Кабинет доктора Швефа был неправильным. Герда вжалась в массивное кресло с высоким подголовником и осторожно косилась по сторонам.
Неправильным был потолок, без предупреждения начинавший пикировать под сорокапятиградусным углом и неубедительно превращавшийся в косую стену за спиной доктора. Потолок – это потолок, стена – это стена. Ну почему нельзя было построить правильно?
Неправильным был пол. Сначала Герда обрадовалась, увидев, как сложные многоугольники паркета соединены друг с другом – получалась гармоничная картина, где у каждой детали было место, а вместе они создавали упорядоченную структуру на основе четких правил. Но уже во время беседы, уворачиваясь от скучных вопросов доктора, Герда скользнула взглядом по полу и вздрогнула. Оказывается, некоторые элементы были соединены неверно, а поскольку эта ошибка нарушила дальнейшую последовательность, то следующие за ними части паркета были просто подрезаны, чтобы снова попасть в ритм узора. Эта вопиющая неправильность била по глазам, как раздражающий солнечный зайчик и мешала сосредоточиться.
Неправильными были кабинетные стеллажи – хаотическое нагромождение квадратных пустот, безо всякой системы. Сначала Герда думала, что тут используется один из вариантов последовательности Фибоначчи, но потом поняла, что дизайнер просто делал все наугад. Бессмысленный, немотивированный хаос.
Неправильным был сам профессор Швеф: тонкогубый, лысый, с обвисшими щеками и дряблой шеей. От его пустых вопросов начинала болеть голова. Герда с тоской смотрела на часы, тикающие над уродливым стеллажом. Еще пятьдесят минут…
- Я смотрю, вы заскучали – сказал Швеф. Он был старше пятнадцатилетней Герды раза в четыре, но обращался к ней на «вы». Это не делало его дурацкие вопросы более осмысленными, но Герда, видевшая в вежливости соблюдение правил, все же мысленно добавила ему плюс. – Да-да, не стесняйтесь. Тест Склярского – скучнейшая вещь. Он таким и задуман.
- Почему? – Герда впервые заинтересовалась беседой.
- Его задача – быстро диагностировать нарушения психики. Диалог в рамках теста Склярского будет интересен только людям с тяжелыми проблемами рассудка. Вы заскучали, значит ничего страшного у вас нет, - улыбнулся доктор.
Герда равнодушно пожала плечами. Конечно, она здорова. Если бы не родители, она бы и близко к этому кабинету не подошла. Она опять задержала взгляд на скошенном потолке. Как же это неправильно. Зачем, зачем объединять стену и потолок? Впрочем, тут есть проблемы и серьезнее. Вот, например, само слово «потолок». Происходит от латинского tellus, то есть «пол», «земля».
Ощущение неправильности опять сдавило голову, и Герда закрыла глаза. Этот мир фундаментально неверен. Иначе как еще объяснить, что люди назвали «потолок» – «полом»?
- Герда? – раздался участливый голос доктора. – Все в порядке?
- Нет, - глухо ответила она.
- Вот как? Почему же?
Герда вдохнула полную грудь воздуха. В носу защипало от пыли.
- Потому что мир, в котором мы живем, фундаментально порочен. Он нарушает собственные законы. Как основополагающие – например, физика микромира противоречит физике макромира и наоборот, так и прикладные, вроде элементарных биологических принципов и вытекающих из них законов психологии и социологии. Мы пользуемся языками, нарушающими собственные лингвистические нормы. Люди нарушают законы, в принятии которых они прямо или косвенно принимали участие. Человечество в целом ведет себя нелогично, что противоречит его свойствам как разумного вида. Эмерджентность нашей реальности достигла столь высокого уровня, что базовые правила ее существования утратили силу. Можно ли в этом случае говорить вообще о какой-то системе, если нет ни одного правила, хоть сколько-то исчерпывающе описывающего ее?
