Чаепитие с тортиком в доме судьи номер три
Когда Эдуард не появился в Телеграме и на следующий день, мы с Петром решили навестить его лично. Конкурс заканчивался этим вечером, и Джеймсы в треде уже недовольно гудели, требуя судейских рецензий и результатов.
Что за Джеймсы? Какой тред? Да, кажется, я не с того начал. Итак, в рунете существует анонимный форум Двач; на нем имеется раздел /izd, он же – Издач. Большую часть года он пуст – посреди серо-оранжевой пустыни два с половиной анонима обсуждают топ Автор-тудея и уместность шипящих при описании батальных сцен. Но все меняется, когда объявляют о начале конкурса.
Писатели-анонимы, прозванные Джеймсами, шлют свои рассказы на заданную тему; судьи-анонимы, прозванные… впрочем, неважно… ставят им оценки и пишут рецензии. В треде – форумной ветке обсуждения – кипят страсти, достойные литературного кафе в Париже конца XIX века: Джеймсы ищут плагиат, осуждают чужой вкус, проклинают судей и анонимно ругают свои работы, рассчитывая, что кто-то их похвалит хотя бы из чувства противоречия.
Итак, конкурс завершается сегодня. Меня зовут Славой; Петра и Эдика я уже представил. Как вы, вероятно, догадались, мы судьи этого конкурса: первый и второй соответственно. Уже сегодня от нас ждут результатов и рецензий. Но Эдуард, наш судья номер три, неожиданно перестал выходить на связь пару дней назад. Поэтому сейчас мы стоим перед запертой дверью его квартиры, и пока Петр раздраженно давит на кнопку звонка, я…
- Ты можешь замолчать? – оборвал меня он, - Кому ты это все рассказываешь?
- В рассказе должно быть вступление, - пожал плечами я. – Как иначе читатель поймет, кто мы такие?
- Но зачем так в лоб?
- Двадцать тысяч знаков, - напомнил я. – Не до эстетства.
Петр отошел от двери, за которой допевал свою трель звонок, и привалился к перилам.
- Кончился твой рассказ, Слава. В лучшем случае, его просто нет дома, - он достал из кармана пачку сигарет и щелкнул зажигалкой, - Может ментов вызвать? Или МЧС? Кто там двери вскрывает?
- А что мы им скажем? Не-не-не, и в лимит мы тогда не уложимся, - запротестовал я, - Давай так. Эдик тебе дал запасной ключ. Посмотри в заднем кармане.
Петр медленно и торжественно вытащил увесистый ключ, после чего так же неспешно вставил его в скважину. Замок приветственно хрустнул, и мы вошли внутрь.
Эдик жил в небольшой однокомнатной квартире; дверь этой единственной комнаты оказалась заперта. Убедившись, что его нет ни в порядочно захламленной кухне, ни в ванной, мы остановились перед закрытой дверью.
- Эдик дал мне два ключа? – поинтересовался Петр.
Я покачал головой.
- Жирно будет. Я даже первый ключ объяснить не смогу.
- Тогда на счет «три». Раз-два-три!
Мы выбили дверь и оказались в пустой комнате. У стены стояла продавленная советская раскладушка, по посеревшему паркету были разбросаны листы бумаги. Петр задумчиво изучал замок выбитой двери.
- Смотри-ка, - показал он. – Дверь была закрыта на щеколду. Изнутри.
- Получается, Эдик пропал из закрытой комнаты? – удивился я. – Но как?
- Загадка, достойная ежика Жоржа, - покачал головой Петр. – Давай думать.
- Стоп-стоп-стоп! – вспомнил я. – Детективы нельзя.
Петр понимающе кивнул и, облизнув губы, начал расстегивать рубашку.
- Порно тоже запрещено! – крикнул я, отскакивая в сторону.
Пока Петр приводил себя в божеский вид, я поднял один из листков, разбросанных по полу. Это была распечатка одного из конкурсных рассказов.
«… с трудом удерживая в руках свой огромный пульсирующий плазмометр, я резко вогнал его во внутренний энергоконтур гиноида. Тонка закатила окуляры и тихо застонала…».
Похоже, Эдуард предпочитал читать по старинке – с бумаги.
