Джейк Гринхолл в последний раз проверил герметичность стыков медных трубок, полив их мыльной водой, удовлетворенно хмыкнул.
— Готово, — сказал он, вытирая руки бесформенной серой тряпкой, от которой они только становились грязнее. — Теперь мясо можно будет хранить дней пять, хотя я сомневаюсь что оно у вас сейчас так долго задерживается. Только не забывайте закрывать поплотнее, мистер Добски, чтобы холод не уходил.
— Спасибо. Я уже и не знал что делать, лето скоро, а лед нигде достать невозможно. Сколько я вам должен?
Айван Добски нерешительно мял в пальцах пятидесятифунтовую купюру.
— А что сейчас можно достать? Я слышал по радио сегодня, нацисты потопили очередной конвой из колоний. Если так пойдет дальше, нам всем придется туго. Хотя вам наверное будет проще, у вас свое хозяйство, мясная лавка, даже если в бакалее будет пусто, вы не пропадете. А нам, маленьким людям, что делать? Вот вы сейчас заплатите мне сто фунтов, да-да, именно сто, и мне даже потратить их будет некуда.
— Пятьдесят, плюс двадцать фунтов лучших отрезов, сверх пайка.
— Вы мне нравитесь, мистер Добски. По рукам. Кстати, что это за имя такое, “Айван Добски”? Русское?
— Возможно. Но это нужно было спрашивать у отца, а он даже когда был жив не любил говорить о себе. Но я себя считаю англичанином, что бы там ни было.
— Правильно, правильно. Русские — гнилая порода. Как громко они кричали о том как ненавидят фашизм, и как вдруг резко замолчали, когда Гитлер предложил им кусок Польши. Но им это еще выйдет боком, попомните мое слово…
Он что-то еще продолжал говорить, понося Чемберлена, пока хозяин дома провожал его до двери, но Айван его уже не слушал. Он не интересовался политикой.
Спровадив мастера, мясник вернулся в подвал. Гринхолл переоборудовал его старый ледник — покрыл стены пробковыми панелями, повесил внутри медные радиаторы, похожие на стиральные доски, поставил новую железную дверь. Электромотор холодильника рокотал, заставляя пол приятно вибрировать под ногами. Айвану не терпелось опробовать агрегат. Он вышел на двор, переобулся в стоящие у свинарника резиновые сапоги, извлек из щели между досками длинный, узкий нож. Попробовал пальцем острие, зашипел — на подушечке выступила небольшая багровая бусина крови. Слизнув кровавую каплю, он вошел внутрь.
Старую свиноматку, которая давно уже не давала приплода, он еще вчера перевел в отдельный загон. Она беспокойно топталась за невыской деревянной загородкой, но, увидев хозяина, остановилась, доверчиво глядя на него, подняв розовый пятачок, ожидая, что ее наконец покормят. Айван ступил в загон, держа руку с ножом за спиной — свиньи умные животные, они знали, что означает для них эта сверкающая полоска металла в руке мясника. Кто-то предпочитает связывать их перед забоем, но Айван считал, что это только лишняя морока. Вместо этого он просто перекинул одну ногу через спину свиньи, как если бы пытался оседлать ее. Свободной рукой стал почесывать грубую щетинистую кожу между ушами, приговаривая:
— Хорошая девочка, хорошая.
Матка подняла голову, ворчливо хрюкая. Отработанным движением, мясник вогнал нож в ее левый бок. Острие попало точно в сердце. Свинья даже не взвизгнула, только шумно выдохнула, расставаясь с жизнью. Айван подождал, пока затихнут конвульсии, открыл загон и выволок тушу. В свои пятьдесят, он еще без особого труда справлялся с сотнями фунтов веса. Но время шло, он не становился моложе, и скоро, наверное, придется нанять помощника… Жаль, ему так и не удалось женится, сейчас бы у него уже наверное был взрослый сын, которому не нужно было бы платить.
Привязав задние ноги свиньи к пущенной через блок веревке, мясник повернул ворот, поднимая тушу к потолку. Когда она целиком оказалась в воздухе, Айван взял приставленный к стене жестяной таз, поставил его под голову висящей свиньи, ножом полоснул по горлу. Кровавый водопад с грохотом обрушился на металл.
