Он стоял на четвереньках. Его мутило. В затылке пульсировала почти непереносимая боль, не оставлявшая места для мыслей. Когда же боль чуть улеглась и голова более-менее перестала кружиться, он увидел прямо перед глазами надпись на полу.
«Если хочешь жить, тщательно сотри всё с пола. То, что над этой надписью, стирай не глядя. Не выходи из комнаты, пока за тобой не придут. Не верь никому.»
Естественно, он тут же попытался глянуть, что там над этой надписью. А там была какая-то невообразимая паутина из замысловатых геометрических фигур. Едва взгляд скользнул по ней, как головокружение и головная боль резко усилились. Он рефлекторно отвёл глаза. И увидел под первой надписью вторую. Очертания букв заметно отличались, словно надписи писали разные существа:
«Когда снизойдёт последний архидемон, спадут оковы стража Небес Спокойствия.
Луна явит окончательный приговор: час ужаса, вечное молчание.
Осталось три…»
В других обстоятельствах, он напугался бы. Но сейчас было не до испуга. Во-первых, боль всё ещё оставляла мало места для лишних мыслей. А во-вторых, перед ним стоял вопрос, требовавший большего внимания, чем всякие там архидемоны, и даже чем выворачивающие мозг символы на полу.
Кто он такой?
Он не помнил даже своего имени. В голове было пусто, как шаром покати.
Он поглядел на свои руки – то, что первым бросилось в глаза. Руки были руками, пять пальцев, включая большой – вроде, как полагается. А вот покрывавший их серый волос, практически шерсть и непомерно длинные острые ногти показались ему совершенно чужеродными.
Рефлекторно он схватился за лицо. И успел понять, что оно явно не принадлежало человеку… Значит, он был человеком? Ну, должен был быть? Едва эта мысль мелькнула в голове, как его свалил на пол новый приступ боли и головокружения. Рвота согнула тело пополам, но желудок был пуст, выдавить из себя удалось лишь немного воды.
После этого быстро стало легче. Может, лежачее положение помогало. Он осторожно оглядел комнату, в которой находился, пока не пытаясь встать. Деревянный пол из плотно пригнанных досок, выбеленные стены, массивная деревянная тумбочка с парой ящиков, один из которых был выдвинут, плотные занавеси на окне. Позади него была кровать. Его хвост сейчас касался одной из ножек. И да, у него определённо был хвост.
По крайней мере, он помнил, что такое «кровать». Или «хвост», если на то пошло. Как помнил и про то, что у него не должно было быть хвоста. Хвост – это неправильно! Неправильным было и то, что он прекрасно видел всё в комнате, хотя занавеси были задёрнуты, а снаружи уже наступали сумерки. Он облизнул губы и нос. Стоп, язык же не должен был доставать до носа! Или должен?
Кто-то когда-то вроде бы говорил ему, что залог выживания в критической ситуации – мыслить ясно и концентрироваться на первостепенном, на конкретных действиях, которые ты можешь выполнить. Позволишь мыслям разбегаться – запутаешься, запугаешь сам себя и сдохнешь.
Нутро подсказывало, что первостепенным сейчас было оставленное ему предупреждение. А действием, которое он мог выполнить – последовать предупреждению и стереть всё, что было написано и начерчено на полу.
Он сел, медленно и осторожно. Ноги были непривычной формы, явно приспособленные к пальцехождению. Да и хвост всё мешал, подворачивался. По крайней мере, голова уже почти не кружилась. А ведь прошла всего минута-другая. Быстрое восстановление организма? Об этом тоже будет время подумать потом.
Огляделся. Надписи и рисунки на полу были сделаны чёрным грифелем – сам грифель валялся рядом. Поперёк тумбочки было брошено расшитое полотенце. Начисто оттереть грифель от досок кустом сухой ткани – не так просто. Но не было бы счастья, а несчастье помогло – теперь совсем рядом была разлита его собственная рвота. Заодно поможет объяснить – знать бы ещё, кому объяснить – чего это полотенце изгажено.
