Рождение героя
Дисклеймер: Националистические группировки Украины признаны экстремистскими и запрещены на территории России. Автор не глорифицирует, оправдывает, пропагандирует идеи расового, социального, физического и прочего превосходства, но изучает вопрос развития подобной идеологии и её притягательность. Все персонажи вымышлены и совпадения случайны.
Алексей, поёживаясь, вышел наружу. Долгая зима вступала в свои права, принося угрюмые холод и темень, но снега ещё не было, мокрая земля чернела вокруг, местами на ней ржавела пожухлая трава. Выходить из компьютерного идеального мира вовсе не хотелось, тем более, если опередил соперника в постройке чуда света, но раз мама послала за хлебом, то придётся выполнять данное поручение. Двор спального района Харькова был типично восточноевропейски неказист и обшарпан – узкие дороги покрыты растрескавшимся асфальтом, окаймлены кривым бордюром, облицовка домов отваливалась в хаотичном порядке, хаотично уставлены машины, хаотично выбраны оконные ставни и так же хаотично набросаны непристойные образцы панельной живописи. В центре двора бугрился газон с протёртыми тропинками, которые шли по естественно прямому пути, а сбоку, по муниципальному обыкновению, устроен тротуар, идущий буквой Г в непонятном направлении и оканчивающийся слепо за пару метров до конца газона. Поскольку им никто не пользовался, тротуар был единственным объектом, который сохранился в приемлемом виде. Алексей видел в этом определённую аллегорию на взаимоотношения государства, делающего не то и не там, и общества, не могущего объяснить потребности.
Он прохлюпал по грязной тропинке и, пройдя между домами, попал на улицу, мысли о чудах света вылетели из головы – он вышел прямо на компашку местного бугая по кличке Лысый, с малых лет начавшего спуск, впрочем, в предложенных Украиной населению условиях, скорее подъём по преступной лестнице. Алексей уже несколько раз лишался денег, однажды обменяв наличку на фингал под глазом, и повторять такой опыт, тем более с родительскими деньгами ему вовсе не хотелось. Быстро юркнув назад за угол, он прижался спиной к стене, как напуганный зверёк, надеясь, что его не заметили. Сердце ушло в пятки и стучало откуда–то оттуда.
Надо было бы тикать дальше или хотя бы оглядеться, но его парализовал страх и всё что он смог сделать — это отползти спиной по стенке до ближнего входа. Лёша подёргал дверь – конечно, заперто, ключ есть только у жителей подъезда. Бежать было поздно, он привлёк бы внимание и только бы вызвал губительный азарт, который у любого хищника вызывает бегущая жертва. Мелькнула спасительная мысль, он сошёл с бетонной плиты, сложился втрое на коленях и вжался в небольшую вымоину. Страшно было невероятно, Алексей понимал, что если его заметят, то не просто отберут деньги, а не откажут себе в удовольствии поглумиться над трусливым чмом.
Он услышал приближающийся развязный гогот и опустил голову на руки, словно боясь, что социальные охотники могут почувствовать взгляд. Близкий взрыв смеха заставил обмереть и покрыться отвратительно липким потом. Один–два–три... Шайка удалялась, а Алексей обнаружил, что он забыл дышать и всхлипом втянул в себя воздух. Открыв глаза, он посмотрел перед собой – вокруг валялись бычки, скомканные бумажки, пара рваных пакетов и половина колгот, на земле виднелась пара пятен неприятного цвета. Боязливо он выглянул из–за плиты – в округе было спокойно – вылез из ямы, с отвращением принялся отряхиваться. Пульс неприятно стучал в висках всю дорогу от магазина до дома.
Алексей поднялся по тёмным ступеням и наконец зашёл в тёплый, вкуснопахнущий дом. –Ты где пропадал? – отметила мать долгое отсутствие.
–Да, друзей встретил... – неопределённо ответил юноша, проследовал к себе в комнату и закрыл дверь – можно было перевести дух. Алексей сбросил грязную одежду, горбиком сел на кровать. Ощущение собственной трусости и немощности тошнотворным грузом давило на него и занимало все мысли и чувства. Он тупо уставился на мигающий красный индикатор под выпуклым экраном. Блеск–блеск–блеск. Он начал считать, чтобы успокоиться и сбился на четвёртом десятке. Бесполезно. Дошёл до ванной комнаты, тщательно вымылся, как бы пытаясь смыть позор, вернулся назад.