Он работал быстро. Через час туша была разобрана на составные части. Вырезка, ребра, окорока — все это было завернуто в вощеную бумагу и покоились теперь в леднике. Внутри уже было по-настоящему холодно. Холодно и темно. Айван будто попал в зимнюю ночь из солнечного майского дня. Но некогда было любоваться покупкой, оставалось еще промыть кишки, очистить от сгустков собранную кровь, отварить голову и приготовить из всего этого колбасу.
Невидимая в темной комнате муха громко жужжала, описывая круги над Айваном. Сначала он попытался не обращать на нее внимания. Помахал бесцельно руками в темноте, надеясь отогнать. Когда это не помогло — накрыл голову подушкой, проворчав:
— Да что ж тебе не спится…
Жужжание стало тише, но не перестало действовать на нервы. Никуда не девалось ожидание, что вот сейчас мухе надоест кружить и она приземлится на него, начнет щекотать кожу мохнатыми лапками, ощупывать холодным хоботком.
Перемена в звуке заставила мясника напряженно прислушаться. Поначалу, он подумал что ему только показалось, но ошибки быть не могло — к первой мухе присоединилась еще одна. Они безумно носились, сталкиваясь друг с другом и разлетаясь в разные углы комнаты. Если появится еще одна, значит он где-то незаметно для себя обронил кусок мяса. В нем завелись опарыши, вволю попировали, окуклились и теперь вылуплялись по одному. И тогда в доме будет целый выводок этих надоедливых тварей.
Он не успел додумать эту мысль до конца, как третья муха начала зудеть в комнате. За ней четвертая, пятая… Дальше считать было бессмысленно. Оставалось только встать и открыть окно, в надежде что весенние ароматы выманят рой наружу. Айван неохотно перевернулся набок, свесил ноги с края кровати, нащупывая тапки. Рой перестал кружить по всей комнате, теперь хоровое жужжание доносилось из одной точки. Мясник посмотрел в сторону звука. Там, в пробивающемся сквозь окна лунном свете, был виден неясный человеческий силуэт. В его очертаниях было что-то странное, они двигались, по ним пульсируя шли медленные волны. Айван вскрикнул от неожиданности. Человеческая фигура тут же распалась, разлетелась на сотни черных жужжащих точек.
Крик застыл в горле. Внутри у мясника все похолодело, тело не слушалось. Он пытался пошевелится, но сам воздух словно стал вдруг вязким. Айван сделал отчаянное усилие, разорвал невидимые путы.
И проснулся.
Тяжело дыша, он сел в кровати. Жужжание не исчезло, но доносилось откуда-то издалека. Его снова прошиб холодный пот, но внезапно, окончательно сбросив с себя обрывки сна, он понял, что было источником звука. Это всего лишь гудел в подвале мотор холодильника. Усмехнувшись, стыдясь слегка собственной пугливости, он откинулся на подушку и провалился в сон.
На дворе стояла серая мгла. Густой туман окутал дом, стирая мир за окном. И без того скудный свет раннего утра растворялся в его молочной белизне. Айван погрузил мясо в старый “Моррис Коммершал”, сел в кабину и отправился в город.
Грузовик подпрыгивал на ухабистой дороге. Мясник видел не намного дальше собственного бампера. Обычно дорога была пустынной, особенно в такой ранний час, но он не хотел рисковать и ехал осторожно. Путь от его фермы до города, обычно занимавший десять минут, в этот раз растянулся почти до получаса.
Кроумарш вырос из под земли вокруг Айвана. Тесно жмущиеся друг к друг двухэтажные кирпичные дома, слепые окна, изредка — витрины или вывески. Туман начал понемногу проясняться, но пустые улицы и тишина навевали неприятное ощущение заброшенности. Город казался вымершим, призрачным. Только на привокзальной площади мясник увидел людей. Девять солдат стояли шеренгой перед человеком в офицерской форме, который вслух читал что-то с листа бумаги. Солдаты были обращены к Айвану понурыми спинами, но ему не нужно было видеть их лица, что на них лежала печать обреченности, мрачного страха. Первую партию призывников провожали с музыкой — били барабаны, трубели медные трубы военного оркестра. Парни отправляющиеся на войну махали руками из окон, посылали воздушные поцелуи девушками, ловили брошенные им цветы. Точно так же, двадцать пять лет назад, провожали самого Айвана на Великую Войну. Этим, уклонистам, не полагалась музыка и пышные проводы, их увозили почти украдкой. Айван отвернулся. Они были трусами, но мясник знал, что в своем страхе они полностью правы.