Швеф растерянно снял очки и начал протирать их лацканом пиджака. Герде оставалось только поморщится – футляр с замшевой салфеточкой, специально произведенной для протирания очков, лежал слева от доктора. Но тот даже не попытался сделать все правильно. Что в слове «лацкан» может указывать на протирание очков? Впрочем, это еще одно слово, оказавшееся не на своем месте. Происходит от латинского laqueus, то есть – «петля», «силок». Отвороты пиджака называются «петлями», прекрасно. Впрочем, тут лучше остановиться, потому само слово «пиджак»…
- Очень интересная точка зрения, - наконец сказал Швеф, вернув очки на нос. – Безусловно, наш мир несовершенен. Но, возможно, его не надо исправлять? Что, если его изъяны – неотъемлемая часть структуры?
Герда замотала головой.
- Мир можно исправить! Нужно только найти первопричину.
- Позвольте спросить, кто вам об этом сказал?
- Ромовая баба.
- Как? – не понял доктор.
- Моя бабушка, - объяснила Герда. – Ее звали Ева. Но другие называли ее «ромовой бабой», потому что она пила много рома. И она очень хорошо понимала, что наш мир неправильный, потому что как-то раз попыталась его починить…
- И как же она пыталась его починить?
- Она была революционеркой. Когда во Франции началась революция против неправильного мира, бабушка была студенткой, в Парижском университете. Она вместе с остальными начала действовать, чтобы все исправить. Но у них не получилось, - грустно закончила Герда,- поэтому уже пятьдесят лет мы опять живем неправильно.
- И что об этом говорит ваша бабушка? - осторожно спросил Швеф.
- Ничего, - вздохнула Герда. – Она умерла месяц назад. Выпила слишком много рома и выпала голой из окна.
- Какой ужас, - покачал головой доктор, - мои соболезнования. Поэтому вы перестали есть и разговаривать? Ваши родители сказали мне…
Герда покивала.
- Хорошо, что вы передумали, - похвалил ее Швеф. – Так бы вы не решили ни своих проблем, ни мировых. Тем не менее, у нас кое-что есть – ваша уважаемая бабушка. Расскажите о ней больше. Как она собиралась бороться с неправильностью мира? Мне в 68-м было лишь десять лет, я помню ту эпоху очень смутно.
- Я не знаю, - грустно ответила Герда. – Когда я ней приезжала, она уже выпивала много рома. Я даже не знаю, с кем она боролось. Каждый раза бабушка жаловалась, что мир такой плохой, потому что она тогда не сумела победить ИХ.
- Их?
- ИХ, - поправила его Герда. – Она всегда говорила «ИХ». «Мы не добили ИХ в 68-м, поэтому все так плохо». Или так: «Герда, деточка моя, прости, что тебе приходится жить во всем этом. Если бы мы ИХ тогда прикончили, все было бы иначе».
Доктор задумчиво поправил очки.
- И все?
- Еще она говорила, что ее мама – моя прабабушка – тоже сражалась с НИМИ, - подумав, добавила Герда. – И если бы у нее получилось избавить мир от НИХ, то никакого 68-го года не потребовалось.
- М-да, - озадаченно пробормотал Швеф. – Что ж, понимание – первый шаг к рационализации, а рационализация – основа психологического комфорта. Вот вам домашнее задание – попробуйте узнать, с кем же боролась ваша бабушка. И еще я выпишу вам алпразолам. Полтаблетки три раза в сутки.
- И это поможет? – с сомнением спросила Герда.
- Пить ром вам все равно еще рано, - пожал плечами доктор.
***
Бабушкина квартира располагалась на четвертом этаже старинного дома почти в самом центре города – на Тресковом бульваре. Выходя из метро, Герда вздрогнула – ей показалось, что обочине проезжей части – там, куда упала бабушка – все еще осталась лужа крови: густая, дрожащая, словно вишневый пудинг, тянущая к ней упругую блестящую ложноножку. Она потрясла головой, и морок развеялся – это была обычная дождевая лужа на красной велодорожке, в которой отражались огоньки кафе «Хаястан» на первом этаже.
Ключи от бабушкиной квартиры Герда вытащила из папиного стола вчера вечером. А сегодня утром, вместо школы, сразу поехала на Тресковый бульвар. Слова доктора Швефа не просто засели в ее голове – они пустили там корни, приклеившись к рассудку, словно семечко омелы. «Узнайте, с кем боролась ваша бабушка» из короткой фразы на глазах превращалось в огромный пушистый шар идеи, заполнявшей голову целиком.