"Я так никчёмен... Почему? За что? Меня как будто прокляли, заточив в это слабое тело с неказисто простоватым лицом в клоаке мира." – презрительно подумал Лёша и окинул свою небольшую комнату взглядом. Одну стену занимал покосившийся коричневый советский гарнитур, не передвигавшийся, наверное, ещё со времён обретения независимости, с незакрывающейся дверцей и крошащейся в углу ДСП–плитой. На шкафе были навалены сумки, сломанные приборы, утварь и коробки – хлам, который хранился здесь на всякий случай, хотя его уже давно стоило выкинуть – типичная привычка людей, поживших в советском дефиците. Добрые две трети полок занимали книги, которые никем никогда не читались, но выпускались огромными сериями по плановой разнарядке и потому легко приобретались для заполнения пустоты интерьера, хоть украшение из них было неказистое. Особенно выделялась "Библиотека Дружбы народов", чьё скучнейшее оформление полностью соответствовало содержанию. Оставшуюся треть полок заполняли фантастические произведения, сочащиеся позитивом и в которых добро неизбежно побеждало зло.
Вдоль другой стены располагалась кровать с уже продавленным матрасом и грубоватый стол, обклеенный шпоном, под его ножкой была заткнута свёрнутая газета для выравнивания кривого пола. Иногда в приступе ярости от неудачи в игре Алексей молотил по столу, стол съезжал с бумаги и начинал смешно качаться, словно пытался уплыть из этой невесёлой каморки.
Окно выходило на близкую стену другого дома и было занавешено плотной шторой для сокрытия от чужих взглядов, в комнату редко попадал прямой луч солнца и обычно было темно. На полу и стене находились туркменские абстрактно узорчатые ковры, на столе лежал горизонтальный десктоп, на нём громоздился ламповый монитор – единственные вещи иностранного производства и единственные вещи, которые ему нравились, хоть и были несколько устаревшими для 2007 года.
Впрочем, гарнитур, ковры и сам Алексей тоже были произведены в другом, уже не существовавшем государстве. Эта мысль показалась ему забавной – "Я импортный человек. Я иностранец в своей стране. Или я мигрант без Родины в чужой стране? Уверен только в том, что я не отсюда..."
Он встал, потянулся, открыл дверь шкафа и уставился на себя в зеркало: глубоко посаженные глаза, недоверчивые и сентиментальные одновременно, широкий лоб с завитушками чёрных волос, острый нос, выступающий костлявый подбородок – не особо симпатичный, хоть и не уродливый юноша, обычный, скучный.
Алексей недовольно закрыл дверь, бесцельно подошёл к книгам, наугад потянул корешок – "Козацькому роду нема переводу", роман, год издания 1985, – фыркнул: – Нема переводу, ну–ну, всё продули. – поставил книжку назад. Потянул другую, третью – "Разные дни войны. Дневник писателя", 1981; "Непокорённые. Донбасс.", 1973.
– Ооо, да боже мой, этот культ войны такой нелепый. Никто в 21 веке уже не воюет! – он закатил глаза, уселся за стол, щёлкнул мышкой, разбудив компьютер. "Цивилизация" уже была запущена, прекрасный мир, где он может что–то сделать и быть кем–то значимым ждал его, а Колосс воздвигнут. Юноша играл до поздней ночи, на следующий день шёл в школу окольными путями, опасливо обходя неприятное место встречи с Лысым, и опоздал к началу занятий.
Второй курс политеха был, как и предыдущие годы учёбы не особо интересен Алексею. Не то, чтобы он был лентяем, но вся окружающая действительность давала понять, что знания не просто никак не способствуют успеху в жизни, а даже наоборот ему мешают. Примитивная жажда наживы и купи–продайные инстинкты владели обществом, востребован был только голый расчёт, а самосознание и разум только мешают.
"В самом деле – думал он – мы переразвили свой мозг, мы забрались слишком далеко от обезьян и слишком далеко в научном развитии. Если раньше, до 20 века мы могли себя обманывать каким–то наличием какого–то Бога, то сейчас научный прогресс явно показал, что никакого Бога или Творца нет, всё это выдумано лишь с одной целью – заслонить экзистенциальный ужас нашей конечности и ограниченности. И эта квазирелигия коммунизма развалилась ещё быстрее при ускорении исторического процесса. Демократия тоже скоро пойдёт вслед за ним, достаточно посмотреть на явные черты вырождения первого мира.
Ради чего стараться? Зачем строить какие–то сложные конструкции выше обычного племени, если всё развалиться, как СССР? Любая идеология нелепа и смешна, всё это усложнения от избытка разума и для затуманивания его же. Опять же раньше развитый ум был действительно нужен для научных открытий, исследований. А сейчас со всей очевидностью ясно, что роботы и компьютеры справятся с этим лучше, они просто быстрее, устойчивее, надёжнее.