У входа в лавку, Айвана уже поджидала очередь. Злые, осунувшиеся лица, продовольственные книжки в руках. Мясник быстро подсчитал сколько людей собралось вокруг него и понял, что разгружаться и открывать магазин нет смысла. В лучшем случае мяса хватит только тем кто уже был здесь. В худшем, ему в очередной раз придется объяснять миссис Кадвел, что, если только правительство не пришлет ему вагон свиней, он никак не может добыть больше.
Выйдя из кабины и открыв кузов “Морриса”, Айван поманил к себе Лили. Толпа возмущенно загудела, как потревоженный пчелиный улей.
— Тихо! — цыкнул на них мясник, — Она каждое утро приходит первой, еще до открытия. И не думаю, что сегодня было по-другому. Хотите без очереди пролезть? Вам стыдно должно быть.
Лили подошла, опустив голову, протягивая книжку с талонами. Худая, бледная, в одежде которая была ей слишком велика, она казалась даже младше своих тринадцати лет. Для Айвана, эта короткая ежедневная встреча становилась самым светлым моментом каждого утра. Он ждал ее с нетерпением. И весь долгий день за прилавком, он думал о Лили. О ее огненно-рыжих волосах, о печальных зеленых глазах. Представлял как прикасается к ее нежной коже, как чувствует мягкость ее растущей груди, как вдыхает ее терпкий запах. И теперь, расписываясь в ее книжке, неотрывно смотрел на нее, пытаясь выжечь в памяти каждую деталь. Бледные веснушки на носу, то как она неосознанным движением убрала с лица прядь, закинув ее за ухо. Долго смотрел ей вслед, глядя, как втянув голову в плечи, прижимая к груди драгоценный пакет, она быстро удалялась.
Кто-то дернул его за рукав, возвращая в серые будни.
Давно, много лет назад, после первой войны, Айвана каждую ночь преследовали кошмары. Бесформенные, не имеющие начала или конца, сплетенные из взрывов, выстрелов и колючей проволоки. Чудовищные не-люди в противогазах, стройными шеренгами идущие в в штыковые атаки, бесконечные лабиринты окопов, где за каждым поворотом таились новые ужасы. Вся его молодость прошла в страхе перед сном, это малой смертью, перед возвращением обратно в кровавый хаос. Но годы шли, и кошмары постепенно сошли на нет. Сны, любые сны, оставили его. Он просто ложился в постель вечером и как-то вдруг для него наставало утро. Его это устраивало. Айван даже думал, что окончательно утратил способность видеть сны.
Но в эти ночи, кошмары вернулись. И теперь они были другими. Некоторые растворялись, уходили из памяти, сразу после того, как он просыпался, в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем. Другие он запоминал. Рой мух на прошлой неделе. Или тот, что приснился ему сегодня ночью.
В нем он ходил по дому, пытаясь что-о найти, пытаясь вспомнить что он ищет. Туман снаружи проник в дом, размывая очертания предметов, превращая знакомые комнаты во что-то чуждое и зловещее. Айван переходил из одной в другую, смутно сознавая что их слишком много, что в его доме нет места бесконечным укзим коридорам, огромным залам, шатким винтовым лестницам. И в то же время мясник чувствовал, что только тянет время, пытаясь отложить неизбежное. Каким-то образом он знал, то, что он ищет, ждет его в подвале. И стоило только допустить эту мысль, как он оказался у лестницы ведущие вниз, в темноту. Слыша доносящийся из глубины мерный, ритмичный звук, похожий на удары сердце. Против своей воли, Айван начал спускаться.
В дальнем конце он видел свой ледник. Тяжелая железная дверь была открыта. Что-то шевелилось внутри. Айван хотел закрыть глаза, чтобы не видеть, хотел остановиться, но не мог, беспощадные законы кошмара не позволяли ему. Он мог только опустить взгляд. Открытый ледник приближался неумолимо. Вот показались ноги таящегося в нем существа. И тут мясник вздохнул с облегчением. Он узнал эти старые, заляпанные грязью сапоги, это же были его ноги. То, что он принял за монстра, было всего лишь его отражением. Айван поднял взгляд. Кожаный мясницкий фартук, выцветшая клетчатая рубашка, крепкие волосатые руки показывающиеся из-под закатанных рукавов. И на широких плечах, на толстой шее — массивная кабанья голова. Недобро горящий взгляд крошечных темных глаз, острые как лезвия клыки. Мясник попытался закричать. Чудовище в отражении раскрыло пасть и пронзительно завизжало.
— Айван!
