Тампест удивлённо смотрел  на его терзания.

Он не совсем понимал что ему хочет сказать этот  ами.

В Омане  у него, конечно,  не было химии. 

Но она была у  имперских ВВС.  Прямо в бомболюках  и транспортниках,  её,  нерастраченную при подавлении  волнений  индуистов, везли через океан. Но неужели, ами станет жалеть бородатых полуголых арабов? Врядли.  Скорее,  представил безвольно открытый рот из которого вытекает вязкая черная слюна - в которой английского  лиомнита  из  пятидесятифунтовых  авиабомб было больше чем телесных соков. Хотя, где бы он мог это видеть…. Неужели,  вспомнил фотографии? Если таковые существуют - несмотря на все предосторожности?

 Нет. Если бы он точно знал о  стальных яйцах, наполненных  чёрным трупным соком, заставлявшим  арабов падать без сил  от того, что   кровь в их телах  гнила превращаясь в лимфоподобную, дурно пахнущую жидкость,  похожую на разведённое молоко  - не  наигрывал бы на его нервах и костях  свой джаз.  “Как хорошо, что вы обошлись без  всего этого, полковник!”  поёт  саксофон…

Или…  он не просто  так упомянул о еврейских боевиках -и английском… губернаторе?

 

Когда-то,  полковник, в самом деле, взорвал те  два  корабля  “Хаганы”, отбуксированных к  Криту. Незаконные, по всем морским и сухопутным мандатам, пассажиры  отказались сойти на берег.  И, конечно они, они пошли на дно, якобы,   из-за открывшейся  течи в ослабленном старом корпусе, непогоды, перегруза и упрямства экипажей - хотя некоторое время газеты, особенно  принадлежавшие коммунистическим партиям и смаковали “пиратское нападение”, и радиосообщения с  парохода перехваченные  кем-то на берегу,   и якобы замеченные кем-то из греческих рыбаков  пара эсминцев, стоявших  менее чем в миле от  пузатых  пароходов, задыхающихся, погибающих в волнах  пены … Но потом всё как-то увяло.

Там-то,и вправду, не было  военной химии.

В другое время и в другой обстановке, полковника, может быть, и заинтересовало бы , насколько версия Куратора отличается от того,  что он видел. На какое количество солдат.

Он  с большим  удовольствием прочитал  как, например,  в “Правде” русский журналист живописал бой безоружных женщин со штыками   целого взвода  морской пехоты -хотя Тампесту лучше всех  было  известно, что  чтобы  загнать   их всех в грузовые  трюмы,вместе с командой,  потребовалось  всего десять солдат.

 

Пламя хлестнуло тогда  в  сталерезиновую морду  Тампеста, прыгнувшего первым, приплавив  противогаз к губам  - на корме  судна  была путаница из  металлических кишок -целая топливная система из  водопроводных труб, идущая от топливных  цистерн. 

Трое успевших, вскочить за ним через леера,  покатились по настилу,  пытаясь сбить пламя, путаясь повсюду  разбросанным клубкам спирали Бруно….  

Газовыми горелками, они подожгли  вязкий мазут на котором  работали древние  котлы  - и только вовремя скинутая  толстая шинель спасла его от того, чтобы превратится в уголь.

Подцепив пальцами, он начал срывать  прямо по живому  по живому мясу  прикипевшие  к  его лицу,  обрывки, пахнущего как палёные кости, противоосколочного материала химической маски.  Мутные, запачканные сажей линзы  не давали ему  ничего увидеть, полковник рычал, выбрасывая из себя  всю боль. Он как бы находился где-то над  собой, толкая себя вперёд,  сжигая  себя, горящий, разогревающий  кровь в мышцах - как  радиоактивный материал разогревает теплоноситель в реакторе,-   превращая  свою душу  волю, а волю -  в работу мышц, рвавших резину, вместе с кожей и волосами,  швырявших, будто брошенное огромной ладонью,  к рубке что-то  страшное, нечеловеческое -  чей  вопль, горящей рвавшийся из наполовину обугленной, красной пасти  был не слышен за грохотом постоянно работающего автомата.

Толстая  офицерская шинель горела на ЭТОМ жёлтым пламенем - а оно продолжало стрелять.  Словно не чуя боли. Или, наоборот - радуясь ей.   

Затвор, отбрасываемый раз за разом, силой пороха, бил, раз за разом, сминая острый, блестящий краешек окошка для гильз. Радость от того, что живой, злость и боль летели вперёд  и били  по насосам и  ржавому, слегка подкрашенному железу надстройки вместе с пулями.  Два автомата  в руках полковника, избивали надстройку ударами “парабеллумов”,  сшибая  каждым попаданием вниз целые  потоки  бурой  железной трухи и  чешуек облупившейся краски - как боксёр с рассеченным лицом,  зашедшийся  в кровавом раже, молотит готового упасть противника,  уже не атакующего, а только защищающего толстыми костями рук от сыплющихся сверху  тяжёлых стальных ударов разбитое в кровь лицо. И прервать бой, превратившийся в избиение никак нельзя - ведь к  тому,чье лицо залито  потом и  кровью из рассеченной  брови  из-под которой вываливаются белые, как готовые лопнуть болезненные наросты, безумные  глаза,  никак не  может и  просто боится подойти  даже рефери, предпочитая оставаться в стороне,  чтобы не стать  ещё одной  красной массой, хлюпающей, поглощающей удары как влажная глина, упавшим  на ринг со звуком брошенной на пол  мокрой тряпки 

 Отстукивая  не то какую-то  бешеную музыку, не то ритм в котором сейчас билось огромное, зашедшееся от напряженной, запредельной  работы  сердце полковника,  прокачивающее тонны эндоморфинов и адреналина через горящий от радиоактивного, болезненного  тепла крови мозг - пули били как кулаки-молоты, ломая кости, металл, разбивая  стекло и мясо в кровавые водяные брызги.