Даже самое характерное свойство человека, собственно, названное по его имени – человечность, гуманность – или, так называемое высшее проявление человечности – любовь, всё это мифическая пошлость для романтиков. Человек человеку волк. Выживают только собственники и эгоисты, а жертвенные глупцы гибнут.
Но эгоизм просто смешон. Сохранить своё бренное тело ради чего? Жизнь ради жизни? Быть ради быть?" В таких бесконечных мыслях прошла зима.
Отец Алексея рано ушёл из семьи и не появлялся в его жизни, он почти не помнил его. Бабушка, как старший член семьи, пыталась брать на себя несвойственные функции воспитания, искренне пытаясь помочь внуку, но чаще всего у неё получалось невпопад: там, где надо было дать свободу, позволить изучать жизнь, она давила нравоучениями и запретами, где надо было наказать – жалела и потакала, игнорировать же его подростковые всплески Зинаида Ивановна и вовсе не умела, будучи тесно связанной с ним эмоционально. В результате он был замкнут и недоверчив, в то же время манипулятивен, зная, что, играя на эмоциях можно добиться своего. Они часто ругались на тему того, что надо работать, ведь работа — это ценность сама по себе, а он смеялся над ней за это. Так и сейчас он хлопнул дверью и с мерзостным настроением ушёл шататься по улице, отключив телефон – маленькая месть, пусть не ведают, что с ним происходит и переживают, будут сговорчивее в следующий раз.
Он бродил и бродил по улицам, ненавидя всех встречающихся, смотрел им в лицо и, читая мелочные заботы, ненавидя ещё сильнее. Он никак не мог понять, как они могут жить без цели, без смысла, без идеи.
Алексей часто приходил в начатую при Союзе и заброшенную многоэтажку на окраине. Ему было спокойнее находится одному, не видя и не разговаривая ни с кем, просто думать о своём и смотреть в никуда. Так и сейчас он пролез через известное только некоторым лаз, поскольку основной вход был заварен арматурой после падения – случайного или умышленного? кто знает? – подростка в прошлом году.
Лёша понуро посидел возле выхода вентиляционной шахты, отдохнул и прошёлся по крыше. С торца была расположена шахта лифта, которая по периметру была обнесена кирпичной стеной, но сейчас часть кирпичей обвалилась и открыла темноту. Алексей встал на самый край, носки вровень с воздухом, и уставился в провал.
"Может быть всё окончить сейчас? Так почему же я всё ещё жив? Зачем я тяну это мучительное существование, ожидая, пока прекрасная дама в чёрном по имени Смерть не избавит меня от страданий и не заберёт в свои тихие чертоги? Может быть я просто трус? Может быть моё животное неразумное тело цепляется за эту жизнь просто инстинктивно, а разумом я понимаю, что конечен и потому бесцелен, а значит, мне надо просто переступить через себя и через край. Смерть — это абсолютный конец, а значит и финальная цель."
Тьма манила его, тьма, пустота, небытие, бесчувственность, покой. Желанный покой... Голова закружилась и отяжелела, внезапно он понял, что его тянет вниз, не просто прыгнуть, а как магнитом притягивает свалиться в провал вверх ногами. Алексей в страхе попытался отойти, но прилип к краю и в оцепенении не мог пошевелиться, даже отвести глаза. Он задрожал, застучал зубами, глаза расширились, тело выгнулось дугой назад, пытаясь спастись. Неверной рукой он нащупал край кирпича и с силой оттолкнулся от него в сторону, отшатнулся и упал, отполз назад и убежал, как будто за ним гнались черти.
Алексей надолго забыл идею забираться в недостройку, но слоняться по улицам осталось его любимым занятием. Спустя пару недель после едва не случившейся трагедии он добрался до центрального района, который уже обрёл лоск рыночной экономики. Обычно проходил мимо попрошаек на улице, словно это пустое место, но эта сгорбленная фигурка привлекла его внимание. Прижавшись спиной к стене, старушка в сером драповом пальто стояла, вытянув руку с белой эмалированной кружкой, над которой виднелись плотно сжатые тонкие губы со скорбными кисетными морщинами. В её лице не было ни капли укора, лишь смирение и покорность, но весь её невзрачный образ был как кричащий немой упрёк бегущим мимо озабоченным людям, несущимся машинам, зданиям, отделанным на новый лад, богатой и сытой жизни высшего класса – да всему этому миру за сломанную судьбу.
Алексей без труда увидел её историю – работа всю жизнь на государство мелкой служащей, учительницей, библиотекарем, надежды на светлое будущее, скромная, но чистая жизнь, потом крах всего, потеря работы, может быть, тяжёлая болезнь или потеря близких, ничтожные выплаты, ощущение полной ненужности. И неважно, стояла ли она сама так сама, или, что гораздо вероятнее, её поставили работать нищенкой, оставляя некоторый процент – итог один, все труды нескольких поколений потеряны, и не просто потеряны, они изначально были не нужны.