Оклик прорвался сквозь сон, разбудил. Рука Айвана метнулась к лицу и остановилась на полпути. Сон еще не до конца отпустил мясника и он совсем не был уверен, что его пальцы нащупают старое, некрасивое, но все же человеческое лицо, а не свиное рыло.
Утром раздался настойчивый стук в дверь. Айван нахмурился. К нему редко наведывались посетители. Когда только ввели рационирование, зашли несколько клиентов желающих договорится насчет обхода ограничений. Он отправил их восвояси, ему не хотелось рисковать штрафом или даже тюрьмой. Но это было давно, несколько месяцев назад и те незваные гости не стучали громко, будто пытаясь выбить дверь, а тихо скреблись, словно мыши в подполе.
Когда он открыл, на пороге его ждал капитан Территориальной Армии и несколько солдат с винтовками. Офицер, невысокий человек в очках, с тонкими жидкими усами протянул Айвану лист бумаги с печатью.
— Доброе утром меня зовут Лок, капитан армии Его Величества. Ваши свиньи будут изъяты для нужд фронта. Их стоимость компенсируют облигациями военного займа и наличными. Прошу отнестись с пониманием и не оказывать сопротивления.
Мясник попытался прочитать написанное в бумаге, но руки дрожали, буквы плясали перед глазами.
— Что я скажу покупателям? — хрипло спросил он.
— Что солдатам мясо сейчас нужнее. Что если мы проиграем войну, вместо этого временного неудобства, их ждет жизнь под немецким сапогом. Я уверен, они поймут, — ответил капитан. И, обернувшись к солдатам, коротко бросил, — Начинайте изъятие.
Содаты коротко салютовали и отправились в свинарник. Почти сразу же оттуда раздался истошный визг, треск и ругань. Неопытные призывники с трудом справлялись со стадом. Айван вышел во двор. Рядом с домом был припаркован грязно зеленый грузовик, в кузове которого сидели, дымя сигаретами еще двое парней в форме рядовых ТА.
Когда солдаты выволокли первого связанного кабана и, раскачав, грубо бросили в кузов, заставив животное жалобно, почти по-человечески, вскрикнуть, взгляд мясника заволокла красная пелена. Да, он убивал своих подопечных, но он никогда их не мучил. Он заботился о них, он растил их, откармливал, звал для них ветеринара когда они заболевали. А теперь эти молокососы, эти сволочи, которые в чужом доме вели себя как хозяева, которые отбирали у Айвана то чем, он жил, которые не могли знать какой труд он вложил в свое стадо, обращались с его свиньями жестоко, будто они были бесчувственными мешками с мясом, а не живыми существами.
Не задумываясь о том, что он делает, мясник пошел наперерез возвращавшимся от грузовика парням, на ходу замахиваясь тяжелым кулаком. Он сбил с ног одного, отправил в нокаут второго, стал бешено оглядываться в поисках новых целей. Первый удар прикладом по голове только разозлил его, но быстро, слишком быстро на крик капитана сбегались оставшиеся призывники, на ходу подхватывая оставленные у стены свинарника винтовки. Кто-то схватил его сзади. Следующие несколько ударов, на этот раз в живот, вышибли из Айвана дыхание. Хватая ртом воздух, он повалился на землю. Солдаты еще несколько раз пнули его для острастки, помогли подняться своим товарищам и вернулись к погрузке. Офицер носком сапога перевернул мясника на спинку, направил дуло пистолета в лицо.
— Лежать! — прошипел он.
Дальше Айван мог только беспомощно смотреть.
Какие-то запасы еще оставались в леднике. День мяснику пришлось отлеживаться, чувствуя невыносимую ломоту в ребрах. Но следующим утром, он, как всегда, отправился на своем “Моррисе” в Кроумарш.
Толпа была злее чем обычно, больше страха было на лицах. Но в то же время люди стали разговорчивее. Раньше они молча дожидались своей очереди, только изредка начиная короткие перепалки. Но что-то случилось. Теперь они переговаривались тихими возбужденными голосами. Два слова Айван чаще всего слышал в неразборчивом бормотании:
“Эвакуация.”
“Дюнкерк.”
Они имели какое-то огромное значение, но мясник не пытался выяснить — какое. Ему хватало своих забот.
