.

А теперь- попробуй убить меня или помоги мне!

- Ты есть хочешь? - спросила она.

 

Мартынов, в самом деле, был голоден. Он мог бы пойти поужинать в знакомом кафе на шестидесятой линии круга «Цах». Но боялся. Вдруг, она следит? Если она может слышать электрические импульсы   чужих сердец за много кликов, то почему бы и нет? Она видит его, ждёт только мгновения, когда его внимание хоть чуть-чуть рассеется. Стоит Мартынову отвернуться на мгновение или слегка закрыть глаза, как - порх! Неслышно, как пещерный мотылёк, взмахнёт она складками платья и убежит. Навсегда-навсегда.  Он боялся.  И потому не сводил с её двери глаз.

Когда она спросила его об этом, он впервые понял, что вот уже вторую или даже третью смену ничего толком не ел. Может, в её приглашении крылось нечто большее чем предложение завтрака, может, она нашла какую-то лазейку в слабости его тела. Сейчас для Мартынова это было просто обещанием сытного и спокойного тепла, стакана воды и возможностью посидеть где-то не в высохшей пыли бесконечных коридоров.

А ещё это наслаждением. Нет, не вкусом еды. Не самими ощущением сытости. Не тем, что его рабочая смена закончилась и можно отдохнуть. Мартынов не мог понять, чем вызвано это чувство. Но оно было приятным. Чем-то похоже приятную на музыку из радиоточки

Он просто хотел бы вечно наблюдать как она готовит.  У неё это получалось очень красиво.  Движения были точны и экономны. Не больше того, чего необходимо. Но и не меньше. Как у музыканта, касающегося своего инструмента.  А уж когда к её движениям, как крещендо, добавился возникший из её движений невесомый аромат почти готовой пищи….

Взять из ящика и одним движением, говорящей о многолетней привычке, обвязать вокруг головы полотенце. Этот, ничуть её не портящий, головной убор защищал будущую пищу от попадания в неё инеистых волос Юки. Фартук наделся как бы сам собой.  Развернуть брикет почти несъедобного серого синтежира - Мартынов чуть не поперхнулся, представив, что это ему и предложит хозяйка. Но нет. Двумя точными разрезами, Юка отрезала от него небольшой кусочек, наколола его на вилку и тщательно натерла им уже давно поставленную на инфракрасную плитку разогретую сковородку, пока чугун не обрёл мокрый цвет. Брикет серого синтежира она завернула обратно в грубую обёрточную бумагу и убрала куда-то за дверцу шкафа. Серый синтежир мог храниться очень долго даже просто так.

Пошарив во внутренностях шкафа, она достала пакет яичного порошка и ломоть вяленого, хорошо просоленного дубль-мяса. Быстрыми движениями ножа, она разрезала белый синтетический жир и растопила его на сковороде. И пока тот таял, мелко нарезала мясо. В полупрозрачную, пахнущую готовым обедом, вязкую жидкость, она насыпала меру яичного порошка и мешала пока последние прозрачные жилки растаявшего жира не исчезли и в сковороде не образовалась оранжево-жёлтая густая масса. Продолжая её помешивать, она всыпала туда нарезанное мясо. Она продолжала мешать пока мясо не распределилось равномерно по всему объёму жидкости.  

 Всё.  Оставалось только приглушить реостат и ждать, пока масса в сковороде не свернётся, перестав быть хоть сколько-нибудь жидкой. Даже мешать было уже не нужно.

Она так поставила сковородку на стол и   жаренник был так прекрасен, что Мартынов не смог удержаться и не поаплодировать ей. Хлопнув пару раз в ладоши, он стушевался и положил руки на колени.  Подставкой под горячий металл служила слегка протёртая доска из псевдокамня, на которой она всё резала во время готовки. Она даже поленилась её протереть салфеткой. Это несколько подпортило впечатление Мартынова о его хозяйке, но, подумал он,  сегодня она заслужила право быть чуть-чуть неаккуратной.   Второго стула в её жилище не было, поэтому Мартынов, с позволения хозяйки, подвинул стол к кровати. Стул заняла Юка, а на кровати устроился сам Мартынов. 

-У меня только одна тарелка, - с сожалением сказала она.

-Уступаю тебе, -быстро ответил Мартынов, - Я и из сковороды. Была бы вилка!

Он понял, что сморозил глупость.

- Значит, я пальцами,- пожала плечами Юка, накладывая себе лопаткой весомый кусок.

Мартынов, вся галантность которого была уничтожена одной нелепой фразой, попытался всё свести в шутку.

-Ну вот и отлично! Ты –пальцами, я-вилкой. Быстро управимся, - сказал он, -  Говорят, если биомясо съесть быстро, то не успеешь почувствовать вкус дубль-человечины из которой оно сделано.

Юка подняла на него удивлённые глаза.

-Вовсе нет.

- Что? - опешил Мартынов.

- Биомясо сделано вовсе не из человечины, -объяснила она.

- Разное говорят, -пробормотал смущённый инженер и наколол кусок жаренника(Специально, отдавил вилкой такой, чтобы был без мяса) себе на вилку.

Некоторое время они молчали. Потом снова заговорил Мартынов. Слова просто пёрли из него.   Ему хотелось, чтобы она забыла сказанные им глупости, и чтобы она вообще хоть что-то говорила. Тишина давила на него, напоминая об так и не ушедшем сне.

-Юка, а ты и в самом деле видела как строился Город?- спросил он, чтобы заглушить неловкость момента.

Хозяйка была достаточно любезна, чтобы отвечать на вопросы напросившегося, почти что силой вломившегося к ней чужака. Мартынову не показалось бы странным, если бы она его отправила встречать Волну. В самом деле, его ли это дело- сколько она здесь живёт? Но она ответила.

-Да, - просто сказала она,- Я готовила. Для рабочих. Каменные деревья пела…Ну, направляла к ним Мысль, чтобы росли куда надо. Чтобы они все этажи и панцирь помогал вашему железу держать.  О Волне подступающей их спрашивала.  Датчики-то не успевали ставить.  Мартынов оглянулся и вновь поглядел на шедший по периметру комнаты огромный ствол, служивший хозяйке кроватью, книжными и посудными полкой. Она его заставила так нелепо расти. И долго заставляла. Каменные деревья растут небыстро. Мартынов попытался вообразить сколько же она пела деревья способные обвить и удержать гермопанцирь и у него закружилась голова, -   Да и не только я...

-Сколько же тебе...- пробормотал Мартынов, против воли захваченный нарисованной ей картиной.

Она расправила засученный на время готовки рукав.

-Около пятисот Волн, - просто сказала она – Считая те, которые приходили за мной в Городе. А за тобой сколько раз приходила Волна, Мартынов-лок?

Против воли Мартынов попытался вспомнить сколько раз он слышал сигнал биологической тревоги. И не смог. Очень много. Волна проходила по Городу очень часто.

-Не знаю, - сказал он честно,-Наверное, больше тысячи.

Она села рядом на кровать.

-О, значит, ты старше меня, Мартынов-лок. Намного,-и, глядя в ничего не понимающие глаза, объяснила,-  Неважно сколько времени прошло, Мартынов! Важно, что ты выжил. Это самое главное. Нет ничего постыдного в том, что ты выжил. Нет ничего плохого в том, чтобы вонзить зубы в тёплую плоть.

Когда Юка говорила, её губы двигались вверх-вниз, обнажая острые как иглы чуть более длинные, чем у людей клыки. "Я не считаю этого морлока человеком? Я не считаю этого морлока человеком! Нет!" - защищался Мартынов от очарования их полупрозрачной белизны.

-Я была очень удивлена, когда первый раз увидела человека, прыгнувшего с галереи вниз,-  сказала она,-  Это так смешно!  Какое у него право было умирать? Неужели он думал, что принадлежал только самому себе - а не своему роду? Го... роду. Но ты не смешной, Мартынов.