Учительница... Ведь так же могла стоять с протянутой рукой его собственная мать, родись она на тридцать лет раньше! Она бы точно так же стояла, выпрашивая подаяние, с точно таким же смирением, стыдом, опустив глаза, с извиняющейся неловкостью от того, что мешает другим своей некрасивостью. Жар разлился по груди Алексея – "Никогда, никогда моя мать не будет стоять с просящей рукой!".
Он шагнул к нищей и высыпал какие–то монеты из кармана в кружку, сумма была небольшой, но металлический ком звякнул увесисто. Бабушка с приязнью кивнула юноше: –Спаси тебя Бог!
Алексей несколько сконфуженно улыбнулся, как человек развитой цивилизации, которому приходится разбивать наивные представления крестьянина: –Да нет Бога, бабуль.
Нищенка вгляделась в его открытое лицо выцветшими глазами и закачала головой с затаённой радостью: –Есть, есть, увидишь когда–нибудь!
Алексей не стал спорить, лишь улыбаясь продолжал смотреть на неё, чувствуя эту радость и громадную силу воли, которая держала её в живых несмотря ни на что. Юноша улыбнулся ещё шире и двинулся дальше, надеясь, что она поняла – милостыня дана от чистого сердца, а не для того, чтобы получить мелкую индульгенцию, мысль о которой была даже оскорбительна. "Впрочем, с чего я так решил? Разве я не сделал этот небольшой акт помощи чтобы почувствовать себя лучше? Чтобы в некотором моменте разбить эту ужасную картину моей мамы–нищенки? Сколько таких ненужных людей ещё стоит по всей Украине? И разве я хоть что–то изменил?! Ведь в лице этой нищенки я саму Украину на паперти и увидел, ей самой милостыню и дал. Ничего тут не исправить. Ничем тут не помочь."
В скверных мыслях он шагал по улицам, не имея точки назначения, и вышел на аллею возле областной администрации. Вдоль неё дул тёплый весенний ветер с таким многообещающим запахом, каковой бывает только в начале весны; вдалеке играла музыка, прохожие были редки. Юноша остановился и закрыл глаза. Противный клубок неопределённости крутился внутри груди, терзая и кусая, но одновременно будоража, подстёгивая, он чувствовал что–то рядом, очень близко, но одновременно не с ним и эта близость лишь оттеняла его одиночество.
"Сколько раз я могу задавать себе этот вопрос? Всё потеряно и всё бессмысленно. Я такой же ненужный человек, как и та бедняга, может быть поэтому между нами промелькнула искра понимания. Но у меня хотя бы есть преимущество в том, что мне не промыли мозги с детства и я изначально понимаю одну очень простую вещь – все труды бессмысленны и тщетны, в конце нас ждёт погибель и одинаковое вечное забвение. Но я почему–то всё ещё жив, я не смог убить себя, словно надеясь на какое–то божественное вмешательство, как будто мне, как в каком–то избитом сюжете встретится странствующий старец и подарит смысл. Например, расскажет, что я тайный агент инопланетян, похищенный сын короля, секретный эксперимент правительства или случайный супер–мутант. Всё это ерунда, никакого волшебства или чуда не будет. Смыслы не даются, смыслы создаются."
Алексей открыл глаза. Веющий на ветру флаг трепетал в унисон с сердцем, он начал рассматривать полотно из эстетического удовольствия. "Вот флаг. Какой смысл в этом устаревшей концепции государства или гражданства, если уже сейчас для людей из развитых стран национальность означает только цвет паспорта? Я могу понять преданность флагу США или Франции, но Украины... Задворкам третьего мира?.."
Он прошёлся вперёд–назад, тщательно рассматривая плитку под ногами, размышляя и споря сам с собой.
"Легко любить страну, когда она сильна и богата. Но как любить её, если она разворована, порвана, унижена?" Он наклонил голову, покусывая губу. Образ, просящий подаяние, возник перед ним со всей возможной силой воображения. "Но ведь я любил бы свою мать, даже если бы она была грязной и больной! И если я был рад помочь нищей старушке, почувствовал хоть какой–то проблеск эмоции в своей мёртвой душе, то разве не стоит ли, разве не обязан я помочь так всем обделённым, всем нуждающимся, всей... Украине..."
Юноша с запрокинутой головой стоял и смотрел, на реющий флаг, синющее небо, бетонный монолит администрации и физически чувствовал, как его душа восторженно рвётся наружу, ввысь, в эту лазурь, в это величие и невозможную красоту.