Захлопнув входную дверь, Герда осталась в тесной прихожей. Хоть бабушки уже не было, квартира выглядела как прежде; казалось, что ее хозяйка просто на минуту вышла. Пахло старостью, ромом и острым соусом, которым поливали блюда в «Хаястане». Герда сделала несколько неуверенных шагов и внезапно поняла, что хотя и знает бабушкину квартиру, как свою – но при этом совершенно не представляет, с чего начать поиски.
В кармане пискнул телефон – это было напоминание о приеме таблеток, которые ей прописал доктор. Проглотив таблетку, Герда прислушалась к своим ощущениям. В бабушкиной квартире хаос мира ощущался не так сильно, его обрывки доносились только из-за окон в виде какофонии уличных звуков и лоскутного одеяла запахов. Здесь все стояло на своих местах, все отвечало своему назначению, все было структурировано в соответствии с логикой – от мебели, до расстановки книг на полках. После таблетки отступал и внешний хаос, а свернутые в жесткую спираль мысли расправлялись упругой травинкой и тянулись вверх, туда, где за белым потолком (что за мерзкое слово!) и красной черепицей крыши, над серыми северными тучами есть лазурное небо и теплое рыжее солнце, похожее сразу на апельсин и на котенка.
Отметив, что ее не царапает не менее отвратительное слово «апельсин» («китайское яблоко», тьфу!) Герда присела в бабушкино кресло. Оно казалось нагретым, словно в нем мгновение назад кто-то сидел. «Понимание – первый шаг к рационализации», сказал Швеф. Надо представить себя бабушкой, поняла Герда. Думать, как она. И делать, как она.
Герда достала из серванта бутылку с этикеткой «Ром» и, повторяя бабушкино движение, налила в низкий широкий стакан около двух сантиметров темной жидкости. Запах был приятным, потому что он напоминал о бабушке. Вкус оказался отвратительным – рот обожгло, словно кипятком, а от горечи из глаз брызнули слезы. Но шок воскресил почти выцветшее воспоминание трех или четырехлетней давности, когда они сидели с бабушкой на балконе и смотрели на нежно розовый весенний закат. Тогда Герда спросила:
- Ба, почему тебя называют «ромовой бабой»? Из-за этого? - она указала стакан с ромом, который бабушка отставила на широкий каменный парапет.
Та рассмеялась.
- Не только. Когда я училась во Франции, меня называли «гром-бабой». Отчасти из-за происхождения, отчасти из-за характера.
Помнится, тогда Герда тяжело вздохнула, поняв, что мир все же добрался и до бабушки. Гром – это грохот во время грозы. Ну при чем здесь бабушка Ева? А та продолжала, широко взмахивая руками:
- Ух, как мы задали ИМ жару в 68-м! Я была впереди, вела отряд нашего факультета. Сорбонна дрожала от поступи филологов! Мы пили вино, а потом наливали в пустые бутылки бензин. Каждая выпитая нами вечером бутылка вина, утром превращалась в огненную оплеуху – прямо в их мерзкие морды!
Герда все равно ничего не поняла, и тогда бабушка принесла фотоальбом…
Рука от неожиданности разжалась, а стакан глухо стукнулся об ковер, залив его остро пахнущей лужей. Герда очнулась от яркого воспоминания и решительно сжала кулачки. Конечно, ведь у бабушки был альбом со снимками. И она их даже показывала, но тогда Герда смотрела их невнимательно. Ничего, сейчас она эту ошибку исправит.
Тот самый альбом нашелся в тумбочке возле бабушкиной кровати. Герда уселась за стол в гостиной и не спеша начала изучать каждое фото.
На первых снимках бабушки не было вообще, но Герда узнала прабабушку, чей портрет висел в у них в квартире над пианино. Тут она была еще моложе, с коротко остриженными волосами (Герда рефлекторно провела рукой по своим тугим косичкам), в высоких сапогах и приталенной куртке. Почти везде она была с пистолетом или коротким автоматом, похожим на букву «П» с дополнительной горизонтальной перекладиной. Ее окружали улыбчивые небритые мужчины, тоже в сапогах и с оружием; все вместе они шли вдоль железнодорожных путей, сидели под аркой старого каменного моста, обедали в тесных темных помещениях, позировали на фоне деревянной будки с надписью Wache (прабабушка, широко улыбаясь, держала в руках стальную каску с аккуратной дырочкой сбоку), резали огромными ножницами колючую проволоку и размахивали флагом из трех полосок. Герда осторожно листала дальше. Прабабушка становилась взрослее, небритые мужчины пропали (кроме одного, это вероятно, и был прадедушка Пьер), затем на снимках появился младенец в круженом чепчике. За дюжину снимков младенец превратился в пухленькую девочку, которая таскала за хвост кота, бегала по парку и каталась на пони.