Он перечитал обе надписи, повторил их про себя, убедившись, что они засели в его опустевшей памяти. Лишь затем стёр, всё ещё избегая резких движений. Месиво начерченных фигур, согласно совету, начал стирать не глядя. Если и были у него какие-то непонятные свойства, то исчезли после первого прохода полотенцем. Пару минут спустя пол был практически чист.
Он осторожно поднялся и лёг на довольно жёсткую кровать. Осторожно ощупал себя, раз уж в комнате не было зеркала. Непомерно большие заострённые уши. Выступающие челюсти, с довольно длинными клыками. Грива жёстких волос, переходящая в серую шерсть. Всё это ощущалось чужим. Короткие свободные штаны выглядели неуместно на таком теле – хоть в них и был прорез для хвоста.
Предварительный вывод – что-то крайне неприятное случилось с ним. С его памятью и физической формой. Вот только материала для дальнейших умозаключений было примерно нисколько. Пока можно было принять как рабочую версию, что сообщение на полу не было оставлено врагом, ответственным за его незавидное состояние… Но основывалось это предположение лишь на интуиции и элементарной оценке рисков, а не на конкретном знании.
Едва только начав всерьёз размышлять, он услышал… нет, скорее почувствовал всем телом шаги. Ох и странные это были шаги! Вроде бы мягкие, бесшумные, но от каждого далеко разбегалась почти незаметная, ощущаемая не слухом и не кожей, а всем телом, дрожь. Шаги приближались.
Вот почему предупреждение говорило не выходить! Сейчас инстинкты, подсознание, интуиция, в общем всё, что ещё осталось в его мозгу, кричали ему – идёт нечто настолько ужасное, настолько непредставимое, что бежать бесполезно. О сопротивлении даже думать смешно. Откупиться нечем. Единственный способ спасения – показаться маленьким, безобидным и доверчивым щеночком, раздавив которого приближающееся чудовище только ногу зря испачкает.
Он спокойно сел. Попытался придать себе как можно более почтительный вид.
Но когда тяжёлая занавесь, прикрывавшая дверь в комнату, была отдёрнута, разумные мысли разом вылетели из головы.
В комнату, пригнув голову, чтобы не зацепить за косяк, вошло существо, во многом подобное ему самому, насколько он с собой успел познакомиться. Стоящее прямо, но пальцеходящее и хвостатое. Покрытое короткой шерстью, только золотистой, а не серой. Лицо и голова… в памяти вдруг всплыли слова «львиная морда». Хотя и не совсем – форма головы всё же отличалась от звериной, более выпуклый лоб, менее мощные челюсти… и грива аккуратно причёсана. Глаза, отчего-то, оставались закрытыми. Одет странный посетитель был в простой, но хорошо сидящий халат без рукавов из мягкой алой ткани. Цивилизованное существо. Обладатель ужасающей силы – да и чисто физически намного более крупный – но не собирающийся пока нападать.
Так почему же ужас вдруг вымел из головы всякое подобие рациональной мысли, так что он отскочил настолько далеко, насколько смог, вжимаясь спиной в стену, оскалив зубы?
– Ну-ну, – заговорил незваный гость. – Не бойся. Разве ты не узнаёшь меня?
Глубокий, красивый голос не ударил как колокол, а накатился как волна… да чувство было такое, словно тебя несёт могучей волной, которой невозможно сопротивляться. Страх исчез. Голова сама собой мотнулась, а рот произнёс:
– Н-нет…
– Ты помнишь, как тебя зовут?
Желание ответить было непреодолимым. Он чуть не заплакал, когда понял, что просто не может ничего сказать. Непослушные губы вытолкнули нечто вроде:
– В… Г… Вввгв…
Страшное существо подняло вверх три когтистых пальца:
– Сколько пальцев я поднял?
– Три.
– А сейчас?
– Семь.
– Хм, – морщины, начавшие собираться на львином лбу, разгладились. – Разум не потерян? Малыш, тебя зовут Вуото. Повтори имя, если понял меня.