–Родина...– прошептал Алексей.
Что может поднять из пучины уныния, что может уберечь от гниения человека изнутри, сохранить его суть, душу, возвысить над бренным миром и указать высшее предназначение? Любовь – самое сильное чувство, доступное человеку. Страстная, могучая, властная – любовь всё обвивает и всё исправляет. Но есть высшая степень любви, безотчётная и самоотверженная, не требующая, не себячная, чистая – Любовь к Родине. И эта любовь снизошла на потерянную душу.
Жажда действия Алексей подошёл к невзрачному офисному зданию, очевидно, когда–то бывшему призаводским, где располагалось отделение "Партии регионалов", нерешительно помялся перед входом, порассматривал вызывающе роскошные чёрные автомобили в изобилии стоявшие в округе, собравшись с духом, потянул тяжёлую дверь и оказался в полуосвещённом коридоре с проёмами лакированных дверей, обозначенных цифрами. Он походил по коридору в поисках нужной двери, вдоволь потёрся в закоулках, наконец, за каким–то из поворотов увидел табличку "Приёмная", деликатно постучал. Ответа не последовало и оставалось лишь узнать, что внутри.
За скучным столом, уставленным кипами бумаг и увенчанным видавшим виды компьютером, сидела полная дама, чёрные локоны её были завиты геометрически строго и зафиксированы лаком с монументальной обстоятельностью. Она стучала по клавишам бойко и деловито, стаккато наполняло комнату, как цех машинного производства непрерывного цикла. Алексей приблизился, и замялся возле бумажного барьера, не зная, с чего начать, как оторвать от работы, а барышня со всей своей явно отображаемой ценимостью времени не тратила его попусту.
–Здрасьте. – искатель робко улыбнулся.
Секретарь – хотя, возможно это была и не секретарь, но Алексей про себя назвал её так, – буквально не разжимая губ ответила: – Поставь на комод у стены.
Алексей повернулся с недоумением и увидел загромождение ящиков с документацией, покрывшее мебель.
–Я не курьер. Я хочу вступить в партию.
Дама повернула голову и посмотрела на него поверх вычурных очков, претендующих, по её мнению, на изысканность, но только подчёркивающих безнадёжную региональность: – Вам нужно ознакомиться с Уставом партии, стать её сторонником и после испытательного срока на общем голосовании вас примут.
–Чем я буду заниматься?
–Раздавать листовки, участвовать в массовках, агитировать вступать в партию.
–А посерьёзнее? – пожал плечами
–У нас много работы с документами, как видите, нужна помощь.
–Но как это поможет Украине? Может есть какие–то реальные задачи?
–Мы иногда проводим занятия для школьников по истории парламентаризма. Подарки детским домам и ветеранам раздаём – секретарь наконец отвернулась от компьютера и скрестила руки на груди в неодобрительном жесте.
Алексей со всей отчётливостью представил себе унылые занятия, которые ему предписывали – вот он фотографируется с даримой коробкой лежалых макарон приторно улыбаясь, вот глуповато машет флажком на митинге, вот нелепо красит в цвета государственного флага заборы, а вот в неудержимом порыве они с партийцами выстраиваются в буквы ПР на дне города – и скуксился, как от съеденного махом лимона. «Я лучше уж в Цивке буду зависать, чем так время сжигать.»
–Это хорошее дело, но... Не совсем полезное... Можно я буду делать что–то настоящее?
–Молодой человек, давайте вы определитесь чего хотите, потом придёте. Только голову морочите мне! – секретарь внезапно взорвалась, её голос звенел с детства знакомым учительским металлом.
Алексей растерянно посмотрел на неё, неожиданно зацепившись взглядом за отпечаток пальца на краю стекла очков, перевёл фокус на локон, на тёмный, кипящий раздражением зрачок.
–Так и будем в гляделки играть?!–
–И... извините... – выдавил парень и развернулся.
–Ну чудной. – донеслось ему вслед.
Алексей удручённо доплёлся домой, по пути рассеянно пиная камешки. «Ладно, хорошо, номенклатурная партия, старый образ жизни, обветшалые люди… Попробую что–нибудь прогрессивнее.»
–Добрый день, вы позвонили в офис Партии Европейский выбор – раздался в трубке милый девичий голос.
–Здравствуйте. Я хочу вступить в партию.
–Пожалуйста, приходите, заполняйте заявление, после периода апробации мы введём вас в состав.
–А чем вы предлагаете заниматься?
–У нас есть самые разные активности, вовлекающие все слои населения! Агитация, социальные контакты, проработка дорожных карт разви…
–Понятно. У вас есть программы волонтёрства? – перебил Алексей.