«Это все не то», - решила Герда и начала листать быстрее. Нужные снимки нашлись ближе к концу. Молодая бабушка, одетая по последнему шику моды 68-го года – широкие брюки с завышенной талией и короткая кожаная куртка – яростно выбрасывала в воздух кулак. На нее почтительно смотрели улыбчивые небритые мужчины. Было видно, что бабушка что-то кричит, но как узнать что? Герда вынимала снимки, надеясь найти хотя бы подпись, но везде были лаконичное «Май 1968, Париж». Однако одна из фотографий неожиданно подарила ей зацепку.
Здесь ее бабушка стояла на баррикаде из перевернутых автомобилей. Ее лицо не было искажено криком; наоборот, оно выглядело торжественно, как у статуи на Центральной площади. Ее волосы красиво развевались на ветру, точь-в-точь, как пламя на фитиле бутылки, которую она держала в отведенной для броска руке. Такое же пламя горело в глазах молодой бабушки; не было никаких сомнений, что она прямо сейчас бьется с НИМИ. За ее спиной виднелся растянутый на всю улицу транспарант, немного порванный, но все еще читаемый: Mort aux vaches!
«Горячо», - почувствовала Герда. Это оно. Это ОНИ. Вытащив фотографию из альбома, она побежала домой.
***
Пробежав мимо родителей в гостиной, Герда хлопнула дверью своей комнаты и помчалась к книжному шкафу искать французский словарь. Конечно, перевод можно было найти и в интернете, но Герда не доверяла Сети; та была концентрированным хаосом без осязаемых границ. Что проку от системы, где любую информацию можно изменять кому угодно и даже задним числом? Вот книги не врут: они тверды, ощутимы, неизменны.
Продираясь через дифтонги, Герда аккуратно переводила старое заклинание в понятный ей вид. «Мор-о-ваш». Под шелест страниц словаря иностранные слова теряли свои тайны, но закончив с переводом, Герда удивленно заморгала. Полученная фраза не имела никакого смысла.
Или имела? Схватив фотографию с бабушкой, Герда так же стремительно, как пятнадцать минут назад, вылетела из квартиры. Родители в гостиной удивленно переглянулись.
Уже через полчаса Герда сидела в библиотеке, обложившись книгами. С каждой страницы ей в лицо кричала страшная правда: бабушка была совершенно права. Чудовищное загрязнение атмосферы, почвы и грунтовых вод; содействие вымиранию целых видов; присвоение огромных энергетических мощностей; стимуляция самых низких качеств в людях – все это было ИХ виной.
И так продолжалось тысячелетиями, пока мир не оказался буквально на грани. Осознав, как близка грядущая катастрофа – которую так хотела предотвратить бабушка, но не сумела – Герда не выдержала и закричала на всю библиотеку:
- Это всё неправильно! Так не должно быть! Люди страдают. Люди умирают. Целые экосистемы рушатся! И все из-за НИХ!
Люди в читальном зале удивленно подняли взгляды на Герду. Но та, пораженная открывшимся ужасом, уже не могла остановиться.
- Смерть коровам! – кричала Герда лозунг, под которым бабушка выходила на баррикады полвека назад, - Мы должны спасти этот мир! У нас нет другой планеты!
Она накинула на себя лимонный дождевик и выбежала на улицу. Тугие косы выбивались из-под капюшона.
- Смерть всем коровам!