Она заметила, что Мартынов совсем ничего не съел и истолковала это по-своему. Поднесла руку к    сковороде и обмакнула   алебастровый палец в ещё горячий соус. Она подержала его   во рту, раскладывая давно знакомый вкус концентратов на тонкие полутона и ища среди них знакомые. Потом она вытерла палец о фартук и сказала:

-Ешь,- заявила она с уверенностью, об истоках которой Мартынов знать ничего не хотел, - Не бойся.  Тут нет ничего похожего.

Во время еды, Мартынов, нет-нет, да поглядывал на её неестественно алые, как химический краситель, губы.

В самом деле, ведьма, думал он глядя на то, как она ест. Аккуратно берёт кусочки жаренника. Претворяет обычную еду в привычную   ей человечью плоть.

На краю кусочка собралась капля прозрачного сока, окрашенного добавленными Юкой приправами.

Кап!

И в кровь.

Наваждение было таким реальным, что не сразу исчезло, когда губы Юки задвигались что-то произнося.  Он мог думать лишь о том, что будет, если ей захочется его крови. Вопрос - понравится ли морлоку его кровь или нет - был так важен!

Он поглядел на застывшую на полпути от тарелки ко рту вилку и держащую её, белую как иней, руку и лениво бьющиеся, у запястья жилку, мышцу.  Он же легко сможет прокусить эту тонкую бледную кожу и добраться до её крови и мяса.

- Всё нормально, - ответил он говорившей ему что-то, что он не слышал Юке, - Просто ты очень красивая.

Она удивлённо замолчала. И Мартынов понял, что он не угадал её вопрос. Если это вообще был вопрос.

Она, в самом деле, была очень красива.

Только красота её не принадлежала привычным для Мартынова трём измерениям человеческого тела. Она сейчас уронила вилку, прижала руку ко рту и, во весь голос, смеялась над его словами. И над самим понятием красоты- так как её привыкли определять в Городе.

Но она была красива.

Мартынов сказал сущую правду.

Любой, у кого есть глаза и кому бы повезло увидеть её выходящей на пешеходную галерею, чтобы полюбоваться на сияющие огни бетонной бездны Города, подтвердил бы это.  

И уж тем более тот, кому повезло с ней обедать за одним столом.

И тут он подумал, что Юка тоже, когда-нибудь, умрёт. Может быть, даже прямо сейчас, за столом. И тогда её тоже кто-нибудь съест. Ревность к тому, кто вместо него отведает её сладкое белоснежное мясо   затмила ему глаза. Он помотал головой и старался сосредоточиться на чём-то обыденном, простом. Знакомом. Он отломил вилкой кусочек жаренника, положил в рот и стал медленно жевать, стараясь наслаждаться каждой капелькой мясного сока, касающегося его языка.

А вдруг, пришла неожиданно к нему мысль, вкус у его мяса в точности такой как у биологического? В конце концов, какое ещё тут мясо можно было найти для дублирования в чанах, если не человечину? Не у Тварей же брать искажённые мутациями клетки.

А Юка не узнала вкус дубль-человечины потому что ни разу не ела людей Города(«НЕ ЕЛА !?»). Только мёртвых морлоков. Морлоки-не люди

Опять сон возник как наяву. Лёд. Толстый слой льда. И лежащие на нём фигуры. Они так давно лежали на нём, что в них не осталось ничего биологического. Только лёд. И ещё там были морлоки, рубящие этот лёд огромными тесаками. И Юка светила им своими волосами. Но даже в свете её волос покрывавший пол лёд оставался чёрным.

 В нём замерзал даже свет.

 Слишком мало и слишком голодно было,чтобы..

Или она просто не хотела, чтобы он своим волнением портил завтрак? А сама не видела ничего странного в том, что он съест кусочек-другой мяса…

Она была очень красива.

Но именно её красота и лишённая радужки чернота её огромных зрачков, не оставляя ничего привычной белизне глазного яблока.  Именно её глаза, похожие на залитый в обнажённую плоть глазных впадин уже остывающий, но ещё не застывший чёрный вар, удерживаемый от падения только поверхностным натяжением и готовый в любую секунду капнуть на подставленную заботливо ладонь, навсегда осквернить её безупречную белизну своей чернотой, застыть на ней. Именно эта чернота, в которой отражалась перевёрнутая комната, была виновата во всём.

Именно она, как табачный дым, плывущий над зеркалом, рождала в глубине мозга Мартынова эти странные смутные желания человеческой плоти.

  Когда он понял это, наваждение развеялось, само собой. Но от этого, глядеть на неё меньше не хотелось.

-.. говорю, у тебя всё равно ничего не выйдет, Мартынов,- вздохнула она,- Ну что спросит тебя следователь, когда ты приведёшь к нему меня?

-"Кто это, товарищ Мартынов?"- автоматически ответил на её вопрос ещё не отошедший от наваждения инженер.

-Верно, - мраморной белизны указательный палец смотрел точно ему в переносицу, - И кто же я?

-Ты... - Мартынов вовремя сделал вид, что поперхнулся и проглотил, вместе с глотком спешно налитой воды, слово "ведьма",- Ты...

В самом деле, для Города она никто.  То есть, для многих жителей Города целительница мор-лик что-то да значит. Если уж при всех бесконечных переселениях, переуплотнениях и оптимизациях коммунального хозяйства, ей снова и снова доставалась эта комната, то лечила она явно не только  жён рабочих!

Только администратор! И не самого низкого уровня.

Почему ей, несмотря на всё это, не оформили карту жильца было понятно. Оформление личной перфокарты всегда идёт через безопасников. А с ними ни администраторы, ни сама Юка не желали иметь никакого дела. Оформить же рабочую карту мешало то, что она нигде не работала. А работать она не могла без личной карты…

-Юка! Ты же работала на строительстве Города, верно?

Этот вопрос застал её врасплох. Он ударил в лицо Юке точно пуля.    

-И, раз ты работала, у тебя должна была быть учётная карта рабочего .

Она облизала покрытые жиром пальцы, встала и, молча, пошла к полкам, где долго копалась в древней пыли.

 

Мартынов долго рассматривал на просвет древнюю карточку.  Потом принялся водить пальцами, считая их количество столбцов и отверстий в них.  Всё тоже самое, что и у него.  Форма отверстий, их порядок в шесть столбцов знаки в картоне…  Даже синяя кайма Администрации.

- Она не будет работать. Мне так сказали.  -  ничего не понимая Юка следила за его действиями,-  Я и не пользовалась, чтобы безопасники...

- Всё правильно, -  ответил он,-Так и надо было. Главное, что она есть.

Юка пожала плечами, отказываясь понимать зачем вообще нужна Мартынову бесполезная древняя карточка.

- Безопасники спросят кто ты есть -это верно, -Мартынов помахал древней перфокартой, - И я знаю, что ты им ответишь.

Она вздрогнула, словно задела рукой за обнажённые контакты. Страх сделал её совсем-совсем похожей на человека. Мартынову это понравилось.

 -Да здравствуют Администрация и Безопасность, -  сказал он, с неуместной торжественностью, переходящей в невольный смех, - Управляющие Городом мудро и…

Впервые, за весь этот нечаянный ужин, Мартынов улыбнулся.

-… одновременно,- добавил он.

Они вернулись за стол доели приготовленный Юкой нехитрый завтрак в молчании.

 

-Я переоденусь,- встала Юка из-за стола,-Потом мы пойдём.

Мартынов автоматически поднял глаза от сковороды, где он вилкой пытался наколоть последний кусок ускользавшего от него мяса –и    едва успел отвернуться. Юку, кажется, вовсе не заботило, что дома она не одна. Она просто подошла к занимавшему всю стену нагромождению полок и, где было всё, от сложенного стопками белья до кухонных припасов и вытащила что-то невероятно красивое. Что именно-Мартынов разглядеть не успел. Где-то брякнула вилка, которую он держал в руке.

 

За спиной Мартынова Юка шуршала тканями, переодеваясь.

- Зачеши мне волосы, -наконец попросила Юка,- Под повязку так не лягут, а самой неудобно.

-Я не умею, - просто для порядка сказал Мартынов.

-Я расскажу, - улыбнулась Юка.