- Вот оно, - уверенно заявил Петр, потрясая ворохом распечаток. – Все просто. Эдик попал в один из рассказов. Только не спрашивай, как. Иначе мы не влезем в лимит.
Я мысленно пропустил пять или шесть уместных в данном случае реплик. Ага, вот эта:
- Но в какой?
Петр пожал плечами.
- Понятия не имею. А хотя бы примерная догадка будет стоить нам трех-четырех тысяч знаков. Ясно одно: при переносе листы разбросало по комнате. Поэтому, чтобы найти Эдика, нам придется проверять все рассказы.
- Все? – ужаснулся я. – Опять?
- Ну, реально три-четыре. Больше не успеем – лимит же! – напомнил Петр, поднимая палец вверх. – И очень важно, чтобы они не разлетелись во время нашего переноса. Нужно их чем-то скрепить. Поищи клей или что-то вроде того.
Найти клей в пустой квартире нашего третьего судьи было так же сложно, как соответствие теме конкурса в рассказах Аткинса. Смущаясь самого себя, я принес Петру обнаруженный в холодильнике баллончик взбитых сливок.
- Серьезно? – поднял бровь он.
Я молча развел руками.
- Ладно, будем делать торт, - проворчал он, выдавливая сливки на нижние листы, а затем укладывая следующие распечатки, как коржи. Получился почти симпатичный, хотя и немного неровный кубик.
Затем Петр вынул из внутреннего кармана небольшую серую коробочку с раздвижным металлическим штырем, который он одним резким ударом вогнал в этот бумажно-сливочный торт.
- Это «Турбо-ридер», - объяснил он. – Своего рода прибор для путешествия по рассказам Издача. Мне его сам Гельвич подарил, когда на пенсию выходил.
- И как им пользоваться?
- Сейчас мы попадем в верхний рассказ стопки, затем будем опускаться все глубже и глубже вниз… - Петр не успел закончить, потому что пол неожиданно заходил ходуном, - Держись!
Пол исчез, а рот и нос почему-то залепило густыми сладкими сливками.
***
Совершенно определенно, мы больше не были в квартире Эдика. Нас окружали огромные, радужно блестящие на солнце полусферы – видимо, местные дома. В отдалении виднелась совсем уж исполинская башня из такого же переливающегося стекла. Людей вокруг не было, но до нас доносился какой-то невнятный гул.
- Где мы? – спросил я, прочищая нос от сливок. Какое счастье, что я так и не нашел клей.
Петр сплюнул белым на аккуратную розовую брусчатку в виде сердечек и достал телефон.
- Понятия не имею. Сейчас пройдемся, осмотримся. Таймер установлен на двадцать минут; когда время выйдет, мы перенесемся в следующий рассказ.
- А если мы не успеем найти Эдика? Смотри, какой этот… - я замялся, пытаясь подобрать правильное слово, - этот… город здоровый!
- Если он тут есть, мы его найдем, - успокоил меня Петр, - «Турбо-ридер» следует сюжетной канве. А раз не встретим… ну, значит он в другом рассказе. Не паникуй.
Мы шагали по пустым улицам в сторону гула, в котором все отчетливее проступали голоса. Казалось, что где-то впереди стоит огромный стадион. Наконец, мы вышли на площадь у самого подножья стеклянной башни.
Зрелище впечатляло. Площадь заполняли плотные шеренги девушек в стереотипных платьях горничных; за спиной у каждой была пристегнута винтовка с блестящим на солнце штыком. На постаменте перед башней торжественно простирала руки девушка в белом платье, поверх которого была повязана сложная система ремешков, удерживающих на ней толстую книгу и короткий широкий клинок. За ее спиной тоже возвышались горничные – стриженные, мускулистые, мало похожие на девушек, собравшихся снизу.
- Это рассказ Феечки, - прошептал Петр, пока мы осторожно пробирались по краю площади мимо шеренг боевых горничных. – Будь осторожен, в любой момент может начаться…
- Что? – спросил я.
- Понятия не имею. Что угодно.
- Сестры мои! – какая-то хитрая система усилителей и динамиков разносила голос девушки в белом по всей площади, - Мы закончили с награждением достойных!