***
- Вторая пятилетка нового курса, проложенного генеральным секретарем ОЗН госпожой Гердой Бергтон, была выполнена досрочно – с таким заявлением выступил центральный офис Организации Зеленых Наций. Последнее стадо коров было уничтожено на востоке Исландии. Благодаря реализации идей госпожи Бергтон, мир полностью избавлен от разрушительных выбросов метана в атмосферу, которые до недавнего времени приводили к катастрофическим изменениям климата. В соответствии с постановлением, принятым на последнем пленуме ЦК ОЗН, следующая пятилетка будет посвящена полному уничтожению коровоподобных животных, к которым были отнесены козы, овцы, ламы и свиньи. Последний пункт нашел горячую поддержку в Ближневосточном регионе…
Герда слушала диктора вполуха – для нее эти новости уже не были новыми. Служба безопасности вчера донесла, что директор ближневосточного бюро мог получить взятку за внесение в список коровоподобных животных свиней вместо изначально намеченных верблюдов. Это мысль неприятно давила на затылок. Если Герда выполнила волю бабушки и убила всех коров, почему мир по-прежнему ведет себя неправильно?
Взять ту же погоду. Ветер швырял в панорамные окна Зеленой башни крупные дождевые капли, а температура на улице упорно не опускалась ниже +15. Без календаря было бы невозможно догадаться, что сейчас конец декабря – особенно после отмены Рождества и Нового года. Это было нелегко, но у Герды все-таки получилось избавить мир от этого апофеоза бессмысленного потребления с его жуткими атрибутами, вроде убитых деревьев и взрыва пороховых зарядов в атмосфере. Реальность стала логичнее, чище, экономнее. Вот только декабрь с каждым годом становится лишь теплее.
Она достала планшет и начала листать итоговые отчеты. За последнюю пятилетку удалось снизить потребление мяса на 95%, в 83% регионов Земли достигнута углеродная нейтральность, выбросы углекислоты доведены до уровня 1825 года, полностью запрещен личный автотранспорт и авиаперелеты. Благодаря ограничению прав частной собственности и обширному надгосударственному регулированию, удалось сократить социальные и экономические разрывы – уровень жизни в Центральной Европе и Центральной Африке почти не отличается. Отчеты кричали об успехах и победах, но Герда чувствовала, что что-то шло не так, как ей это представлялось двадцать лет назад.
Раздался мелодичный перезвон, и в кабинет вошел референт с подносом. Двумя отточенными движениями он поставил Герде на стол чашку с кофе и блюдце со странной конструкцией, похожей на толстую трухлявую ветку. От нее доносился смутно знакомый запах.
- Ваш кофе, госпожа генеральный секретарь, - прошелестел референт.
- Что это? – спросила Герда, указывая на блюдце.
- Это ромовая баба. Такое пирожное, госпожа генеральный… - начал референт, но закончить не успел. Блюдце с пахнущим ромом предметом стало гвоздем, вколоченным в зеркало действительности. Мир вокруг пошел трещинами, распадаясь на несвязанные фрагменты, между которыми клубился жирный черный дым. Огромным усилием воли Герда вернула реальность на место, а блюдце с десертом отдала ничего не понимающему референту. У нее дрожали руки. Как же так, как же так? Она сделала все правильно, почему же мир искажается еще сильнее? Теперь они называют пирожные, как ее покойную бабушку! И никто ничего не замечает? Никто не видит, насколько неуместно это название? Этот рыхлый бурый цилиндр ничем не похож на нее. Ничего общего. Какой абсурд!
- Кто придумал так назвать десерт? – задала вопрос Герда, глядя перепуганному референту прямо в глаза, - Чья это идея?
Тот затрясся еще сильнее.
- Я… Я не знаю… Она всегда так называлась… Ромовая баба, это название… Госпожа генеральный секретарь, я могу уточнить, - забормотал он.
- Вон отсюда, - скомандовала Герда, чувствуя, как реальность вновь сдавливает голову чугунным обручем. – Доктора Швефа ко мне, быстро!
Пока референт пятился к двери, Герда одну за другой проглотила три таблетки. Легче не становилось, поэтому затем последовали четвертая и пятая.
***
За прошедшие двадцать лет доктор Швеф высох, побледнел, покрылся россыпью пигментных пятен и утратил способность ходить – теперь он передвигался в кресле-каталке. На Герду он смотрел снизу вверх: с сочувствием и страхом одновременно.
- Я не понимаю, - нервно повторяла Герда. – Мир не становится правильнее. Мир не становится логичнее. Я все сделала правильно – но нужных последствий не произошло. Оно только хуже. Все вокруг искажается и буквально душит меня! И таблетки ваши больше не помогают!