Остатки мяса он смог растянуть на три дня. Да и то, на третий день половина очереди ушла ни с чем. Уезжая, Айван не мог отделаться от чувства, что все в его жизни не осталось ничего, кроме безграничной пустоты. Что нечем теперь будем ему заполнить долгие дни. Что ему больше нет о ком заботится, кроме себя. Что он больше не увидит Лили. Что он слишком стар чтобы начать заново, даже если со временем все наладится. Что он будет доживать отпущенные ему годы в праздности и полном одиночестве, оторванный от людей, с которыми его и раньше связывало не так уж много. И только теперь, когда оборвалась эта последняя связующая нить, но вдруг во всей полноте осознал, насколько ему отчаянно нужно чье-то общество.
С каждой новой подобной мыслью, все отчетливее он чувствовал разрастающийся в душе цепенящий холод.
Когда он уже был почти у дома, издалека послышался незнакомый звук. Отрывистое гудение, так жужжит на подоконнике однокрылая оса. Айван загнал грузовик во двор, вышел из кабины, посмотрел на юг, откуда доносился шум.
Низко, едва ли в сотне футов над землей, по воздуху скользил самолет. Пропеллер вращался толчками, то почти останавливаясь, то набирая скорость, только для того, чтобы снова заклинить. Двигатель кашлял густым смолистым дымом, оставляя за собой быстро рассеивающийся темный след. Это был один из новых истребителей, хотя Айван и не смог сказать как называется эта модель. В бреющем полете он прошел над головой мясника, некоторое время удерживая высоту, но скоро клюнул носом, нырнул и скрылся за вершинами деревьев. Айван стоял, ожидая в любую секунду услышать взрыв. Но прошло несколько минут, хрипение мотора давно затихло, а взрыва все не было. Ему осталось только пожать плечами и войти в дом.
Айван успел почти уже забыть о происшествии, когда в дверь вежливо постучали.
Меньше всего ему хотелось увидеть у себя на пороге еще одного военного, слишком свежи были воспоминания о разорении фермы. Но молодой человек, который стоял перед ним, не был похож на кого-то, кто пришел забрать у него то немного что у него осталось. Комбинезон, кожаный шлем с наушниками, глаза скрывающиеся за авиационными очками. Это был, судя по всему, пилот виденного им самолета.
— Добрый день, — сказал он высоким, почти мальчишеским голосом, — извиняюсь за беспокойство, но не мог бы я попросить у вас стакан воды. Падение с небес, оказывается, вызывает страшную жажду. И, если вас не затруднит, не подскажете ли вы, как добраться до ближайшего телефона?
Что-то в нем не нравилось мяснику. Ни одной царапины на нем, улыбается будто просто зашел с неформальным визитом к старому знакомому. И эти очки. Отражения в них не стояли на месте, постоянно меняясь, только отдаленно соответствуя окружающему миру. На миг, один короткий миг, которого Айвану хватило, чтобы покрыться гусиной кожей, чтобы волосы встали у него на загривке, ему показалось, что в этом отражении он видит не свое лицо, а кабанью морду из недавнего кошмара. Но мясник моргнул, и наваждение прошло. Все-таки бессонные ночи и тяжелые дни не проходили бесследно. Он уже видел сны наяву. Но это не повод отказывать нуждающимся в помощи.
— Здесь всего одна дорога, если пойти так, — Айван махнул рукой на запад, — то она точно выведет тебя в город. Тебя подбили?
— Если бы. Тренировочный полет, двигатель перегрелся. Я устрою механику выволочку, когда вернусь. Так что насчет воды?
— А, да. Проходи, — Айван повернулся и пошел на кухню, жестом предлагая гостю следовать за ним. — Может чаю?
— Нет, слишком долго, мне нужно связаться с базой как можно скорее.
Пол поскрипывал под тяжелыми шагами мясника. Пилот ступал вслед за ним мягко, как кот.
— В это мире есть силы, недоступные пониманию смертных, — вдруг раздался голос авиатора. Это уже не был тот полудетский голос, которым он говорил всего несколько мгновений назад. В нем звучала грозная сила, подобная отголоскам грома, подобная мрачному эху, что звучит в глубине темных горных ущелий, — Для них земные царства — не более чем шахматная доска, люди — всего лишь фигуры. Но не все находятся в их власти. Лишь те, кто дает слабину, кто впав в искушение, поддавшись на их посулы, впускает их в свое сердце. Они ищут трещины в человеческих душах, трещины сквозь которые их влияние может просочится по эту сторону завесы. Они обещают силу, они обещают богатство. Но данное ими всегда обратится в прах. Ты сейчас на перепутье, Айван Добски, на границе между светом и тьмой. Ты должен сделать выбор. И я надеюсь, ты выберешь правильный путь. Ради своего же блага.