Необоримая сила вдруг пропала из голоса. Вуото… имя казалось таким же неправильным, как и тело, но удобнее такое имя, чем никакого. В общем, Вуото уже успел немного успокоиться. Он всё ещё был напуган до чёртиков, но теперь это был контролируемый страх, а не слепая паника.
– Я – Вуото.
– А я – Кайлет. В Секте Шести Печатей, где ты, Вуото, состоишь учеником, я один из шести Наставников.
Что произошло дальше, Вуото увидеть не сумел. В один миг Кайлет ещё стоит у двери. В следующий миг он рядом и подушечка толстого пальца касается груди Вуото, правее сердца. А ещё через миг он уже в трёх шагах, а Вуото словно током тряхнуло, только без боли – конечности дёрнулись на миг, шерсть дыбом.
– Ядро в порядке. Следов деградации тела тоже нет. Тебе сильно повезло, малыш.
За всё время Кайлет так ни разу и не открыл глаз. Но каким-то образом он заметил недоумевающе-испуганный взгляд Вуото, потому что его слова стали ответом на молчаливый вопрос:
– Позавчера тебя, Вуото, нашли в потайном месте, где ученикам делать нечего. Признаться, никто и не подозревал, что ученику вообще под силу туда пробраться. Не знаю, что тебя туда понесло. Думаю, опять какая-то детская игра или глупый спор. Ты наткнулся на волшебную печать, которая довольно сильно тебя приложила. Пока тебя несли до целителей, казалось даже, что уже поздно нести. Но твоё тело восстановилось успешно.
Тон Кайлета был отечески-заботливым, но Вуото не требовалось даже прочтённого напоминания не верить никому, чтобы ожидать подвоха. И подвох не замедлил последовать:
– Увы, есть подозрение, что твоё сердце успело остановиться на несколько минут, – вдруг слова Кайлета вновь наполнились неодолимой силой. – Ответь мне: ты понимаешь, что это для тебя значит?
– Нет! – выпалил Вуото.
– Хм, – Кайлет посмотрел на него пристальнее прежнего и продолжил нормальным голосом. – Видишь ли, всем в на свете… всем, кому не отбило память, известно, что гуай, попавший на самую грань смерти, но неожиданно исцелившийся, может перестать быть собой. Его телом может завладеть один из архидемонов, злобных существ забытого древнего мира, давно лишившихся собственной плоти.
«Когда снизойдёт последний архидемон…»
Вуото передёрнуло. Но его и так била дрожь с момента появления Кайлета. Тот не заметил ничего нового. А прежде чем в голове мелькнула ещё хоть одна мысль, Кайлет заговорил и ум Вуото вновь обратился в щепку, несомую потоком:
– Посмотри мне в глаза.
Хорошо, что воздействие голоса Кайлета смывало страх вместе с волей. Иначе Вуото без шуток рисковал бы обделаться от того, что произошло дальше. Веки человека-льва поднялись. Вот только глаз-то под ними и не было. Лишь два алых огненных шара и сожжённая до чёрного угля плоть глазниц. Но само по себе зрелище Вуото выдержал бы. Откуда-то он знал, что привычен к ужасам. А вот ощущение, будто на тебя глядит нечто, наперёд знающее все твои слова и действия и видящее их, как человек видит бессмысленное копошение насекомых… к такому ничто не могло приучить.
– Отвечай без утайки, сообщая всё, что полагаешь правдой. Кто ты?
– Я не знаю, – машинальный ответ последовал безо всяких колебаний или признаков размышления. – Вы сказали, что я – Вуото.
– Ты – один из архидемонов, существ, которые зовут себя Повелителями Душ?
– Я не знаю.
– Твоя душа вселилась в это тело и завладела им?
– Я не знаю.
Кайлет сделал паузу на пару ударов сердца, словно такие ответы его удивили, затем продолжил:
– С какого момента начинаются твои воспоминания?
– С момента пробуждения в этой постели сегодня.
– Встань в третью стойку первой Печати.
Вуото не мог вспомнить, что это такое, но его тело само собой вскочило с постели и приняло боевую стойку.
– Сколько будет семью девять?
– Шестьдесят три.
– Перечисли восемь основных видов гуаев.