Доктор не без труда поднял руки в жесте, который, видимо должен был призывать к спокойствию.
- Герда, дорогая, но ведь таков наш мир? Честно говоря, я впечатлен тем, как многого вы добились. Буду откровенен: когда вы начали эти «климатические забастовки» и «пятницы ради будущего», я был среди тех, кто смеялся над вами. А теперь вы управляете почти всей планетой.
- Что толку, если я не могу сделать мир правильным? – Герда стукнула по столу кулаком.
- Во время нашей первой встречи я сказал вам «Займитесь рационализацией». Помните, вы хотели узнать мотивы борьбы вашей бабушки. С кем она боролась…
- Я это сделала! Сделала! Я убила всех коров! Вот свежий внутренний отчет – после акции в Исландии мы нашли еще две коровы на юге Техаса и ликвидировали их. Что толку? Становится лишь хуже!
Доктор вздрогнул.
- Подождите. Причем здесь коровы? Я считал, что ваша экологическая деятельность – это сублимация…
- Потому что бабушка воевала с коровами. Вот ее фото, я уже двадцать лет держу его рядом. Видите? «Мор-о-ваш»! «Смерть коровам!».
Лицо Швефа начало заливать белизной.
- Боже, дитя мое… Вы поняли это буквально. Там речь была не про коров… Vache – это неправильно прочитанное французами Wache: немецкое слово, означающее «стража», «охрана». Понимаете, после оккупации Германией Эльзаса и Лотарингии, а также во время Второй мировой немецкие солдаты и полицейские стояли на постах с табличкой Wache. Французы читали по своему, произнося это как «ваш» – «корова». Так называли немцев. А к 68-му году… - Швеф неожиданно скривился и схватился за грудь – Боже, кажется у меня…
Он не успел договорить. У Швефа закатились глаза, и он беспомощно осел в кресле. Его тонкие губы тут же начали синеть. Но Герда этого не замечала: она сосредоточено смотрела в стену, пытаясь осмыслить сказанное доктором.
Wache! Герда тут же вспомнила ту фотографию из бабушкиного альбома. Ее не было под рукой, но сейчас старый снимок будто проступил на белой стене офиса генерального секретаря. Улыбающаяся прабабушка, которая тоже воевала с НИМИ, держит в руках пробитый пулей стальной шлем. Сзади будка с надписью Wache, вокруг веселые соратники прабабушки: небритые, взъерошенные, очень довольные собой. А в глубине фото, если присмотреться, можно увидеть лежащее ничком тело в серой униформе.
Двадцать лет она воевала не с теми. Двадцать лет! Неудивительно, что мир стал лишь хуже – ведь ОНИ еще живы. Но она еще может все исправить. Герда отпихнула в сторону кресло с бесполезным доктором и размашисто зашагала в коммуникационный центр. Нужно отдать самый важный приказ мировому комиссару по вопросам обороны.
***
… проанализировав доклад научного комитета Земли, Верховный Совет во главе с генеральным секретарем Гердой Бергтон согласился, что ради будущего планеты и человечества необходимо избавить мир от Германии, Австрии, Лихтенштейна, Люксембурга а также ряда отдельных областей Швейцарии, Италии, Бельгии и некоторых других государств. Именно эти страны и их районы ответственны за срыв пятилетнего зеленого плана, предусматривающего мировое понижение температуры на три градуса. Мировой совет официально призвал их виновными в экологическом терроризме и вредительстве.
В комиссариате по вопросам обороны подтвердили, что ракетные удары и бомбардировки крупных населенных пунктов эко-террористов уже ведутся; успешно поражены такие цели, как Берлин, Вена, Берн, Гамбург, Кёльн, Франкфурт и многие другие. Как заверили в пресс-службе ведомства, применяемое оружие безвредно для природы и неразумной жизни; кроме того, оно климатически нейтрально. По предварительным оценкам, контртеррористическая операция, обещающая стать самой масштабной в мировой истории, продлится около недели. К другим новостям…
Герда плеснула в бокал рома, поднесла его к лицу и удовлетворенно втянула острый аромат. Пахло победой. Все-таки, она ИХ победила.