–Безусловно, мы помогаем сиротам, престарелым, приютам.
–Запишите меня туда, пожалуйста, я с удовольствием поучаствую.
Он тщательно продиктовал свои данные и начал ждать ответного звонка. Разумеется, ему не перезвонили. Приняли его за шутника, или может быть за поехавшего крышей одержимца? Свинцовым грузом на него вновь давила уверенность, что он просто не нужен и не интересен. Как и всегда. Лишний человек забытого поколения в ненужной стране.
"Напыщенные политические шоу или бесплатные тупые работы – что же выбрать, дайте подумать... С таким же успехом я мог бы раздавать леденцы на улице и надеяться, что это что–то изменит. Мне просто некуда себя приложить! Мотор на холостом ходу, без привода и колёс, хожу только и чадю бестолку! Бессмысленно!"
Даже играть не хотелось. Алексей с тоской посмотрел на экран, бесцельно загуглил «патриоты Украины». На экране высветилась угловатая и колючая эмблема – соединение чёрных N и I на жёлтом фоне. "Ідея нації" – прочитал расшифровку юноша, откинулся на спинку и задумчиво вперил взгляд в монограмму. "Идея… Я так жадно искал идею и вот она, идея... вселенная даёт мне ответ... Что это, как не знак свыше?! Неужели мои мечты исполнятся..." Он сгрёб куртку и рывком двинулся к цели.
Офис находился не так уж и далеко, но от накатывающего волнения дорога показалась долгой. Буквально на входе Алексей столкнулся с бритым наголо крепким парнем, натянувшим чёрную куртку. Он был не высок, но широк в плечах, в нём чувствовалась притягательная гневливая сила, никогда не уступающая и ничего не боящаяся, такая резкая, жёсткая сила, которая не предаст и не уступит.
–Михась – спортсмен улыбнулся живой, настоящей улыбкой и протянул руку.
–Алексей – он слишком резко сжал ладонь, чтобы не показаться слабым.
–Что привело тебя сюда, друже?
–Ну... – Лёша замялся – Вы, наверное, не поверите. Любовь к Родине.
Михась ехидно прищурился, всмотрелся в лицо, но не нашёл в нём подвоха и протяжно ответил: –Как же не поверю... Мы все любим Украину. А ты знаешь, что такое Украина?
–Эм... – Алексей сделал неопределённый жест рукой. – Это страна, государственные структуры, население, природа...
Михась искренне засмеялся: — Вот жертва либеральной пропаганды. Украина – это её народ. Но не те, кто просто по случайности живут здесь, а те, кто носит в сердце её козацкий дух и козацкую волю. Ты себя кем считаешь?
Алексей от неожиданного вопроса хлопнул глазами: – Я не думал особо, украинец, конечно.
Лысый лектор приглашающе махнул вдоль улицы и начал рассказ: — Значит, слушай сюда. Помнишь, был такой СССР? Это был леваческий проект, в котором из кучи народов делали безликих существ, эдаких серых мышек без духа и достоинства. Естественно, он рухнул, потому что тюрьма всегда рушится. Но до сих его гнилое наследие отравляет людей, и справные украинцы живут, не зная, кто они. А всё величие СССР на Украине и было построено, все соки из житницы вытянули.
Я тебе так скажу, если бы не эти москали, мы бы холодную войну, если уж бы не выиграли, то вничью свели. Смогли же США с Китаем замириться. А эти нюни московские все сдали, все профукали и понадеялись на добрую волю победителей. Ну и получили горе побежденным, естественно. Неее, брат, в этом мире понимают только силу. Правил бы казак настоящий в Кремле, а не это чучело пятнистое, так нам бы до сих пор платили за то, что с Гермашки войска вывели. Тут дело нехитрое, дух только надо иметь, а не сопли жевать. Да и есть ли у русаков дух–то? Империи уж сто лет скоро, как нет. А в советской тюрьме народов уж только мы да беларусы волю к жизни сохранили. Москали просто нанесли нам удар в спину! Просто сдались!
Вот такая вот, брат, диалектика. Сами все продули, ничего устроить не могут, так ещё к нам лезут со своей как бы дружбой. Хах, видели мы эту дружбу – полезай в стойло, казак, а мы твои труды партнёрам за бесценок отдадим, а вашу самобытность запретим. Спасибо, не надо, сидите в своем северном углу и радуйтесь, что нефть пока есть. А потом и ее у вас мы со всем миром заберём, потому что за советскую оккупацию ещё не выплатили должок, а терпилы должны платить.