Он расчёсывал и заплетал волосы (Это, в самом деле, оказалось легко и приятно). Юка молчала.  Между его пальцев струился синий, фиолетовый, ультрафиолетовый, зелёный и белый свет.  Когда они закончили, он, невероятно бережно, завязал глухую чёрную повязку у неё на затылке и помог.

Он не удержался. Он воспользовался тем, что Юка временно ослепла и не сможет увидеть ничего странного и провёл рукой по её волосам.

На руке остался сладковато-пряный запах праздника.

-Затяни,-сказала она, и протянула ему глухую чёрную повязку.

-Зачем?

Мартынов, ничего не понимая, держал данную ему  чёрную ленту

-Как ты сможешь и…

Лёгкий электрический импульс соскочил с длинного мраморного пальца одной из рук, больно уколов Мартынова даже сквозь ткань одежды.

Так же как они шли во сне. Только на этот раз, не Юка будет глазами Мартынова, а наоборот- глазами инженера Мартынов будет смотреть Юка.

-Но ведь…

И осёкся. Он вспомнил. Чего испугался, когда она, буквально,   затащила его внутрь своей жилячейки.  Вспомнил  сон, где свет от выстрелов причинял боль глазам куда большую, чем звук - ушам. Конечно же. ЧЁРНЫЕ ГЛАЗА! Неспособные сузится, уменьшить поток света…

Что же  сделают с её глазами белый огонь световых панелей Города и 

Недаром, морлоки работают в затемнённых цехах.

Страх и беспокойство в Мартынове впервые за последние дни, уступили место какому-то другому чувству.

Мартынову стало жалко Юку. А потом- стыдно.

Ведь это он потащит её к безопасникам. И вполне может быть

Если инженер Мартынов, может и в чём-то виноват, есть за что осудить - то в чём же  виновата бедная химерика Юка, недочеловек-морлок!?

А он потащит её на расправу…

 

Юка крепко сжимала его ладонь своей  нижней левой рукой.

Мартынов никак не мог забыть, что сейчас его глазами смотрит она.

Что

Платье на ней было вовсе не из того сна, как ожидал Мартынов. Но всё же, оно было сшито самой Юкой(Иначе и быть не могло- учитывая её рост, нечеловеческое сложение тела и четыре руки) и потому что-то неуловимо общее у них было. Сюжеты вышивки, выполненные цветными нитями(И где только достала!)шедшей по всей поверхости серой ткани из мхового хлопка, все эти цепочки с амулетами на поясе.

Чулки она тоже себе, видимо, связала сама.

Лишь обувь на ней была самой обычной – ликвидаторский сапог сорок четвёртого размера с отпоротым голенищем.    

Проходя мимо кафе на этой линии, он заговорил.

- Я заплачу тебе.

Юка обернулась.

-Как за работу. Как платят тебе все, кто приходил к тебе. Сахаром, верно?

Сахар можно обменять на всё, что угодно. Потому что сахар-это спирт… Мартынов видел нескольких женщин со стандартными килограмовыми кульками сахара перед юкиной квартирой.

- Ого! – воскликнула Юка, - Ты любую женщину сначала заставляешь, а потом - платишь ей за это?!

Она произнесла это достаточно громко, чтобы окружающие оглянулись на них. Мартынов не мог понять сделала ли она это нарочно. Он дёрнул её за локоть, стремясь поскорее уйти от липких взглядов и понимающих усмешек.

-Не знаю. Первый раз у меня такое сегодня, -он дёрнул её сильно игрубо,-  Пойдём скорей. Я забыл – сегодня в отделе кадров сокращённый рабочий цикл. А нам, до того как идти к безопасникам, надо оформить тебя – куда-нибудь. На заводе. И перенос рабочих часов- с карты на карту.

-Тогда, - сказала Юка, - Сахар лучше купи сейчас.

Он непонимающе посмотрел на смотревшее в никуда завязанными глазами неподвижное мраморное лицо.

- Чтобы побыстрее, - ответила она на невысказанную Мартыновым фразу,- И вопросов поменьше. 

Возможно, она была права, подумалось Мартынову.

Он вздохнул.

 

 

- Товарищ....

 

-Альбин. Младший следователь капитан Альбин. Я готовлю для Тройки материалы по делу инженера Мартынова... по вашему делу.  Для дачи показаний по делу и, потом, на заседание Особого Совещания вас вызовут отдельной повесткой. Ну да вы всё это и сами знаете. Я удивлён, что вижу вас здесь сейчас. Что вы хотели сказать мне?

-Я вас прошу слушать меня внимательно и отнестись к тому, что сейчас будет сказано очень серьезно...

- Вас здесь всегда будут слушать очень внимательно, товарищ Мартынов, -перебил его капитан, -Вы не на собрании завода.  Не надо вступлений. Говорите.

Сбитый с толку внезапной тирадой безопасника, Мартынов сразу же забыл все заранее заготовленные им для этого разговора слова.

-Да... Конечно, - попытался он выиграть время и собраться с мыслями,- Дело в том, что я-самый обычный человек, а она...

-А она - морлок, - снова перебил его следователь,- Не трудитесь мне объяснять кто она. И чем занимается. И кто такие морлоки.  Мы ждали, что вы обратитесь к морлокам. Это было логично. Морлоки живут не в Городе.  Морлоки работают на вашем заводе, на линиях сборки электроники. Чувствительные пальцы, особенно у их са... женщин. Она ведь с вашего завода? - Мартынов кивнул,-  Вот видите, всё как мы ожидали. Кроме одного. В самом деле, Мартынов, почему вы привели морлока сюда, а не попросили её отвести к ним, в их блоки? Вы были бы тут же арестованы, но тогда было понятно, что с вами делать. Вместо этого, вы приводите морлока сюда!

-Она не мор-лок, товарищ следователь Альбин, - ответил Мартынов, сжимая ладонь Юки в своей, -Мор-лок - это мужчина. Она-  мор-лик.

 

Он не знал, чего хотел добиться этим маленьким уроком грамматики неведомого ему самому языка. 

 

- Да? - лениво спросил Альбин. Его совсем не интересовали эти лингвистические тонкости, - Ну, хорошо. Так зачем же она здесь, Мартынов? Она - ваш свидетель?  Одна из тех, что собирала датчики для вашей системы? Все шесть партий? И готова поручиться, что с завода они отправили продукцию высшего качества? Ну так обвинение, я напомню вам, состоит не в том, что вы нарушили технологию  изготовления или не так провели контрольные испытания партии датчиков. Оно состоит в том, что непредсказуемая среда за гермопанцирем повлияла на работу техники, о чём вас предупреждали и что вы не взяли в расчёт, настояли на полевых испытаниях и из-за этого погибло пятьдесят человек.  Она может подтвердить то, что аппаратура датчиков биоопасности работала как надо за гермопанцирем? Врядли. Честное слово, лучше бы вы сбежали с ней, Мартынов. Тогда бы вы не морочили мне сейчас голову. У вас всё? Идите, вы свободны Мартынов. Пока.

 

-А зачем же ему куда-то бежать? - звонкий голос Юки озвучил вопрос который давно крутился в мозгу Мартынова,-  Он не виноват. И мне ничего такого не говорил.

 

Капитан поглядел на стоявший перед ним на зелёном сукне механический видеофон Нипкова, с замершим диском, как будто, с минуты на минуту, ждал звонка. Он ничего не говорил. Звонка не было.  Мартынов не собирался вставать и уходить. Никто ничего не говорил.  Пат.

Капитан сдался первым. Но всё-таки умудрился обставить это так, будто   не сдаётся, а оказывает услугу. И не Мартынову, а его спутнице.

 

-Юфрау, -сказал Альбин, - В этом кабинете, обычно, вопросы задаю я.

 

Мартынов посмотрел на Юку. Та смотрела прямо в лицо следователю своими чёрными глазами. То, что юкины глаза могли принадлежать чему-то живому, выдавало только редкое движение век.

Кабинет следователя был выдержан в самых тусклых и серых тонах. Только два ярких пятна - сукно на столе и белые как соль лицо, белые как кость, обнажённые до локтей четыре руки самой Юки. И на белом лице - чёрные как мрак туннелей глаза. Внезапные как провал. Смотреть в них - всё равно что стоять на краю бездонного провала, уходящего на самые нижние этажи Здания. Невозможно оторваться.  Мартынов уже знал каково это. Следователю сейчас только предстояло с этим встретиться.  