Пока голос звучал, мясник не мог пошевелить ни одним мускулом, будто скованный его повелительной силой. Когда речь затихла, оставив последние слова гореть в сознании, когда Айван снова владел своим телом, он круто развернулся. Кроме него в коридоре больше никого не было. Парень исчез, без следа, без звука, словно он никогда и не существовал.
“Я схожу с ума,” подумал мясник.
Эта мысль странным образом успокаивала.
Краснота заката тяжело набухала в небе, бросая в кухню умирающие лучи. Айван пил. Как и все остальное, алкоголь теперь сложно было достать, но у него на верхней полке кухонного шкафа стояло несколько бутылок дешевого джина. Неприкосновенный запас, час которого теперь настал. Мясник надеялся, что спиртной туман в голове даст ему возможность хотя бы одну ночь проспать целиком, что очередной смутный, тут же забытый кошмар, не подбросит его на постели под протестующий скрип пружин.
Солнце провалилось за горизонт. Полторы бутылки спустя, отяжелевшая рука, словно где-то вдалеке, неосторожным движением смахнула со стола стакан. Айван вздохнул и решил что этого должно хватить. Подняться со стула удалось не с первого раза. Пол раскачивался под ногами, будто палуба корабля в шторм, лестница на второй норовила сбросить со своей ребристой спины. Кое-как добравшись до кровати, мясник упал, не раздеваясь. Потрескавшийся потолок кружился перед глазами. От этого зрелища мутило, но не так сильно, как когда он закрывал глаза. Сон навалился незаметно.
В комнате было темно, когда жажда разбудила Айвана. Все еще слегка покачиваясь, он добрался до выключателя, щелкнул. Темнота не отступила, лампа осталась безжизненной, даже не моргнув тусклой красной ниткой, как бывало, когда падало напряжение, что случалось все чаще в эти дни. Наощупь выйдя в коридор, он попробовал включить свет там, но снова ничего, значит проблема не в перегоревшей лампочке, просто не было электричества.
Второй раз за день, накатило ощущение какой-то неправильности. Он чувствовал в своем окружении какой-то лишниий. Сухость во рту, раскалывающаяся голова, все мешало думать, мысли ворочались неохотно. Несколько минут мясник простоял, пока до него наконец не дошло, что его беспокоит.
Он все еще слышал гудение мотора из подвала. Его звук уже успел стать привычным фоном его жизни, чем-то постоянным, ненавязчивым и потому незаметным. Но сейчас он был противоестественным, мотор работал от той же сети, что и остальной дом. Попросту говоря, этот звук был невозможен.
Айван прислушался. Нет, ошибки быть не могло. Держась за стену, ступая коротко, он пошел к лестнице, спустился, нащупывая носком каждую следующую ступеньку, достигнув первого этажа повернул направо, к двери ведущей в подвал. Во мраке она вырисовывалась четким прямоугольником, лучи тусклого красного света били из щелей. Ручка легко повернулась, в распахнутом проходе показалась ведущая вниз лестница, освещенная тем же краснотой. У этого света не было видимого источника, он просто наполнял собой воздух. Пользуясь этим скудным освещением, Айван спустился в подвал.
Здесь он мог лучше услышать гул работающего мотора. Вместо обычного ровного гудения, он выдавал определенный ритм, череду высоких и низких рыков. Приблизившись, мясник смог лучше разглядеть механизм. Пульсирующая масса металла и плоти толчками гнала вязкую жидкость по трубкам сосудов, тянущимся к холодильной камере. Дверца была открыта, представляя взгляду внутреннюю поверхность стен, покрытую содрограющимся, живым мясом. Вместо одной из стен — манящий темный зев тянущегося вдаль коридора. Айван вошел в ледник, поморщившись от влажного, хлюпающего звука, который издавала растущая на полу коралловая плоть, мягко пружинящая под подошвой.