По площади прокатился радостный гул. Петр прищурился.
- Теперь пора наказать провинившихся! Андрэ Шамшэ, швец пятой чулочной бригады, обвиняется в распространении лживых слухов, порочащих Мейдократию!
Горничные загудели, а на помост вытолкнули пухленького парня в черном платье со шнуровкой и передником. Его длинные темные волосы были заплетены косички и перехвачены рыжими бантами.
- Госпожа Амихана! – тут же закричал он. – Госпожа Амихана, я клянусь, что…
Договорить он не успел – одна из широкоплечих горничных сзади, хищно двигая щетинистым кадыком, ткнула Андрэ прикладом под ребра. Площадь одобрительно загудела.
- Это точно не Эдик, - заметил я.
- И слава богу, - отозвался Петр.
- Согласно уложению Мейдократии, Андрэ приговаривается четырем неделям карцера с невыносимо текущей водой! И пожизненному отлучению от ванильного кофе. Слава Инферии!
- НЯ, СМЕРТЬ! – громыхнула площадь.
- Госпожа Амихана, я клянусь Даскалиями, это правда! – заорал Андрэ, - Дамбу на заводе мыльной пены построили с нарушениями! Нас затопит…!
Андрэ получил очередной удар прикладом, но на него уже никто не смотрел – с той стороны, где садилось солнце, донесся грохот, а в темнеющее небо взлетели целые облака розовых пузырей. Горничные на площади завизжали и начали разбегаться.
- Что с таймером? – нервно спросил я.
Петр полез за телефоном.
- Пятнадцать секунд. Похож, в Селене будет буря.
- Это город называется Селен? - удивился я.
- Слава, как ты пишешь рецензии? – удивленно поднял на меня глаза Петр. – Такое ощущение, что ты вообще не читаешь присланные рассказы.
- Просто мне больше нравится писать, чем читать… - начал я, но тут стеклянный город горничных исчез.
***
В этот раз перенос прошел почти незаметно, однако волосы все равно испачкало сливками. Мы сидели за угловым столиком в небольшом кафе. Обшитые деревом стены были густо утыканы рогами: от развесистых оленьих, до небольших козьих, похожих на крючки для одежды. Судя по кромешной темноте за окнами, давно наступил вечер; однако свободных столиков почти не было. Пахло табаком и пивом.
- Где мы сейчас? – спросил я у Петра, выставляющего таймер.
- Откуда я знаю? – раздраженно ответил он, - Я не помню, в каком порядке лежали рассказы.
К нам подошла официантка: голубоглазая, с бесстрастным лицом и скрученными в два кренделя косами.
- Зинн хайль. Что будете пить?
Петр вздохнул.
- Все понятно. Это рассказ Беглетина. Значит так, правило первое…
- Два кофе, пожалуйста, - сказал я. Официантка, не мигая, продолжала смотреть на меня в упор. Я растерянно перевел взгляд на Петра.
- Зинн хайль. Два кофе, битте, - отчеканил он. Официантка кивнула и пошла прочь.
- Правило первое, - терпеливо продолжил Петр, - любую реплику начинай с «Зинн хайль». Понятия не имею, что это значит, но у Беглетина так разговаривают все. Атрибуты манярейха, так сказать. И побольше немецких слов.
- У нас в школе только английский был, - занервничал я.
- Недоработка, конечно. Но, подозреваю, что у него тоже.
Вернулась официантка с кофе.
- Зинн хайль, - кивнул Петр, - Спасибо.
- Зинн хайль. Битте шён, - отозвалась официантка.
Я потянулся к чашке с кофе, но Петр коротко шлепнул меня по руке.
- Правило второе: ничего не ешь и не пей.
- Это почему?
- Серьезно, начни уже читать конкурсные работы! – возмутился Петр. – У Беглетина любая еда отравлена какой-нибудь дрянью. Оглянись!