 

-Но, так уж и быть, для вас я сделаю исключение,-  сломался он окончательно,- Тем более, что, поскольку товарищ Мартынов пришёл сюда сам, это больше не имеет значения.

 

-Дело в том, милая девушка...  - "Она постарше твоей бабки будет, дурак!" Мартынову хватило силы воли, чтобы не сказать это вслух.  Если Юка, чью ладонь он по-прежнему держал в своей, если и слышала, и поняла эту мысль, то не подала виду - Дело в том, милая юнфрау, что он виноват.

-Да-да! -  пытался очаровать Юку своим красноречием капитан Альбин, - Инженер Мартынов, своими действиями, убил пятьдесят человек.

-Неправда...-процедил сквозь зубы Мартынов,-Неправда....

И тут он понял, что уже давно сдавливает   руку Юки изо всех сил.  С огромным трудом он смог расслабить пальцы.

-Правда, Мартынов. И вы это знаете,- отмахнулся от него следователь,- Помолчите, пожалуйста, у вас ещё будет возможность высказаться.

И снова заговорил с Юкой.

- Понимаете, юнфрау, вопрос был   только в том сделал ли он это намерено или нет. А как это узнать?

- Как? - всплеснула верхними руками Юка,- Неужели такие бывают! Убить пятьдесят человек!

 

-Бывают, милая юнфрау. Бывают. Всякие бывают,- он провёл ладонью по острому ёжику волос, -     Очень хитрые и расчётливые. Такого не поймаешь возле убитого им трупа. Можно лишь сделать так, чтобы они сами рассказали. Каковы они есть.  Понимаете, милая девушка, для человека - если такого ещё можно назвать человеком...

 

Мартынов, как слепой, шарил в пустоте пытаясь найти хоть одну из рук Юки. Он не мог поверить. Он словно бы карабкался на тяговую трубу над домной. И, посредине пути, всё стало разваливаться. Бетон крошится, из-под ноги вылетела державшаяся непонятно на чём старая скоба. Схватить следующую он не успел. Ещё немного и он упадёт. Да он уже падал...

 

Юка взяла его ладонь в свою и Мартынов чуть успокоился.  

 

-... для человека,  который намеренно  убил пятьдесят человек, убить ещё одного  - а, вернее, попытаться это сделать, ведь  при Мартынове постоянно находились наши люди,- ничего не стоило.

 

И он повернулся к Мартынову.

 

- Вы ведь знали о том, что имелся выживший из той группы? - Мартынов кивнул, и удовлетворённый капитан продолжил,-  Конечно, мы сообщили это Роу. Как бы нечаянно. А он уже сказал вам. Он же ваш друг.  Это  и был лакмус.  Если бы вы были безумным маньяком или культистом, «принёсшим Волне святые жертвы», - сказал он как плюнул,- Потому что врядли у вас могли бы быть какие-то другие причины намеренно убить таким извращённым и хитрым способом несколько десятков людей.  Всякое бывает в нашей работе, не обижайтесь.  И если бы вы были таким культистом, Мартынов, то пошли бы и попытались убить готового свидетельствовать против вас выжившего. Чтобы и дальше иметь возможность убивать.   Ну а если вы и вовсе ни о чём таком не думали, но, сознавая степень своей вины, то скорее всего попытались бы удрать. Куда? В необитаемые блоки. Или к морлокам.  Стоило ему пересечь черту Города или окопаться на день-два в необитаемых блоках, его участь была бы решена.  

 

- Вот и всё. Скажу вам честно,- капитан вновь обратил свой взгляд на Юку, - Когда он пришёл к вам, милая юнфрау, мы уже были готовы его арестовать. Но помешала возникшая внезапно Волна.  Ну а потом началось что-то непонятное и мы решили дождаться чем всё закончится. Вы выкинули его из двери, а он не уходит. Потом он вам угрожает, вы зовете его к себе и.... Выходите вместе! Это было немного непонятно, и мы решили проследить чем всё кончится. Когда же вы пришли сюда - слежка стала бессмысленной. Только поэтому вы вообще сейчас узнали о ней.

 

-Ну, - капитан уже торжествовал победу над несчастным инженером Мартыновым,- Вам есть что добавить к сказанному? Или отпустим юнфрау, скоро её смена?

 

Мартынов пожал плечами.

 

- Всё это бред. Полный. Ну зачем мне, даже если я обезумевший маньяк или желал бы подставить Роу с этими детекторами... Зачем мне убивать вашего выжившего? Он же всё равно не может ничего сказать.  Он не приходит в сознание и не придёт.  Его мозг и всё, что в нём есть стоят сейчас не больше куска желатина.

Мартынов  не успел увидеть как из капитанской кобуры вылетел, прямо ему в лоб, серебристый  «Тагирин»:

 

-Кто вам это сказал !?

 

Рука следователя заметно дрожала.

-Послушайте, Мартынов! Вы просто не представляете, что сейчас говорите!  Лучше бы вы сейчас промолчали!

 

"А кто мне сказал? Роу и сказал. А ему сказали вы…"

 

Мартынов открыл рот, собираясь произнести эти слова и тут же его захлопнул. Капитан Альбин выразился ясно.  Роу сказали только о том, что выживший есть.

Зачем же Роу соврал ему?

 - Просто говорите! Кто вам сказал о том, что ВЫЖИВШИЙ НЕ ПРИХОДИТ В СОЗНАНИЕ!?  Кто бы этот человек!?

 

Мартынов открыл рот, как Альбин

- И не пытайтесь.

Юка встала.

- Это была я.

- А она, - сказал проглотив, наконец, образовавшийся у него в горле сухой комок инженер Мартынов, - Ведьма.

 И начал говорить, мешая правду о хождении по чужим снам с враньем. В конце концов, этот единственный выживший и был единственным, кто мог ему рассказать хоть что-то о том, что произошло.

Его слова походили на мольбу и к концу своей речи он смотрел не на страшного капитана Альбина из Корпуса Вутренней Безопасности, не на его пистолет, а на инеистую великаншу.

В её полностью чёрные, без белков и радужки, глаза

Он не ощущал больше её эмоций, хотя она и держала его руку.

И Юка не отвечала.

Но, по крайней мере, она и не отказывала ему.

 

 

«Теперь моя задача - не просто найти в его же коматозном бреду прапорщика Солина и расспросить его, но и принести доказательство своей невиновности. Из сна.  Метриальное доказательство. Из сна».

Юка положила холодную ладонь на горяченный лоб Мартынова. Минуту ничего не происходило. И ещё десять. Юка долго просто сидела, закрыв глаза, неподвижная, будто статуя. 

         И ещё долго ничего не происходило, пока Мартынов   шёл по полутёмному тесному коридору, с едва горящим освещением.

 

-Мне бы не помешала «Цах-Четыре» -  громко сказал Мартынов непонятно кому. Скорей, просто для того, чтобы услышать человеческий голос –вместо этой звенящей пыльной тишины, - С ней было бы намного спокойней.

 Мартынов так пытался соврать самому себе. Что «с ней»-это, значит, «с винтовкой».  

На самом деле, намного спокойней ему было бы с Юкой.  Это сон, точнее бред, этого ликвидатора. Здесь должно быть много тварей. Должна приходить Волна.  Юка чует сердца чудовищ. Юка чует Волну.

Но врядли здесь появится Юка. Желать надо только возможное. И искать пути получить это.

Например, оружие.

Это бред ликвидатора. Здесь ДОЛЖНО БЫТЬ ОРУЖИЕ.

И «Цах-четыре»  - это почти что Юка.

Мартынов загадал, что если ему удастся найти «Цах-Четыре», то он всё-таки выживет здесь.

И сделал свой первый шаг

-«Цах-Четыре»?-удивлённо пробормотал прапорщик Солин,  - Нету такой винтовки.

Мартынов удивлённо посмотрел на него.