– Я не могу. Не знаю.
– Ты – существо древнего мира?
– Я не знаю. Я не знаю, что такое древний мир.
– Ты не помнишь ничего до сегодняшнего вечера?
– Да.
Ужасающие глаза Кайлета закрылись. На миг он прикрыл лицо рукой, чуть сгорбился. От него теперь сильно пахло потом. Вуото заметил всё это, хотя и сам рухнул на пол, как марионетка, которой подрезали ниточки, втягивая в себя воздух, как если бы на всё время допроса его тело забыло дышать.
Кайлет, естественно, оправился первым. Он встал и осторожно приподнял Вуото с пола, усадив его на кровать.
– Извини, малыш, но я должен был тебя проверить самым надёжным способом. Архидемоны чрезвычайно коварны и знают многие проклятые демонические техники для ускорения культивации, но сразу после вселения в новое тело их сила немногим превосходит силу прежнего владельца. Поэтому гуаев, подозреваемых в одержимости, порой убивают на месте. К счастью, у Секты Шести Печатей есть я. Существ, способных соврать под сочетанием моего Повелительного Королевского Голоса и Глаз Зеффара, во всём мире можно пересчитать по пальцам. Ты, малыш Вуото, явно не из них.
Вуото, между тем, радовался, что дрожит сильнее прежнего после пережитого испытания и новый испуг на этом фоне незаметен. Потому что если бы испытание повторилось сейчас… Вселение в чужое тело – да, это может объяснять навязчивое ощущение неправильности его физической формы. И мысли о том, что человек не должен выглядеть так, как он выглядел сейчас… Кайлет говорил про «гуаев», видимо это было общим названием всего их рода…
Если бы Кайлет просто повторил те же вопросы сейчас, ответы Вуото вряд ли получили бы «проходной балл», позволяющий остаться в живых. Даже спроси Кайлет просто «ты – гуай?», всё могло бы кончиться плохо.
– Ладно, – Кайлет похлопал его по спине. Большую часть дрожи вдруг сняло, и вообще Вуото почувствовал себя лучше. Почувствовал явно не просто так. – С тобой всё в порядке, остаётся только вручить тебя твоей матери. Кстати, она слышала весь наш разговор и сейчас уже идёт.
Эти слова должны были успокоить Вуото. Разве у него не должно было быть матери? И разве не хорошо, что она у него есть? Но он почувствовал, что в нём всплывают смутные, противоречивые чувства.
А когда занавесь вновь отодвинулась, чтобы пропустить довольно высокую женщину-гуая, Вуото почувствовал новый приступ паники. Не настолько подавляющий, как при виде Кайлета, но всё же заставивший сердце вновь бешено заколотиться. Хотя, если не считать очевидных признаков принадлежности к женскому полу, выглядела она примерно так, как он представлял свой собственный нынешний облик. Волчья морда, серая шерсть, на голове переходящая в волосы. Роскошный пушистый хвост. Халат, похожий на тот, что у Кайлета, только синий.
Может это безразличный взгляд её жёлтых глаз был таким пугающим? Или то, что в ней тоже ощущалась огромная сила? Или приступы страха вызывал у него вообще любой гуай?
– Поприветствуй Наставницу Араму как полагается.
Слова и лёгкий толчок в спину от Кайлета вывели Вуото из ступора. Его тело двинулось само собой – он неуклюже встал и поклонился, сложив ладони. А вот нужные слова сами собой на язык не пришли.
– Да, я слышала каждое слово, – голос Наставницы был таким же безразличным, как и взгляд. – Благодарю за ваше участие, брат Наставник.
– Не за что, сестра Арама, – Кайлет отчего-то усмехнулся.
Лишь после этого она взглянула на Вуото:
– Идти можешь? Хорошо. Пошли.