Пару шагов спустя, под ногами снова оказался деревянный пол. Помещение в котором он оказался, было почти нормальным. Закопченные картины в тяжелых рамах, на которых ничего нельзя было разобрать, канделябры на стенах, с погасшими, оплывшими огарками в них. Разве что коридор был слишком узким, в нем не смогли бы разминутся два человека, макушка Айвана чиркала бы о потолок, если он не пригнулся. Вдали виднелось небольшое пятно света. Оно росло по мере приближения. Стены расступались, постепенно, почти незаметно, но к моменту когда коридор кончился, он казался построенным для великанов
Свет резанул по глазам, пусть это и был свет дождливого весеннего утра. Айван оказался в просторном помещении. Он никогда не бывал во во дворцах или замках, но таким он мог представить главный зал в обители мифического короля. Он был не меньше футбольного поля, потолок, там где он уцелел, вызывал головокружение своей недостижимой высотой. Здесь царило запустение и разруха. Пол усеян каменными обломками и деревянными щепками. Дальней стены просто не было, от нее осталось только нечто вроде небольшого барьера, да примыкающих к остальным стенам дугообразные обломки. В потолке — пробоины, будто оставленные чудовищным градом, сквозь которые моросил легкий теплый дождь. Несколько капель упали на голову Айвана. Туман скрывал пейзаж за пределами зала, только виднелись смутные очертания холмов.
Почти через всю длину зала тянулся стол. Местами дерево рассохлось, выгнулось, идя волной. Стол был уставлен блюдами из красного металла, на которых гнили и плесневели остатки пира. Черные вороны степенными прыжками перемещались от одного блюда к другому, без интереса поклевывая объедки. А во главе стола, в центре, где по праву было место владыки, роился, клубясь, темный смерч, состоящий из миллионов мух.
Создаваемый ими звук не был похож ни на что слышанное Айваном раньше. Неисчислимые крошечные крылья сотрясали воздух, заставляли содрогаться мироздание. И это не был бессмысленный шум. Тон гудения взлетал и падал, замедлялся и ускорялся, перемежался короткими затишьями, когда весь рой вдруг на мгновение останавливался. Айван неизъяснимым образом чувствовал, что облако мух было всего лишь воплощением одного разума, одного цельного существа, которое сейчас пыталось говорить с ним. Скоро мясник начал различать отдельные слова. Тягучие, тяжелые слова, сказанные существом без истинного голоса, на древнем, забытом языке. И хотя Айван не понимал отдельных слов, ему ясна была суть. В голосе повелителя слышался приказ. Приказ, которому он не мог не повиноваться. Но он все равно попытался.
— Нет, я не могу… — жалкий человеческий голос тонул в биении мириадов прозрачных крыл.
Рой словно взорвался. Колонна смерча распухла, взметнулась выше. Шум стал вовсе не выносим. Это был рык, рык владыки, которого посмели ослушаться, рык сулящий кары, которые жалкий стоящий перед ним червь не мог даже вообразить.
Последние крохи воли в душе Айван рассыпались в пыль перед этим грозным видением. В последний раз в сознании слова “Я надеюсь, ты выберешь правильный путь. Ради своего же блага”, и тут же погасли.
— Будет сделано, владыка.
Тут же смерч успокоился, замедлился, вернулся к прежней форме. Слова его теперь сочились отравленным медом, рисуя картины будущего. Будущего, в котором у Айвана будет сила и власть, о которых могли только мечтать кесари земных царств, которые дадут ему все, чего он может желать. И долголетие, чтобы вдоволь насладится этими дарами.
— Но почему ты выбрал меня?
Ответом ему стал сухой хохот, издаваемый миллионами прозрачных крыл. И одна отрывистая фраза.
Проснувшись, Айван первым делом побрился. В последние дни он все забывал это делать, да и не видел смысла, но теперь щетина вместе с пеной уходила в сток раковины. Лицо молодело на глазах, на нем как будто даже поубавилось морщин, да и седина не так отчетливо виднелась в темных волосах. Возможно, так сказывался покой, переполнявший теперь мясника.
Он вышел во двор, вынул нож из стены опустевшего, тихого свинарника. Привычно проверил — не потерял ли он остроту, после чего завернул его в коричневую вощеную бумагу и бросил на пассажирское сиденье “морриса”. Вошел в кабину сам, завел двигатель, выжал сцепление и вывел грузовик на дорогу ведущую в Кроумарш. Он не мог вспомнить, когда в последний раз у него было настолько хорошее настроение. По пути он даже насвистывал привязавшуюся мелодию, мотив из “Пещеры Горного Короля” Грига.