-«Цах-четыре», «Цах-Четыре»… Нету никакой «Цах - Четыре». И никогда такой у нас не было.  – прапорщик сел на корточки. Его пальцы скребли бетон, как бы пытаясь собрать монолитную серую поверхность в горсть, словно песок или щебёнку, - Я точно знаю. У меня была только моя «Цах-Тридцать Шесть».

Мартынов смотрел на него боясь даже мигнуть и сбить путаные мысли зауряд-прапорщика в безвыходный клубок. Оружие. У него было оружие?

Солин поднял глаза. Ясные, не бегающие.  

- Патроны закончились, я её выбросил.

Мартынов подавил желание врезать ему. Тем более, что потом, скорее всего, прапорщик бы набросился на него.

Солин выглядел намного сильнее его.

  Для Солина он был оберфенрихом войск Ликвидации и Биологической защиты из территориального штаба шестой   линии.  Мартынов произнёс эти слова наугад, стараясь, чтобы они звучали, жёстко, чётко, по-военному. И прапорщик поверил ему.

Мартынов был для него старшим. По званию и вообще.

И, значит, мог ему приказывать.  Пока что.

-Нам нужно идти,- сказал ему Мартынов.

 Солин с готовностью встал во фрунт и, щёлкнув каблуками, отдал честь.

-Оружие, прапорщик.

«Для меня», добавил он про себя. Он не хотел отдавать безумному прапорщику ничего, что может выстрелить ему в спину

Неяркие лампы мигнули и погасли.

- Слышите?!-  зауряд-прапорщик показал на лампы. Потом он упал на колени, вонзил грязные нестриженные ногти себе в лицо и подполз к нему обхватив ногу,- Слышите!?

Лампы снова зажглись, но этот свет был НЕПРАВИЛЬНЫМ. Неестественно яркий, как на секционном столе.

 Смерть. Так светит раскалённая электрическим током смерть. Чтобы найти в будущем трупе причину убить его. И уложить на холодный алюминиевый стол.

-Слышу, прапорщик.

Солин упорно не хотел рассказывать где его группа и что с ней случилось. А когда Мартынов попытался надавить своим несуществующим званием, ЭТО случилось в первый раз.

Прапорщик Солин защищался от него.

Мартынову вовсе не хотелось смотреть на Волну- пусть даже такую, какой её воображал прапорщик Солин. Но сейчас что-то отличалось. Что-то было не так. Мартынов чувствовал, что ему нужно оружие. Он не мог подождать и надеяться, что прапорщик сам отведёт его к стойке с «Цах-четыре» и огромными полукруглыми магазинами. Он пока не понимал почему- разумом. Что-то внутри Мартынова поняло причины и связи. И пусть сам он ещё нет- но Мартынов продолжал ломать прапорщика.

-Оружие, прапорщик!  Это приказ!

Солин вцепился в его штаны и закрыв глаза, дрожал. Он ждал своей участи. Ему надоело.

Свет становился всё ярче.

Мартынов придумал себе образ сурового командира и сейчас старался ему следовать. Он должен быть таким иначе Солин ничего ему не скажет, бросится, убьёт его…

Мартынов мог ему приказывать пока прапорщика Солина это устраивало.

Мартынов придумывал себе тысячу оправданий. А потом взял и сделал то, что было нужно.

Он вырвал из рук прапорщика ногу, чуть отступил назад. Солин упал. Невиноватое лицо превращалось в отвратительную маску безумия. Солин ненавидел того, кто заставлял его жить дальше. Ещё секунда, две и он встанет, а тогда…

И тут Мартынов сделал то, что больше никогда не хотел бы делать.  Каблук его ботинка с размаху вошёл в небритую щёку огромного как промышленный автомат прапорщика. Тот даже не пошатнулся.

 И ещё раз.

Солин терпел его удары и даже попытался поймать его ногу, но безуспешно. В ответ Мартынов ударил его по пальцам другой руки и ещё раз, в живот. Прапорщик упал.

Раз за разом, опуская ногу, Мартынов превращал лицо Солина в маску из крови и мяса. Он бил скорее сильно,чем умело - у Мартынова так и не получилось научиться дарться. Но больше шанса встать он ему не давал.

Когда у инженера не осталось сил, он наклонился и прохрипел прапорщику в самое ухо:

-Веди меня. Оружейная. Иначе расстреляю.

Выбора у него не было.  Даже если он убьёт Солина, то, всего-навсего, прекратит его бред! Если Солин не будет убит –он отведёт его в оружейную комнату. Мартынов не сомневался, что прапорщику известно её расположение.

 «Мне нужна «Цах-четыре», молился про себя Мартынов.

Темнота подступала и светлый круг, в центре которого были избитый прапорщик и Мартынов становился всё

-ОТДАЙ МНЕ АВТОМАТ, ПРАПОРЩИК!  - тряс он его.

 

И взбешённый, сам потащил его куда-то, не слушая жалкое бормотание Солина. Свет мигал всё чаще и выжить без винтовки  было нечего даже и думать.

 

 

И, что удивительно, ведь это была  именно «Цах- Четыре».   Мартынов старательно   думал –как же ему повезло, не обращая на хлюпавшего кровавыми соплями Солина. Мартынов умел с ней обращаться и даже  кое-как  стрелять - но только из этой винтовки.  Его этому учили. Сначала инструктор, потом – Юка, в этом своём сне… Совпадение? Судьба?

Тускло блестевшие из окошка в магазине  патроны не давали ответа почему мысли его раз за разом возвращались к Юке. Уродина же. Глаза эти чёрные. 

Прапорщик  тоже не даст. Прапорщик уже не способен дать никаких ответов. Это было глупо-приходить сюда. Надо выбираться. Да, его арестуют. Скорей всего. Зато отпустят Юку. Может, даже  Роу ей поможет устроится… Уже после того как инженера Мартынова расстреляют.

И руки у неё холодные, паучьи…

 

Мартынов продолжил, как учили, собирать вычищенную и смазаную винтовку обратно – кожух, упорная муфта…

Почти рефлекторные движения мягкий и плавный ритм движений –всё это успокаивало его. Споткнулся он, разбирая и собирая запылённый механизм, всего лишь раза два – но память ему тут же подсказала, что нужно делать дальше. Оказывается, он ещё ничего не забыл.

Вот сейчас он соберёт «Цах»(Щёлк!Это Мартынов присоединил магазин), бросит этого Солина(Который даже с винтовкой ему помочь не мог –Мартынов всё нашёл сам) и пойдёт искать Юку… То есть, выход из сна.

Скорей всего, он должен быть похож на гермоворота.

Все ведущие в Город пути перекрывались массивными гермозатворами, через которые могли пройти либо уходящие далеко-далекоогромные атомные локомотивы, либо вагонетки, везшие тех, кто обслуживал гермопанцирь.  Управление там – самое простое, самое надёжное.

Он справится.

  Всё это время свет  не мигал.

 

 

 

Юка смотрела в стену. Не обращала на него внимания.  Ни на него, ни на прапорщика Солина. Она сидела совсем неподвижно вот уже шестую часть цикла.  Босая. Мартынов с трудом отвёл взгляд от её запачканных ног. Она даже не обратила на это внимания.

Они сидели рядом, но так чтоб даже случайно не коснуться друг друга.  Где-то у противоположной стены сопел прапорщик, но до него Мартынову сейчас не было никакого дела. Он смотрел только на юкин её точёный профиль в пол-оборота и волосы. Тёмных и совсем обычных.  Лампы под потолком чаще гасли, чем светили и совсем не разгоняли подступавшей темноты. Более того, они, в какой-то мере, сами её создавали- после минуты-другой тусклого света, наступившая темнота становилась непроглядным мраком.   Лампы опять погасли. Мартынов коснулся её волос. Вернее, провёл по ним рукой. Волосы полыхнули белым пламенем. Юка обернулась к нему. Её лицо пылало как атомный котёл.

- Вот так,- удовлетворённо улыбнулся Мартынов, -Не гаси их. Пожалуйста. Хоть пару циклов. Ничего не могу поделать,- извинился он, Я не мор-лок и не ликвидатор. Люблю свет Города. Ненавижу темноту, не могу к ней привыкнуть и…  Ты ведь тоже любишь свет? –закончил он своё извинение вопросом.