Солнце уже совсем село, западный горизонт быстро обращался из багрового в чёрный, а луна ещё не взошла. Но Вуото обнаружил, что это ему почти не мешает. Его глаза хорошо видели при свете разделяющей небосвод Небесной Реки и выпавших из неё звёзд. Разве что цвета стали плохо различимы. Дурнота тоже совсем ушла, хотя страх не исчез. Страшно было и смотреть на… мать? Наставницу? Страшно было и отводить взгляд. Простиравшийся вокруг пейзаж казался в ночном зрении непривычным, чуждым, пугающим. Горы вздымались вокруг как титанические нерукотворные колонны. Тропа, по которой вела его Арама несколько раз проходила вдоль обрывов – Вуото всё ещё чувствовал себя не слишком хорошо и не решился бросить даже один взгляд вниз. Силуэты строений, поднимавшихся здесь и там, были странными, слишком приземистыми. Для приносимых ночным ветерком запахов он даже не мог подобрать слов.
В конце концов, Вуото сконцентрироваться на тропе под своими ногами – и на собственных мыслях. Мысли не утешали. Он чувствовал, что не должен был быть здесь. Он чувствовал, что не должен был быть… таким! Он чувствовал, что его жизнь остаётся под угрозой. И в голове его непрерывным речитативом звучало пророчество о надвигающемся конце света.
«Когда снизойдёт последний архидемон…»
Был ли он действительно одним из тех, кого Кайлет называл архидемонами? Сложно сказать. Внутренние ощущения указывали на то, что скорее да. А разум возражал: разве получили бы архидемоны своё грозное название, если б начинали свою жизнь такими же беспомощными и беспамятными, как он?
Вуото стиснул руку в кулак, так что когти едва не вонзились в ладонь. Надо смотреть на вещи позитивнее! Он жив. Он сохраняет ясность мышления. Он молод и в прекрасной физической форме. Он избежал непосредственной опасности. Он сын Наставницы, явно занимающей высокое положение. Разве всего этого мало? Если своей нынешней ситуацией он обязан врагу, тот этот враг просчитался!
И когда-нибудь этот враг ещё пожалеет о своём просчёте. Вуото найдёт его, рано или поздно – даже если память не вернётся никогда. Ну а потом уж можно будет подумать об архидемонах и вечном молчании – если вся надпись не окажется просто злой выдумкой этого самого врага.
Поглощённый такими мыслями, Вуото чуть не прозевал момент, когда Наставница свернула к своему дому. А зевать тут не стоило, потому что дорожка к нему вела по гребню скалы и была едва ли шире, чем плечи нынешнего тела Вуото. Арама не замедлила шаг, когда Вуото резко остановился у начала дорожки.
Ещё одна проверка, напоследок? Или дорожка вообще была такой, чтобы отсеивать живой мусор, лишённый чувства равновесия? И ведь не была бы проверка сложной, чувствуй он себя лучше. Прежний Вуото уж точно мог бы пройти здесь с закрытыми глазами…
Это навело его на мысль. Если он мог машинально принимать стойки боевых искусств и правильно кланяться, то рефлексы тела должны были сохраниться в достаточной степени… Он трижды вдохнул, успокаивая себя, изгоняя страх. Затем прикрыл глаза и зашагал вперёд.
По счастью, дорожка была прямой. И всё же, дойдя до другого конца, Вуото мог чувствовать запах собственного холодного пота.
За дорожкой следовал сад, с непривычными, низкими, коренастыми деревьями и аккуратными кустами. А за садом располагался приземистый, одноэтажный дом. Войдя на порог, Арама открыла раздвижную дверь. Едва Вуото успел подумать, что даже для его глаз внутри темновато, она сделала что-то, от чего зажёгся тусклый, примитивный светильник. Он шагнул внутрь, и по движению пальца Арамы дверь вдруг закрылась сама собой. Вуото вздрогнул, когда стрекотание насекомых снаружи и доносившийся откуда-то издалека шум воды вдруг как отрезало.
Прежде чем Вуото успел подумать, что это значит, он обнаружил себя в крепких но нежных объятиях Арамы.
– Извини, сынок, – тихо сказала она. – Я знала, что тебе плохо. Но за нами могли следить другие Наставники. Не сумей ты сам подойти к собственному дому, их подозрения вернулись бы. Сынок, я так рада, так рада, что ты жив!