Лучше бы я этого не делал. Оказалось, что опрятный старичок за соседним стол, увлеченно кромсающий яблочный пирог, ниже пояса растекался густой черной слизью; у подтянутого офицера в скрипящей кожаной форме, сидевшего с кружкой пива напротив, вместо глаз были наполненные дымящейся тьмой провалы; по потолку носились друг за другом какие-то мутные черные кляксы; а наша официантка невозмутимо отсчитывала сдачу блестящим темным щупальцем, вылезающим из-под юбки. Откуда-то из-за моего уха в чашку упал кусочек взбитых сливок; кофе в чашке немедленно пошел пузырями, сложился в издевательскую гримасу и проглотил белый сгусток. Мне вдруг стало нехорошо.
- Эй, ты куда? – крикнул Петр, пока я почти на ощупь бежал к выходу мимо искаженных мутных фигур, которые все больше теряли человеческий облик, обрастали щупальцами, клешнями, воронкообразными глотками, растекались чернильными кляксами и исходили черным дымом. Ударив в дверь плечом, я буквально выпал на шершавый асфальт и замер, глотая свежий ночной воздух.
Отдышавшись, я понял, что вокруг происходит что-то странное. Вдали что-то тяжело ухало и рвалось – то ли бомбы, то ли снаряды. Чуть ближе строчил пулемет, выпуская в небо очереди красно-зеленых трассеров. Мимо кафе вышагивали какие-то люди в смутно знакомой униформе с керосиновыми фонарями в руках. Один из них подошел ко мне, и, поднеся горячую лампу к лицу, молча уставился на меня. Глаза у него были такие же, как у давешней официантки – голубые и совершенно пустые.
- Гутен абден… - собрал я в кучку свои знания немецкого. – Ич бен ладен.
Незнакомец, не меняя позы, буравил меня взглядом. Я вспомнил слова Петра и построил фразу по-новому:
- Зинн хайль! Гутен абден, ич бен ладен!
- Зинн хайль! – тут же ответил тот, выбросив вперед руку со сжатым кулаком. Затем он немедленно ушел куда-то в темноту.
Стараясь не смотреть по сторонам, я осторожно вернулся за наш столик.
- Там снаружи какие-то хмыри с лампами ходят, - рассказал я Петру.
Тот равнодушно пожал плечами и взглянул на телефон.
- Таймер сейчас сработает, не уходи никуда.
- А Эдик? – спросил я.
- Раз мы его не встретили, значит его тут и нет. Слава богу, - поежился он, - Провести в этом манямешном рейхе больше двадцати минут – выше моих сил. Ага, приготовились!
Кафе перевернулось, меня потащило к стене с рогами, которая исчезла за мгновение до столкновения, а рот опять забило сливками.
***
Я толком не успел осмотреться, чтобы понять, куда нас забросило в этот раз: легкие скрутило, а к лицу будто прижали горячую подушку. Каждый судорожный вдох кислого тяжелого воздуха не приносил облегчения, а лишь продлевал агонию. В глазах начало темнеть, и я бессильно опустился на груду какого-то жесткого мусора. Рядом беспомощно хрипел Петр.
Дорогой читатель! Если ты не хочешь, чтобы этот рассказ завершился прямо сейчас, помоги героям. Спой добрую песенку о дружбе – например, «Дружба крепкая не сломается» или просто заглавную тему My little pony. Флафф-конкурс, всё же (что бы это ни значило). А если ты сейчас одет в платье и рыжий парик с двумя косичками, сидишь перед компьютером и ведешь литературный стрим, смело пой арию Casta diva. Напоминаю слова:
«Аааа ноии вооольги
Ииль бель сембьяанте…
Аааа ноии вооольги аааа ноии воольги
ИИИИЛЬ БЕЕЕЛЬ СЕМБЬЯАААААААААААААААААААААААААААААААААААААААнте!»
Когда мой угасающий рассудок окончательно погрузился во тьму, где-то на границе сознания раздался приятный баритон, фальшиво, но старательно выводивший арию из «Нормы» Винченцо Беллини. Прежде чем я успел удивиться столь абсурдной фантазии умирающего сознания, мое лицо сдавило ремешком, а в нос ударило свежим и чистым. Сделав три самых прекрасных вдоха в своей жизни, я открыл глаза. На мне была дыхательная маска, от которой тянулся шнур к баллону с надписью «Миранда Зоммерфельд». Петр сидел напротив, сосредоточено сопя в точно такую же маску.
