В кабинет доктора Володина завезли каталку. Доктор нацепил на нос хирургическую маску, которая до сих пор болталась у его подбородка, дыхнул на очки, протёр их, вернул на нос и только после этого подошёл к пациенту. Тощее тело металось под простынёй, выкрикивая нечленораздельные звуки. К счастью, крепкие ленты-фиксаторы держали его запястья и щиколотки надёжно, свалиться с каталки он бы не смог.
— Вася, каковы симптомы? — спросил Володин санитара.
— Т... Тошнота-а... — простонало тело с носилок.
— Больной, я не к вам обращаюсь, — строго сказал Володин.
— Дайте... Дайте мне покритиковать чистый разум, — заскулил пациент. — Не смейте общаться со мной как со средством достижения своих целей!
— Ясно, — махнул рукой Володин. — Философская интоксикация. Вот уже и ломка началась. Готовьте его к наркозу и гипнозу.
Санитар кивнул, затянул покрепче ленты.
— Какой эфир будем брать?
— Кабельный, как обычно.
— Ой, совсем молоденький, — всхлипнула подбежавшая медсестра. Володин, не разделявший её сентиментов, принялся выдавать указания:
— Сестра, скальпель! Тьфу, то есть — капельницу!
Поднявшись от каталки, медсестра устремила пронзительный взгляд больших влажных глаз на Володина. "Прямо как у овцы, или этой... Лани, во", — подумал Володин.
— Но доктор, — печально проговорила медсестра. — Я же говорила, зовите меня Алёнкой!
— Алёнка, принесите, пожалуйста, капельницу.
Слёз как ни бывало. Белая овца, то есть лань, ускакала в подсобку.
— Она не принесёт... — прохрипело с каталки. — Заяц никогда не догонит черепаху....
Володин шёпотом выругался и крикнул:
— Быстрее, ну? Он уже античку цитирует! Если сейчас на теологию перейдёт, то всё. Финиш. Ему-то Царствие небесное, зато вам по выговору! Вазопре... Как тебя, бишь... Вася, ты где?
— Тащу я... Тащу... Одному тяжело, — пожаловались из подсобки. Володин вспомнил, что и пациента Вася почему-то доставил в одиночку.
— Так а напарник-то твой где?
— Ой, докто-ор... Лучше и не спрашивайте. Там он, в коридоре остался. Да чтоб тебя, долбаный ящик...
Полный самых нехороших предчувствий, доктор пошёл к выходу. Пациент провыл ему в спину:
— Познавший самого себя — собственный палач!
Голубоватые лампы, жужжа, освещали облезлый больничный коридор. Единственная скамейка, обитая дермантином, пустовала. А вот шкаф... Володин присмотрелся и заметил в углу возле шкафа тюком лежащую человеческую фигуру в белом халате.
— Эй, Оланзапин, — позвал Володин, подойдя. Он затормошил халат за плечи. Лежавший медленно поднял голову. С его чёрного, как шоколад, лица стекал пот. Только на шоколаде это смотрелось бы аппетитнее.
— Я Оламиде, — одними губами прошептал чернокожий медбрат.
— Ой, да не различаю я вас, лулумбовцев. Тут бы все кости запомнить поименно, подчинённые-то ладно. Чего лежишь? Работать иди, солнце ещё высоко!
— Не буду, доктор. Вы знаете такой фраза: "Капитализм есть ни что иное, как способ для джентльмена обзавестись рабами"?
Володин схватился за голову:
— Сколько раз повторял, не общайтесь с пациентами!
Негр тем временем судорожно заскрёб пальцами по запылённому бетону пола.
— Дайте читать... Ломка... Как ваша говорит, доктор, трубы горят у меня...
Володин вдруг блестнул глазами, хитро усмехнулся и наклонился к чернокожему. Он отчётливо прошептал в ухо медбрата:
— Кваме Нкрума, первый президент Ганы, сказал однажды: "Без дисциплины подлинная свобода не может выжить". Так что иди ворк-ворк.
Быстро поднявшись, Володин отступил на несколько шагов. Теперь он с удовлетворением наблюдал, как проясняются глаза подчинённого. Правда, в них теперь присутствовал нездоровый блеск, расширились зрачки. Но всё же негр нашёл в себе силы встать, а Володину только этого было и надо.
— Выручили, доктор, — проговорил медбрат, тяжело дыша. — Но откуда у вас..?
— Молчи, — шикнул Володин. — Поработаешь тут с годик — чего только не наберёшься.