Гнев погас.

-Люблю, - ответила Юка уже спокойно, -Но ты знаешь зачем мы так делаем.

Волосы она только чуть притушила. Но не погасила совсем.

-Ты услышишь любую тварь Верхним Зрением за много кликов! – перебил её Мартынов,- И «Цах» не промахнётся! Пожалуйста,- не мог он придумать ничего лучше этого слова. Он очень не хотел, чтобы погасли её волосы…

Она улыбнулась.

-Опять ты меня заставляешь Мартынов, -хихикнула она совсем по-девичьи, -Первый раз вижу, как это делает мужчина.

-Что же такого забавного в этом слове? –Пробормотал он, загипнотизированный, почти усыплённым мягко переливающимся светом её волос. Мысль эта возникла совсем некстати, где-то на краю сознания и не должна была быть произнесена, - Почему же мужчина не может заставить?

Общество Юки совсем отучило его от человеческой привычки скрывать свои мысли и сейчас это сослужило ему дурную службу. А может, дело было не в этом. Он просто грелся в холодном, молочно-белом призрачном пламени её волос. Как греются у огня(Мартынов сроду не видел иного огня, кроме паяльной лампы. Но теперь, благодаря Юке, он столько знал о морлоках). Огонь согревает. Снимает настороженность.  Сближает - потому что есть ты и те, кто в круге тепла и света. Разговоры сами собой становятся более раскованными и свободными, чем…

-Почему!?-веселье Юки было неподдельным,- Мартынов, у тебя же была жена!

-Была- тихо и спокойно произнёс Мартынов, - Была. Давно. Я всё уже успел забыть.

Волосы Юки потухли. Теперь светило не яркое бело-синее пламя, а догорающие угли. Световые волны текли по её волосам медленно, тяжело. Словно бы и их заразило прикосновение к той тягучей каменной тяжести, что давно билась в груди Мартынова вместо живого сердца.

Юка коснулась его плеча своей инеистой ладонью. Может, ей очень бы хотелось понять о чём он сейчас думает, но её ладонь оставалась нежна и шерсть Юки была лишь её второй кожей.

-Ну… Заставлять… От этого же получаются дети… У вас не было детей?

-Не успела родить, - нарочито грубо ответил тот, - А у тебя их не разве не было? С твоими четырьмя мужьями? А, Юка? – впервые назвал он её по имени. И тут же пожалел о сказанном. Юка отняла свою руку, но почувствовать, что боль у них была одинакова он успел. Но Юка была слабее.

Она обхватила колени руками и уткнулась в них лицом. Длинные густые светящиеся волосы Юки, как броня, закрывали её ото всего. Она сидела так долго, прежде чем решилась заговорить.

- У меня было три мужа, Мартынов.

Волосы вспыхнули во тьме невероятно ярким фиолетово-белым пламенем, Юка вскинула голову, движения света и тела слились в одно. Когда волосы потухли и глаза Мартынова вновь привыкли к едва разгоняемой синим холодным пламенем темноте, она уже сидела, глядя в невидимую для него стену. Где-то там, в темноте, с боку на бок повернулся Солин и что-то пробормотал.

-Молчи, - предупредила Юка любые слова, - Молчи.  Я виновата. Ты имеешь право знать. У меня было три мужа, Мартынов.  И тоже не было детей.  Твоя жена(Прости) счастливее меня- она успела забеременеть (Извини ещё раз).  Я ни разу не заставляла своих мужей. Я могла бы. Ты Мартынов, был её единственным мужем. Ты успел побыть счастливым. Они не считали это счастьем. Твоя жена касалась тебя, Мартынов! Лежала с тобой рядом!  Они даже боялись ко мне прикоснутся, даже случайно - между мной и первым мужем лежало Оружие Предков(Да-да, то самое, которое ты таскал в моём сне. Участь первого мужа – терпеть мои прикосновения чаще других и стрелять из Оружия Предков).  Я касалась только металла заряженной винтовки. Все мор-лок бояться своих мор-лик.  Их можно только Заставить. Приказать подойти. Прикоснуться и… Они и их страх были мне отвратительны. Я не могла даже представить этого. И детей от них не хотела.

Юка помолчала, а потом продолжила.

- А это был мой долг. Я должна была родить трёх дочерей!  Хотябы одного ребёнка – чтобы доказать, что я - не тварь Пустоты

И я ушла…

Она подняла голову.

-Понимаешь, - сказала она, -Иногда, рождаются сразу два похожих ребёнка. Иногда, мальчики. Иногда, мальчик и девочка.  Мы их убиваем сразу. Бедные,  несчастные, слипшиеся в утробе  существа…  Иногда, рождаются две девочки. А иногда – должны родится обе. Но рождается одна.  Девочка. Одна.  Та, кто сильней. Она поглотила силу своей сестры и её разум. Иногда, -она подняла две правые руки посмотрела на них так, словно бы видела их впервые, -И её тело тоже.  Как я.  Я должна была заставлять своих мужей столько раз, столько надо- пока бы у меня не родились три таких дочери.  Я никого не хотела от них рожать!  И у меня не было имени.

Мартынов что-то хотел сказать, но она не дала ему даже открыть рта. Следующие её слова  дали ясно ему понять, что вопрос был глупым.

-«Юка»- значит «Ничто». Женского рода, - уточнила она,- «Ничта». Никта». Наверное, так, оп-вашему.  Всех девочек зовут Юками. Мальчика тоже, при рождении, назовут «Юккин». Но как только он станет воином, род его признает. Даст ему оружие и имя.  Всего-то пережить двадцать Волн, освоить какое-нибудь ремесло и научиться ходить за нами по коридорам. А мне мало было быть просто ведьмой. Все должны быть уверены не только в том, что я слышу в Тенях, но и в том, что я – не Юка.  

Она вскочила, прижала руки к сердцу и заставила тусклые волосы вспыхнуть ослепительным пламенем. Или они это сами сделали. Чтобы отогнать Мартынова.

-А я –Юка! - крикнула она в потолок, -И нет у меня другого имени! И никогда не будет!

Она посмотрела на него своими глазами-каплями.

- Я Пуста, Мартынов! В Пустых нету жизни- только вечная Тень! Ибо она суть пустота и есть!

Юка говорила нараспев, воздевши руки, как если бы пела давно заученную песню. Возможно, так оно и было.

-Только жизнь изгонит Тень и разгорится, даст тепло…

Руки опали и погасли волосы.

- Я давно должна была бы умереть. Но я жива и Пустота должна была бы  придти за мной, на зов своего семени. Теперь я знаю, что это правда. Я умру….

Её шёпот становилось невозможно терпеть.

-Что ты несёшь! – крикнул Мартынов, надеясь, что его слова догонят уходящую куда-то в никуда Юку. На его лбу выступил холодный пот. Это сон Солина, здесь все страхи становятся реальностью. О чём бы она сейчас не думал- ей лучше об этом забыть!

Он подошёл к ней и взял её руки в свои.

Колдунья мор-лик вздрогнула от его прикосновения.  Будто её будили, а она никак не хотела просыпаться. Юка прижалась к нему. Мартынов не мог её отпустить и потому обнял. А она продолжала шептать в его плечо:

- Один-и-я? Можно. Один-я-один? Очень тяжело. Один-один-один? Но где же я? Меня нет. Я растворяюсь. В пустоте. Я останусь в Великой Тени. Я не буду спать с Предками во льдах…

Мартынов сам не понимал, чего он боится.  Но сейчас ему было страшно. Что если она сейчас превратиться в пещерного мотылька со светящимися крылышками… А он останется один.

Кто его поведёт по коридорам Великой Тени?

Ему всё равно, что она колдунья, касание которой может превратить его в безвольную куклу. Всё равно, что она просто прекрасная девушка. Он прижимал её к себе всё крепче и крепче-чтобы она не улетела мотыльком во мрак. Удержать, удержать…

-У тебя замечательное имя,- сказал он, - Ты просто неправильно его понимаешь.