Тебе надо понять правду, которую усиленно заговаривают, но она прорывается то тут, то там и неизбежно прорвётся. Она предельно проста: всё, что было хорошего в Империи или Союзе – всё было от козаков, всё, что плохо – от москалей. Ты был обманут и оболган, но время пришло, и наша украинская нация займёт, если надо, завоюет своё подобающее место в мире! Ты живёшь в великое время великих свершений! Готов ли ты стать великим человеком, достойным сыном великой нации?
Алексей наклонил голову, рассматривая выбоины тротуара: – А что я буду делать?
Михась вновь засмеялся и сильно ткнул кулаком в плечо кандидата в патриоты: – Настоящее дело.
Три месяца тренировок и вот их группа стоит у ворот рынка, забитого чужаками, отнимающими рабочие места у тех, кому они принадлежат по праву рождения. Миха глянул на Алексея вполоборота, одобряюще подмигнув: "Ты готов?"
Тот кивнул, резким движением выдав волнение, и, поняв это, насупившись упрямо посмотрел прямо в зрачки друга. Тот даже заулыбался от такой ребяческой непосредственности и с ухмылкой крикнул соратникам: "Вперёд, друзі!"
Они вошли дружной ватагой через центральные ворота рынка и растянулись цепью по ряду – чётко, организованно, как стая волков на охоте – связанные одной целью, одним позывом. Среднеазиат недоумевающе уставился на них раскосыми глазами из–за развала с пёстрой россыпью овощей, ботинок мощно впечатался в край стола с весами и опрокинул его на продавца, карикатурно рухнувшего на продукты, он попытался подняться, но два бойца схватились за низ развала и перевернули на него, полностью засыпав.
В это время Михаил с другой стороны ряда схватил одной рукой за грудки и одним мощным движением выкинул его под ноги, тут же пнув по голове. Алексей замешкался на секунду, стоя за лидером, широкая спина мешала ему, разозлившись на себя за неуклюжесть, он прыжком оказался сбоку и судорожно принялся запинывать тело тычками – не носком, а пяткой, как его научили, – компенсируя неумелость силой. Кровь пролилась.
Забивать человека толпой оказалось неожиданно легко. Возможно, если бы он был один, то почувствовал неловкость ситуации, ощутил мягкость туловища, хрупкость рёбер, но правильная стая действует одним целым, мощным, неукротимым существом с звериными желаниями и он восторженно погружал тяжёлые ботинки в тело.
В поднявшемся крике посетители, сталкиваясь, бежали прочь, торговцы выскакивали в проходы, кто–то, смешиваясь с толпой, кто–то, схватив палку или коробку и задержавшись, надеясь спасти товары. Разгорячённый Алексей схватил коробку с томатами и с размаху швырнул её через палатки, перевернул прилавок и сломал ножку, запрыгал на весах, разбивая стекло. Исступлённое возбуждение охватывало его, можно было делать что угодно и ему ничего за это не будет, к чёрту правила, ограничения, законы, регламенты! К чёрту всё, он хочет быть свободным и могучим!
Как бы со стороны он с восхищением наблюдал за отлаженной работой своей команды. Как он и они тормошили продавцов, как он и они переворачивали прилавки, как он и они встали фалангой, приняли удар, на обратном движении сбили разрозненных охранников, как он и они пробивали им рты, клетки, черепа, как он и они крушили, корёжили, ломали.
Перед ним упал человек. В странно застывшем моменте он увидел желтушные глаза с кровавыми прожилками, распахнутые в животном страхе, и увидел всю его нелёгкую жизнь с постоянными разъездами, непрерывным торгованием, и вечную толчею, скученность и такую же перенаселённость в месте рождения, откуда он с таким трудом вырвался. Внезапно Алексею стало жалко человека и, почувствовав внутри свои колебания, он с ещё большей ненавистью пнул в эти глаза берцем, отсекая неуместное сочувствие.
Нет места сентиментальностям, нет места любым сомнениям, ведь разве может он показать неуверенность, неопределённость перед своими друзьями? Однозначно, это будет понято, как боязливость, трусость даже. Нет, нет, новичок должен доказать себя, быть сильнее, смелее других!
Товарищ рядом мощно пропнул прямой с ноги, но удар пришёлся вскользь, и он широко шагнул вперёд, тут же получив удар сбоку и свалившись. Между ним и Алексеем стоял злой крупный южанин, которого бы раньше он обошёл далёкой стороной, но сейчас, в новой форме, Алексей рванулся вперёд, закрыв голову руками, пробивая дорогу к упавшему. Противник пошатнулся, вцепился в руку бойца и другой начал наносить удары куда–то в голову, не разбирая цели, пока один из ударов не попал между рук и не сбил на землю рядом с побитым.