- Что это было? – выдохнул я. Слова из-под резины доносились глухо.
- Бог из машины. Автор спас персонажей через эмпатию читателей.
- Нет, я про этот мир. Почему тут невозможно дышать?
Петр медленно обвел рукой окружающий нас пейзаж. Перед нами простиралась какая-то уходящая за горизонт свалка; мусор громоздился холмами, похожими на пустынные барханы. За нашей спиной стояло огромное, но полуразрушенное здание, в котором угадывался супермаркет. Стекла были выбиты, свет не горел, товары лежали на полу под покосившимися стеллажами.
- Это творение Шокина, - объяснял Петр, пока мы шли сквозь лабиринт заброшенного магазина. - Всего 15 процентов кислорода, а содержание углекислоты превышено в сто раз. У него любой рассказ – экологическая катастрофа, дышать невозможно. Духота.
Петр споткнулся обо что-то в темноте и зашипел. Я посветил телефоном. Проход перегораживал поваленный холодильник. Из его разбитого нутра вывалились пластиковые бутылки с какой-то мутной жижей внутри. Подобрав одну, я поднес этикетку поближе к глазам. «Вода пресная, десятипроцентный раствор». Я удивленно посмотрел на Петра, но тот лишь раздраженно махнул рукой.
Никакой системы в наших блужданиях не было – Петр сказал, что «Турбо-ридер» в любом случае выведет нас к сюжетному повороту. Его правота подтвердилась уже в следующем абзаце.
Если проходы среди стеллажей были улицами, то мы вышли на площадь – огромный участок свободного пространства, размером с футбольное поле. В центре стоял неведомо как очутившийся здесь автобус со странным устройством на проржавевшей крыше, больше всего похожим на полуразобранный телескоп. Из него бил яркий луч, освещавший то, что я сначала принял за очередной холодильник. Но подойдя поближе, я поправил себя – переливающийся в свете странного фонаря объект скорее походил на хрустальное яйцо, которое могла снести курица размером с шагающий экскаватор. А внутри этого яйца…
- Эдик! – воскликнул Петр.
Действительно, внутри хрустального саркофага, томно прикрыв глаза, покоился наш Эдуард, бессменный судья номер три. Вокруг аккуратными пирамидами стояли банки с кривыми маленькими огурцами, горькими даже на вид.
Петр заметался и, не найдя ничего подходящего, схватил банку с огурцами и швырнул ее в саркофаг. Тот звонко лопнул, обдав нас стеклянными осколками. Эдуарда швырнуло нам под ноги, и он, беспомощно перебирая руками, начал хрипло втягивать отравленный углекислотой воздух.
- Таймер сработает через десять секунд, - крикнул Петр, - Слава, держи его!
Мы схватили извивающегося Эдуарда за руки и сгруппировались. Спустя несколько мгновений рот и нос уже привычно залепило взбитыми сливками.
***
- Это был полный кошмар, - возбужденно размахивал руками Эдик, уже в третий раз описывая пережитое в мире Шокина, - Там были парень с девицей! Сказали, что случайно убили какого-то Вдоволя, но, поскольку всегда должен быть Вдоволь, им стану я. И они запихнули меня в этот…
- Да мы поняли, поняли уже, - раздраженно прервал его Петр.
Мы сидели в комнате Эдика. За окном постепенно разливался июльский зной. Часы показывали без пяти минут полдень. Комната выглядела как обычно, но меня в ней что-то смущало. Внутри зашевелилось нехорошее предчувствие: что, если это очередная конкурсная работа, куда нас привел все еще работающий «Турбо-ридер»?
Но затем я облегченно выдохнул. Распечатки Эдика, которые мы промазали сливками и проткнули «Турбо-ридером», превратились в аккуратный торт из белых коржей, сахарной глазури и окантовки из взбитых сливок. Улыбающийся Петр сидел за просторным столом и разливал по чашкам ароматный индийский чай, а Эдик накладывал в розетку малиновое варенье. Все было в полном порядке. Все шло так, как и должно. Повествование завершалось уютным чаепитием с тортиком, которое мог сделать лучше разве что эндинг от Ali Project.
- Все-таки, Издач – торт, - удовлетворенно сказал я и поставил последнюю точку.