 Она посмотрела на него. Подумать только, на целую голову выше, а глядела на него как маленькая девочка, снизу вверх.

-Твоё имя как пишется? - спросил он,- На нашем? Юх-Ка-Аль ?

Она кивнула. Кажется, он видел влагу у её глаз.

-Ты столько живёшь в Городе, - строго сказал он, - Что пора бы уже и знать, как разговаривают в здесь!

Она, кажется, разозлилась. Он поспешил ответить.

-Это аббревиатура. Первые буквы нужных слов, красиво звучащие вместе. Или не звучащие. Как получится.  У нас тут полно аббревиатур. С ними быстрее говорить получается. И твоё имя-одна из них. Очевидно же, что она не может значить ничего больше как Лицо Цвета Кости

Юка улыбнулась.

- Слов было явно не три.

Мартынов только поморщился

-Иногда, отмечаются самые важные.

Он глядел прямо в её чёрные глаза без радужки.  

- И самое важное.

- Что ты никакая не Пустота

«Кого же мне попросить, чтобы она поверила в моё враньё?»

-А вдруг, - инеистая великанша подняла лицо из куртки Мартынова,-Вдруг, я уже мертва?

-Да,-сказала она заплаканными глазами, - Там, наверху, (Мартынов вздрогнул.  Ему сразу стала понятно, где это- «там»)  я уже мертва.

Мартынов схватил её за плечи и встряхнул.

Да чтож ты за такое!?

-Ты- она говорил медленно, держа её холодное безглазое лицо в своих ладонях.

-Ты- его пальцы в ледяную, остывшую сотни циклов назад холодную плоть её щёк. Они тонули в ней как в ледяной воде, останавливаясь только когда достигали её костей. Он мучал её, а она совсем не возражала. Пусть так. Пусть Мартынов боялся её равнодушия. Пусть ей больно.  Но пусть она глядит только на него и и только на него. Не имея сил отвернуться, вырваться.  Пусть не высматривает в темноте, у него за спиной, новые страхи. 

Мартынов с какой-то радостью снова ощущал тяжесть винтовки и то, что она висит на его плече как-то неудобно. «Цах» была одной из немногих вещей в этом мире, которым он мог довериться целиком и полностью. Холодный и тяжёлый металл дал ему правильные слова.

- Ты,-  говорил он медленно, чтобы истеричный разум Юки мог следовать за его словом,- Стоишь здесь. Ты—жива. И не может быть иначе.

- Я просто тебе снюсь.

По её лишённым всего, кроме зрачков глазам, ничего нельзя было понять.

Она касалась его и безумие было заразно.

- А если это я тебе снюсь?   Настоящего Мартынова, ещё до того как мы встретились, догнали гончие теней и вылизали сердце из его груди своим покрытым слюнявыми зубами языком. И сняли всякое мясо с костей.

Её слова падали и терялись в навсегда высохшей пыли мёртвых коридоров и труб бесконечного владения прапорщика Солина. Здания, где пьют только пыль.   Её слова были похожи на жгучий яд и её безумие проникало под кожу, окисляло его ДНК и разносилось кровью. Клетки умирали от её падавших с её губ слов. 

-Нет. Не может быть так. Я тебе снюсь. Это я тебе снюсь.

         Он оттолкнул её от себя- и тут же схватил за исчезавшую в темноте руку, испугавшись.   Безумие, куда падала Юка под тяжестью трёх разумов, отравило его. Он не мог доказать себе, что он не сон. Он не мог доказать, что она-не сон. Что он знает о том, сколько может функционировать мозг человека в клинической смерти?  Часы, кажется. Что он знает о течении времени здесь и наверху, ТАМ? Может, она его схватила за спину- уже мёртвой?! Что он знает вообще о законах функционирования строенного сознания, мозга вообще и мозга морлоков?!

Ничего.

Надо допустить одно. Юка- человек. Тогда есть надежда.   Они –в госпитале безопасников. Её вытащат.  Это важно!? Да, это важно! Кто знает, что произойдёт с ним, если Юка умрёт?!

Мозг требовал доказательств этой теории, но он не мог ему их дать!

Он ничего не мог доказать, пока не окажется наверху!

«А вдруг!?»- промелькнуло в его мозгу. Она уже умерла и он теперь лежит таким же живым куском мяса, как Солин?!

Рука Юки только выглядела хрупкой. Он посмотрел на неё, старясь не обращать внимания на боль в сжимаемом ей запястье.

Нет, нельзя!  Пойми, нельзя! Пока мы думаем, что мы живы- надежда есть! Иначе того, кто поверит в свою смерть этот мир и сделает мёртвым! Надо дожить до окончания этого сна!

И тут он понял, что видит-слышит верхним зрением Юки.  А потом понял, что слышит это сам

 Что-то пробивалось сквозь бетон. Скребло,  шкворчало…. Загипнотизированный этими звуками, Мартынов так и не понял, когда ввысь, до самого потолка рванулись серые стебли, покрытые   острыми, но хрупкими лезвиями –именно ими они изгрызли скалобетон. Лезвие рассекло Мартынову щёку и он очнулся. Они вырастали вокруг них сплошной стеной.  И шкворчание продолжалось. Мартынов понял -  они ещё ПРИШЛИ НЕ ВСЕ! Или, что вернее- ОНИ КОГО-ТО ВЕЛИ!  Юка протянула руку к его голове. Он даже не заметил, как ударил её винтовкой. И Юка опустила руку, смирившись со своей судьбой.

Неужели их слитый воедино мозг породил такую метафору неизбежной смерти…

Тогда всё равно ведь, да?

Не надо было целится.  Тяжёлые пули от конических патронов к «Цах» пробивали стебли насквозь.  Сначала он думал прорубить просеку, но за упавшими вставали новые. Теперь пробоины от его ложились в небольшом секторе. Магазин со стуком упал на пол. Мартынов обнял Юку и винтовку и, спиной, ударил в посечённые пулями стебли. Если они сейчас не подломятся…

 Удар, падение, выступы винтовки впиваются ему в бок. Он оттаскивает к стене  что-то кричащую ему напуганную гадалку и  только тогда позволяет себе оглянуться.

Внутри покинутого ими круга шёл трещинами, ломался, проваливался бетон. Вернее, его жрало что-то огромное.  Поднимаясь из глубин Здания.  Растения-руки, органы, ищущие и подтаскивающие пищу к пасти… Интересная биология и биомеханика…

Ведьма с пылающими белым огнём волосами схватила загипнотизированного Мартынова за выбритую шею.

Мартынов- вернее, уже не Мартынов, - присоеденил к винтовке новый магазин…

 

-Цах!

 

 Винтовка  выдохнула смертоносное пламя.

Это был враг и винтовка знала это.  Госпожа мор-лик велела ей проснутся и рвать его.  Пальцы Мартынова дрожали от приходивших из чужого мозга импульсов.

Только, когда выстрелы затихли, Мартынов услышал, как мучается с пробитой случайной пулей ногой Солин.  Он даже не мог поверить, что эти нечеловеческие звуки доносятся не из оставленной в полу дыры. Он подошёл к краю и долго смотрел вниз

Он глядел на него почти равнодушно.   Винтовка так удобно лежала в руках. Даже выпускать не хотелось.

- Всё должно закончиться, - сказал Мартынов.  Он ещё не до конца овладел телом и потому голос получился бесстрастным. Тот поднял на него своё исстрадавшееся лицо…

 

Мартынов направил на Юку ещё неостывший от боя ствол.

-Пошли. 

Она даже не спросила: «Куда?» Неужели она думала, что Мартынов и её застрелит? Юка была выше его на полторы головы и намного сильнее.

-Пошли,- Мартынов закинул винтовку на плечо и взялся за цепь на её поясе.

Юке было холодно. Она боялась, что останется одна. Она боялась, что умрёт. Ей было всё равно.

Мартынов отпустил цепь(Юка успел вздрогнуть) и,  притянув к себе, снова обнял её. Он прижимал её к себе, сминая её, податливую как глина.  Точно так же, как, целую вечность назад, он впивался пальцами в её лицо. Инеистая великанша замерла. Её шерстинки кольнули Мартынова.