Он зажался позу эмбриона, закрывая живот и голову под ударами, и с земли он увидел, как Миша умело и жёстко пробивает двоечку прямо в челюсть южанину и тот падает навзничь. Раздался выстрел и один из бойцов загнулся, в стрелявшего полетели коробки, яблоки, дыни. Тут же послышалась сирены.
"Менты приехали, шухер!" – зычно крикнул вожак. Алексей и другой подхватили раненого под плечи и побежали к боковому выходу. Уже снаружи он бросил взгляд назад и увидел патрульные машины с включёнными сигналами, стоящих поодаль милиционеров в выжидающих позах, явно не стремящихся заходить на рынок.
Адреналин отступал и где–то глубоко внутри он ощутил новую, нечувствованную эмоцию, что, постепенно разгораясь, трепещущим, ещё робким огоньком заполняла пустоты и лакуны его израненной души, – души несомненно честной, души верной, – но никому не нужной, никем не востребованной и потому полностью отчаявшейся и разочаровавшейся, прежде всего отчаявшейся и разочаровавшейся в самой себе, в своём существовании, а потом и во всём громадном безразличном мире; но это новое яростное чувство излечивало и поднимало из безнадёги, давая путь, смысл и цель – тончайшая линия его судьбы вплеталась в могучую людскую реку и он, став сопричастным к огромному и могучему, внезапно осознал чувство общности и счастливо улыбнулся разбитыми губами, подумав: "Я не один".
Они залегли на дно на время, не встречаясь и не тренируясь, хотя это было излишней предосторожностью – никто их не разыскивал, никто не допрашивал, и так он понял ещё один важный урок – будь сильным и договаривайся с тем, кто главный и тебе всё сойдёт с рук.
Найдя своё предназначение, Алексей с трепетом и даже с некоторым восторгом погрузился в изучение истории своей страны – славной Украины. В мыслях мелькали нотки стыда за то, что он раньше не разглядел свой путь, который столь явственно лежал перед ним, но разве в современном глобальном обществе и модерновой интернет–культуре есть место для устаревших концептов вроде любви к Родине? Границы размываются, стены падают под напором нового времени и технологий, и какой–то человек из Каталонии может быть ему ближе, чем сосед по этажу. Но всё–таки, думал Алексей в свою защиту, он и не парень из дремучей деревни, который грубо любит свою землю только по причине, что никакой другой земли не видел, поэтому свою любовь к Родине Алексей считал искренней и представляющей свободный выбор, а не обязательство по рождению.
Слава древних украинцев, подвиги отважных казаков, многовековая европейская традиция – с какой радостью, с каким сладким потрясением юноша погружался в новый, чудный мир патриотизма! Чистая, идеологически нетронутая натура с невероятной жадностью неофита впитывала новую информацию, которая быстро, слишком быстро заполняла лакуны души, но как радостно чувствовать себя востребованным, кому–то нужным. Зов предков был услышан Алексеем и мучительные дни бесцельности остались позади. Ах, если бы он знал про свою великую нацию раньше! Голова Алексея странно гудела, будто пустой сосуд, гнетущая пелена спадала с ума и он, освобожденный от оков, впервые мог свободно дышать.
И самое главное, он чувствовал, как организм накачивается кипящей энергией, и в нём взращивается жажда действия; как беспомощность уходит прочь, – эта самая беспомощность, воспитанная годами непрерывной пропагандной долбежки о том, в какой ничтожной нищей стране он живёт, как жалок и негоден его народ, как кровава, бессмысленна, нелепа его история, и что людям, слепленным из этой грязно–красной смеси, не стоит совать свое рыло в цивилизованный ряд и даже мечтать о чем–то высоко–прекрасном, как не стоит барану смотреть на звёзды. Родился, подобывал ресурсы или зерно для развитых стран, умер – отличная программа действий для ненужного народа, а способные пусть занимаются наукой, творчеством, прогрессом, и в этом будет даже его заслуга, его участие, в роли кормовой базы. И ничего плохого в этом нет, просто развитые страны пользуются неразвитыми странами для блага всего человечества.
Но, когда Алексей узнал добрую весть, наложенное в детстве злое проклятие, что всегда отвращало от любого дела, развеялось, как туман под ярким солнцем. Патриот Украины знал, что его – нет, их! – ждут тяжёлые испытания, долгие, кровавые схватки и злые враги. Он дерзко засмеялся в лицо будущим трудностям: «Вам не сломить меня, потому что сердце уже приняло правду про великую и могучую Украину, моё честное, прямое сердце, которое не может лгать! И я убью любого, кто посмеет посягнуть на мою правду!»