 

  Хитроумное противоштурмовое устройство заливало вязким огнём от силы пять футов от борта… “Не пробежать”,  - думали они,  когда жаркий химически пахнущий красно-жёлтый  огонь.

 

Они были правы.

   

Пять футов не смог пробежать даже  Тампест. Пламя выжгло весь кислород.

 

Но -  из самой границы  дыма.  Из дыма на границе между двумя линиями  химических протуберанцев, то и дело  выныривавших из мрака,  протянулась чёрная, нечеловечески   длинная рука  с невероятно длинными  пальцами суставов в которых было больше, чем дано природой людям. Он держала   квадратный, тоже чёрный  -но уже от мазутной сажи автомат  с почти  пустым, как  новый гроб, магазином.

 С лязгом, мёртвое железо упало на  обугленные доски -и выстрелило от удара о палубу в последний раз.  Пуля со звоном  ушла в рикошет от причальной тумбы, вспоров  прозрачную корочку резинового ожога на щеке Тампеста совершенно незаметной, ощутимой не более чем случайный порез  при бритье, болью.

   Тогда у  полковника  было ещё две руки.

Второй автомат принадлежал не ему, он его подобрал, нащупал в жирном дыму, вставая с колен

Стрелял ли он тогда или мазутная гарь забила его механизмы?

Стрелял - полковник вспомнил, как он оттягивал его левое плечо.

 

Он выпустил по насосам и стоявшим рядом с ним людям  всё,что у него было.  Сломал  ли он что-то неизвестно  -  водяной насос массивная и надежная штука. Там толстая бронза и хорошая сталь, на которой даже  огромные пули, дробящие урановую керамику и самые толстые кости,  оставляют только вмятины - как от  хорошего удара кувалдой.   

 

Если бы евреи и сочувствующие им иностранцы начали стрелять в эту секунду  - может, они бы и убили полковника. Но  они слишком надеялись  на свои импровизированные крепостные огнемёты из  просверленных водопроводных труб.  Кроме того, надо иметь определённый опыт -чтобы  высунуться и стрелять в ответ, когда лупят по тебе и когда рядом  вопит  упавший рядом твой знакомый, которому восьмиграммовый горячий кусок металла разворотил живот  до самого вонючего и синего нутра… 

Да ещё и надо быть уверенным, что  пуля остановит того,  чёрного, мёртвого, кричавшего из дыма   и огня - и стрелявшего, не желая гореть в мазутном жаре, сколько бы его не добавляли, выкручивая краны насосов.

Имея самое отдаленное, заметное только глазу антрополога,  сродство с родом  Адама и Евы,  эта короткомордая тварь, обозначала  свою  принадлежность к роду человеческому  кусками резины на  опалёненой коже, а так же полусгоревшими остатками английской офицерской  формы и ремней “Сэм Браун”  - и человеческим же, почему-то, огнестрельным оружием.  А не  чешуйчатым панцирем, оскаленной чеканной боевой маской  и  зазубренным, изогнутым  лезвием. 

 

 

 

Впрочем,  дьявол их разбери, может они бы и решились ответить стрельбой на стрельбу !  Раз осмелились  выйти в море - видя английский миноносец.   Да и на борту нашли потом несколько  партизанских  самодельных автоматов.  И даже древний  французский пулемёт с полукруглым магазином.

 

Но было поздно.

 

 Полковник купил время.  Сломал подававшие топливо насосы - и волю к сопротивлению, раньше, чем заработали зенитные  автоматы и пулеметы с миноносца, разбивая неуклюжие, грубые постройки на корме, а ветер, отнёс в сторону дым, принёс воздух, охладил горящую резиновую кожу и окислил его кровь, даря жизнь умирающему мозгу.

Никому не было дела до самих евреев - но  потом был очень сильно изменивший жизнь Тампеста официальный запрос от МИДа  США, перенаправленный французами    в Форейн Офис. Якобы, так  и и так, такого-то   года числа пропал гражданин Америки,  выехавший во Францию… Намёк был ясен и понятен. Американцы требовали выдать, тех кто  положил на  известняковое ложе Ионического моря сразу два  парохода,  с дном, буквально,  вывернутым наружу установленными в районе машинного отделения   шестью  двадцатипятифунтовыми зарядами с химическими запалами. Выдать и судить, публично. 

Зарвавшихся янки,  Империя тогда быстро поставила на место. 

Но неужели Ноейс осведомлён  и об этом факте его биографии?  И хочет показать, что надо быть паинькой,а  не то…

 Полковник всего лишь напомнил ему  о том,  что он вне его политической и военной юрисдикции,  на случай если Куратор, и в самом деле, по каким-то каналам получил  сведения о том, что одним из разыскиваемых до сих пор Управлением убийц  является он, Тампест  - упоминанием английского губернатора  султаната.

Но нет,  не может быть.

Значит,  и от не Тампеста он об  этом не услышит. Пусть дальше пытается разговорить его - зачем бы ему это ни было надо. Просто полковник  будет говорить только о деле. И всё.

 

- Ну и прекрасно  -  произнёс Тампест, наматывая на двузубую вилку из толстого серебра. В этот момент,  Ноейсу показалось, что он будто бы знал заранее  -каким будет ответ  и не особенно вслушивался во всё  остальное, лишь убедился в своей правоте, - Тогда, вместо обещанных мин,  вы мне   выдадите - он  сделал глоток вина,-  Ещё сорок комплектов пехотных факелов.  И две “Саламандры”.