 - У нас всё будет хорошо, - сказал он наконец, -Надо только найти настоящего прапорщика Солина.  

-А этот?

-Этот был ненастоящим. У него всё будет плохо.

 

 

 - Ну и что же, Мартынов? - перед проснувшимся инженером на обшарпанном табурете сидел не Альбин, а совершенно другой, незнакомый ему офицер – но с такими же витыми погонами Безопасности.

- Где Альбин? –произнес Мартынов, растирая затёкшие руки.

- А это вас это не касается – отрезал безопасник, - Ваше дело теперь веду я. Вопросов к вам будет ещё больше.  Впрочем, про капитана Альбина, которого вы убедили провести этот странный «следственный эксперимент», кончившийся смертью зауряд-прапорщика Эф  Вэ Солина,  мы тоже подробно поговорим…

Где теперь находился капитан Альбин можно было даже не сомневаться. Как и в дальнейшей судьбе инженера Георгия Мартынова. Что незамедлил подтвердить капитан…

- Обращаться ко мне – следователь Мартов. А вы арестованы, Мартынов. Впрочем, вы уже это поняли, верно?

- А она? - Мартынов кивнул  на Юку.

-Она?  Она -  пока нет. Пока.

 

 

Пять больших циклов  прошли. Без единой Волны –как Мартынов и обещал безопаснику. Навернеяка, имена пятидесяти героев

-Мартынов! – крикнул ему часовой вслед, - Ты же Мартынов?

Своя фамилия возилась несчастному инженеру как нож под лопатку. Он даже вздрогнул.

Откуда он меня знает? А, ну да, он же отдавал свой пропуск в окошечко, совсем рядом, у него за спиной… Конечно, он слышал как дежурный разговаривал со мной, возвращая карточку,  портсигар и прочее … Куртку потеряли, сволочи. Но скандалить так не хотелось и вообще,  не хотелось никогда в жизни больше не  видеть ни одного безопасника. Поскорее бы вырваться отсюда, обратно, к свету, к жизни…. Не удалось.

Ему дали попробовать воли – и тут же всё отобрали. А что? Позвонили на телефон, дежурному.  «Как пропустили?! Только что?! Быстро обратно! Часовому крикни!» И всё.

-Мартынов!

Он пытался собрать по кусочкам мужество в своей душе, чтобы взять и побежать. И… Будь что будет!

А что будет? Часовой-сытый, отоспавшийся.  Винтовка-автоматическая.  И куда уж тут промахиваться!  И десяти шагов-то нет. Он уже слышал, как затвор прожёвывает патроны металлическими челюстями. Как плюют ему в спину кускочками  раскалённого металла.  «Цах-цах-цах-цах». Вот так. Пять пуль, как одна. Одна –прямо в грудь.  Он уже почуял удар первой пули, уже упал, ударился о пол, почуял, кровь толчками выплёскивается из пробитого сердца, тут же впитываясь в пыльный пол. Кто-то уже тащил его за ноги, размазывая безобразную, тёмно-красную лужу…

-Да,-ответил он, - Это я.

Ничего ему больше не оставалось. Может, каторга не так уж и страшна. Может, следователь…

 - А она снова приходила… Про тебя узнавать.

- Кто!?

- Да паучиха твоя.

 

 

-… Когда я нашёл «Цах-четыре» -это ещё можно было бы списать на случайность. Но когда там оказалась ты, всё должно было стать ясно, -ответил Мартынов, - Теперь это был наш сон. Наш общий. С первой секунды. Как был и был тогда наш, -Мартынова покоробило от такого сравнения. Он на секунду замолк, словно задумавшись. Юка терпеливо ждала. Он но он всё же продолжал, -  Я не сразу это понял.  Мне нужны были только слова Солина. Я ждал его рассказа о гибели группы.  Бесконечным он был потому что я верил в то, что он должен развиваться так, как хочет Солин. Что он принадлежит Солину. И лишь иногда сопротивлялся ему.  Когда избил. Когда получил «Цах». Тебя. Но всё равно не задумывался об этом. Мой разум был поглощён первоначальным планом. Лишь когда мы заговорили с тобой, когда там оказались две уже известных переменных из второго уравнения, прояснивших первое, то есть, ты и «Цах-Четыре», я понял. Вспомнил наш сон и понял.

Доверять этому сну было больше нельзя, поскольку он отражал желания - и мои, и Солина. Даже если он заговорил, я бы не мог быть стопроцентно уверен, правда ли это или опять я лгу сам себе. Я очень хотел быть невиновным в гибели тех людей. А Солину было всё равно, какие слова говорить и во что верить.  Он был уже мёртв. Когда я понял это, стало невозможным придерживаться первоначального плана. Надо было придумать как здесь выжить.

И тогда я убил Солина. Теперь это был мой сон и только мой. Я ничего не мог сделать со своей слепой верой в эту реальность. Солин умер, но я продолжал видеть его сон. Но теперь он развивался так, как хотел я. Пусть и бессознательно. И у него мог быть конец. Нам надо было просто дожить до него.

Юка приложила руку ко рту.

- А потом мы ещё раз нашли прапорщика Солина.  Я заранее знал, что мы не можем его не найти.  И он сказал мне то, что я хотел слышать.

-И ты…

Мартынов качнул головой

-Нет. Радовался я по-настоящему. Я понимал, что это ложь, но, пойми- я не мог не радоваться! Я столько жил с этой мыслью… Я гнал от себя мысли, что это ложь и мы, со вторым, фальшивым прапорщиком Солиным, нашли выход. Гермодверь, проход в Панцире, ведущий в Город. Мы не могли её не найти.

Тогда мы все проснулись.  

-Я тебе ничего не сказал до двери. Просто не мог.   И оттолкнул от себя, чтобы ты не успела считать всё о чём я думал.

- Я и не успела… Зачем?

Мартынов улыбнулся.

- Так тебе было легче не бояться. Ты ведь верила в то, что я не виноват? А потому –всё закончится хорошо? Так ведь?

Юка улыбнулась и закрыла глаза.

-Так.

Какое-то чувство шевелилось в груди Мартынова. Его сердце словно бы сожрал мерзкий холодный слизняк. И теперь он пил текущую к нему в изобилии кровь. Жирел на ней. Жрал прежнего Мартынова.  Не место такой мерзости рядом с Юкой, решил Мартынов.

Рука Юки коснулась его руки, когда он встал.

-Продолжай меня заставлять, -сказала она.

Горячо, в груди было так горячо, что слизняк просто испарился, как капля грязи.

-Заставь меня остаться, -ответил он.

Волосы обеих ладоней Юки вновь напились его крови.

-Я хотел тебя спросить…-сглотнул появившийся неожиданно в горле комок жёваной бумаги Мартынов, -Но забыл.

-Спроси сейчас,- сказала она, всё ещё не отпуская его руку -Пока не забыл снова.

Она словно бы боялась, что если отпустит Мартынова-тот исчезнет. Может, в чём-то она и была права.

-Ты НЕ БОЯЛАСЬ за меня, за весь Город… -начал он, - Ведь Волну привлекает наш страх…

-В Волну весь Город,-Мартынов вздрогнул от этих слов и даже не мог поверить, что их произнесла Юка. Хоть это было так,-  Я НЕ БОЯЛАСЬ только за тебя.

- Но почему? - этот момент оставался единственным, что он не понимал во всей этой истории. Пришла какая-то стихия, всё разрушила и оставила только его живым. Это был несправедливо, неправильно. Чем он лучше? Чем он это заслужил? Почему его?

- Я не знаю, -Юка отпустила его руку, легла на бок и подложила ладонь под щёку, - Я очень хочу спать. Извини.

И закрыла глаза. Её волосы почти погасли. Слабый-слабый белый свет едва освещал только лицо Юки и часть подушки. Всё остальное терялось во мраке.

Мартынов постоял, а потом уселся обратно на единственный в этой  ячейке стул, рядом с кроватью Юки. 

Ему было очень хорошо.

Он, впервые за всё это время, чувствовал себя ни в чём не виноватым. Совсем-совсем.