Вдвоём они вернулись в кабинет. Если не считать пары разбитых мензурок, тут всё было подготовлено к началу процедуры. Посреди помещения стояло огромное кресло наподобие зубоврачебного, только обитое плюшем. Мягкое, как булка — тем не менее, фиксаторы имелись и здесь. Сходства с пыточным ложем стоматологии добавляла кювета, укреплённая на особом штативе с шарниром. Над креслом возвышалась капельница с пакетом тёмно-вишнёвой жидкости. Напротив всего этого великолепия имелся некий ящик, установленный посреди старого пеленального столика и занавешенный простынёй, словно зеркало в доме усопшего.
— Отстёгиваем его, кладём в креселко и фиксируем. Всё как обычно, — распорядился Володин. Двое медбратьев, белый и чёрный, взялись за дело.
— А-а-э-это зачем? — обеспокоился пациент, кивая на кювету.
— Для попкорну, дык! — бодро пояснил Вася, подготавливая захваты для рук и ног. Его чернокожий коллега невозмутимо удерживал дрыгающегося больного в вертикальном положении.
— Ничто не способно повредить доброму человеку, ни в жизни, ни после смерти, — упрямо бубнил пациент, пока его утрамбовывали в плюш кресла. Заслышав эти страшные звуки, Володин крикнул:
— Сестра, мы его теряем! Сестра..?
Никто не отозвался.
— Алоэ? Аллохола? Ал...
— Алиона! — неожиданно рявкнул негр. Из подсбоки выпорхнула медсестричка, бросила на доктора укоризненный взгляд печальных глаз и только после этого принялась распаковывать одноразовую иглу для капельницы.
— А-а-э-это чего? — послышалось с кресла.
— Это "Пепси", сладенький, — вздохнула Алёна, закатывая страдальцу рукав. — Сейчас комарик уколет.
— То, что для одного комар, для другого — верблюд...
Володин тем временем подготавливал главный прибор сегодняшней терапии. Весь ум квалифицированного доктора сосредоточился на задаче. Ворочались шестерни, непонятные простым смертным. Володин подбирал настройки, бормоча дикие, опасные для непосвящённых слова — те ментальные вещества, что способны вызвать передозировку при неверном употреблении сами по себе:
— Симулякр... Инфлюэнсеры... Гедонизм...
Если он переборщит с подачей этих вытесняющих реагентов , организм пациента начнёт отторгать их. Тогда кома неизбежна. Пациент улетит наружу всех измерений. Впрочем, Володин надеялся, что кола и попкорн сгладят эффект и поднимут плотский тонус.
Закончив приготовления, доктор сдёрнул с прибора защитный кожух, смекалисто заменённый простынёй.
— Алёна... — жалобно пискнул пациент, но чёрная рука уже ссыпала в его рот попкорн с кюветы. Медсестра, тронутая таким вниманием, прижала к щекам ладони и всхлипнула. Кабинет осветился синим. Из прибора раздалось:
— Неплохо. Уютно. Но датчики Шерминатора показывают отсутствие тёлок.
Доктор напряжённо следил за пациентом, пока наконец у того не подёрнулись поволокой глаза и не стихли конвульсии.
"Ещё одна спасённая жизнь", — подумал Володин. Лишь такие моменты будили в его суровом сердце тепло.
***
Когда спустя сутки Володин пришёл навестить пациента, он обнаружил в его палате весьма нелицеприятную картину. Его собственная волоокая медсестра, подвинув табурет к постели больного, шёпотом начитывала ему из потрёпанной книжки в мягкой глянцевой обложке:
— Люди способны в любой момент своей жизни делать то, о чем они мечтают. Никто не может вернуться назад, но все могут идти вперед. Секрет жизни — падать семь раз и вставать восемь раз.
Пациент, опираясь на подушки, силился привстать. В его глазах полыхало пламя.
— Ещё, Алёна, ещё! — лихорадочно умолял он.
— Ах, ну что ты, тебе уже хватит, — игриво ответила медсестра и захлопнула книжку. Встав с табуретки, она заметила, наконец, Володина, наблюдавшего эту сцену в безмолвном ужасе. Лицо медсестры мигом приобрело жалобное выражение, которое так хорошо удавалось ей благодаря огромным влажным глазам. Поэтому Володин решил не кидать в неё тяжёлых предметов, а просто накричать:
— Вы что творите? Мы его с таким трудом откачали, ему опасны даже минимальные дозы философии! Уволю!
— Но доктор, — ответила медсестра, трагически ломая руки. — Он так просил... Я не могла отказать страждущему. И он запомнил, как меня зовут! А вы не помните, следовательно — не сможете меня уволить!..