Как всегда в такое время, город пустовал. Добрые люди Кроумарша пили утренний кофе, слушая по радио передаваемые BBC военные сводки и не спешили выходить на улицы. Миновала вокзальная площадь, где одинокий поезд свистком сзывал запаздывающих, сонных пассажиров. И вот наконец мясная лавка. Сначала Айван не заметил никого рядом со входом, и сердце его упало. Значит, до горожан дошли новости о том что ему придется ее закрыть. Но нет, то, что он принял за брошенный ком одежды, оказалось Лили. Он сидела, прислонившись к стене, обхватив колени руками. Заслышав приближающуюся машину она с надеждой подняла голову. Первый раз Айван увидел ее улыбку и на секунду в его душу закралось сомнение. Но тут же растаяло.
— Я думала вы закрылись, об этом все говорят. Но я все равно пришла. — обратилась к нему Лили, когда он вышел из кабины.
— Да, свиней у меня отобрали, но я вспомнил что в самой лавке еще осталось кое-что на льду. Может уже не слишком свежее, но лучше, чем совсем ничего, так ведь? И, раз здесь больше никого нет, а дольше хранить мясо нет смысла, я отдам тебе все, идет?
Девочка просияла.
— Спасибо! — только и сказала она.
Айван достал из кармана ключи. Нож, заткнутый за пояс, спрятанный под свитером, даже сквозь бумагу холодил его кожу.
Замок нуждался в смазке, шел туго, мясник даже на секунду подумал что ключ сейчас сломается и тогда ничего не выйдет. Но раздался щелчок и дверь отворилась.
— Дети и женщины вперед, — хохотнул Айван, пропуская девочку.
Она послушно вошла.
— Вон там, за прилавком, видишь дверь? Там не заперто. Заходи туда и выбери, что пожелаешь.
Лили обошла прилавок, повернула ручку двери ведущей в каморку. Внутри было темно.
— Входи, входи, я сейчас включу свет, ты сама наверное не дотянешься.
Выключатель располагался слева от входа, мясник щелкнул им. Лампочка загорелась, освещая голые кафельные стены, стальной разделочный стол, железные полки с покрытыми налетом ржавчины ножами и пилами, жестяной ведро и швабру.
— А где… — Лили начала оборачиваться.
Айван промахнулся. Когда-то он читал, что анатомия человека и свиньи почти одинакова. Но, как оказалось, разница была достаточной, чтобы острие ножа не нашло сердце с первой попытки. По крайней мере, он не уперся в ребро. Девочка попыталась закричать, захлебываясь кровью, наполняющей легкие. Мясник зажал ей рот. Она укусила мозолистую руку, но сил не хватило чтобы причинить Айвану настоящую боль. Так зажатый в кулаке воробей бессильно щиплет кожу поймавшего.
Окровавленное лезвие ножа выскользнуло на мгновение из тела и снова погрузилось в плоть на всю длину, на этот раз на пару дюймов выше. Лили вздрогнула и обмякла. теперь нужно было действовать быстро. Пройдя ко входной двери, Айван повернул защелку замка. Теперь их никто не побеспокоит.
— Даже не знаю, мистер Добски, то ли дела у вас идут на лад, то ли наоборот, раз не распродались сегодня.
Айван вздрогнул и едва не уронил мешок, который собирался положить в кузов “Морриса”. Как был, с мешком в руках, он обернулся. Позади него стоял Джейк Гринхолл, руки в карманах кожаной куртки, фетровая кепка сдвинута на затылок, благодушная улыбка на лице. Мистер Добски стоял, не зная что ответить. Взгляд мастера опустился на роняющую капли крови ношу в руках мясника. Брови медленно поднялись, улыбка сползла с лица. Айван проследил за его взглядом. Из складок джутовой ткани выбивалась одинокая рыжая прядь.
— А, теперь вижу что у вас все хорошо. Все идет как следует. — Гринхолл заговорщицки подмигнул, губы снова растянулись в улыбке, но теперь уже холодной и хитрой. — Не забывайте, что вы мне еще должны двадцать фунтов лучшей вырезки. Ну, не буду только о своих шкурных интересах. Слышали новости? Немцы бомбят Лондон. Поговаривают, что к нам будут эвакуировать столичных детей. Я бывал когда-то в Лондоне, так я думаю что стоило их вывезти оттуда намного раньше, тамошний смог вряд ли идет на пользу растущим организмам, как вы думаете, мистер Добски?
Мистер Добски ответил улыбкой. Он думал об одном — детях, которых никто не знает в городе, которые останутся без надзора родителей, которым так легко затеряться в сутолоке эвакуации, в хаосе военного времени. Десятками они прибудут в Кроумарш.
И он пригласит их всех в покои Баала.