— Рассказать, как я однажды умер?
Я замер в ожидании ответа. Беглетин не спеша отложил планшет, повозился в кресле, устраиваясь. Полумрак комнаты, освещаемой только затухающими углями в камине, придавал его лицу загадочное выражение. Через пару минут стало ясно, что ответа не будет.
Молчание — знак согласия. Я закрыл глаза, вспоминая события двухлетней давности.
Пельмени в тарелке закончились как-то слишком быстро. Я поставил видео на паузу и, захватив с собой тарелку, отправился за добавкой. Прошёл мимо сына, который играл в майнкрафт на большом телевизоре. Зашёл на кухню.
Марина всё ещё сидела над тарелкой с книжкой в руке.
— У нас ещё остались пельмени, рыбка?
Жена махнула в сторону плиты, не отрываясь от книжки.
— Сам ты селёдка. Не наелся?
— Ага.
И тут меня прошиб холодный пот. Ноги стали ватными, в ушах зазвенело. Я сделал шаг назад, сел на табурет. Зрение сузилось до маленького пятнышка.
— Хотя, наверное, пельмени я сегодня уже не буду.
Прислонился к стенке. Звон в ушах сменился тишиной. Закрыл глаза — или уже ничего не видел к этому моменту. И всё.
Не было никаких тоннелей, света в конце. Не было ничего. Буквально. Я закрыл глаза — и тут же сознание стало ко мне возвращаться. Медленно, словно глубоководная рыба, неторопливо всплывающая к поверхности.
Сквозь вату в ушах я услышал крики жены. Сначала неразборчивые, потом и смысл их разобрал.
— …живее! Одевайся и беги вниз! Встречай скорую, веди их сюда!
Почувствовал на плече её руку.
Открыл глаза.
— Что?.. — язык во рту еле ворочался, так что мне пришлось повторить. — Что такое? Что ты кричишь?
— Живой! — на лице жены я увидел слёзы, её колотила дрожь. — Что случилось? Ты сел, побледнел весь и не отвечаешь. Я тебя зову, кричу, трясу — а ты не реагируешь. И не дышишь. Сиди, куда ты встаёшь? Сейчас скорая уже приедет!
— Да не надо никакой скорой. Вечно ты панику наводишь, нельзя уже на секунду сознание потерять.
— На какую секунду? Ты десять минут такой был!
В коридоре хлопнула дверь, загромыхали сапоги медиков.
— Приехали, — сын в незастёгнутой куртке заглянул на кухню. Посмотрел на меня пару секунд и сбежал в свою комнату.
Пока медики проводили экспресс-тесты и с шутками-прибаутками выясняли у меня, не хочу ли я прокатиться с ними до госпиталя, меня окончательно отпустило. И чувствовал я себя даже лучше, чем до того как потерял сознание.
Угли в камине пыхнули, стайка искр улетела в дымоход.
— И к чему ты это рассказал? — голос Антона походил на мой. Оно и не удивительно.
— К тому, что смерть вовсе не страшная. Не знаю, почему я ее так боялся раньше. Ну и надеялся всё-таки…
— …что хоть одна твоя история мне понравится.
Беглетин улыбнулся.
— Да знаю я, что не любишь ты мои рассказы, — пробурчал я.
Молчание. Я скосил глаза — Антон всё так же сидел в кресле, задумчиво глядя на меня.
— Почему ты выбрал Беглетина и эту комнату? Это же из “Лены” пансионат с камином? Нафантазировал бы лучше Рахметова, сидели бы с ним в летней кафешке, бухали и жалели каждый сам себя.
— Не знаю. Просто захотелось так.
— Врёшь.
— Вру.
Мы ещё посидели молча, смотрели в переливающиеся алыми всполохами угли и слушали гул ветра в каминной трубе.
— Решение — уходить или оставаться — принимать всё равно тебе.
Антон поднялся, его тень погрузила половину комнаты в мрак.
— А ты уже всё решил.
— Получается, всё?
Беглетин повернулся ко мне.
— Расскажи напоследок что-нибудь хорошее. Хоть ту историю про кока-колу. Помнишь, ты всё хотел её записать, да так и не собрался?
Кока-кола. Да, и правда, можно рассказать. Я закрыл глаза, чтобы вспомнить ночную станцию в Удмуртии, где я был последний раз двадцать лет назад.
— Ну что, все готовы? — Лаврентий Палыч осмотрел собравшихся в комнате связи, махнул рукой, — Грузитесь на дрезину. Доедем до Ижевска, там переночуете. И по домам.
Коллеги оживлённо потянулись к выходу, обсуждая предстоящую пьянку. Я вышел последним, последним же забрался на дрезину путейцев. Все места уже успели занять, так что я примостился у входа на жёлтом кейсе с оборудованием. Отсюда мне хорошо была видна блестящая в свете прожекторов однопутная дорога — две тонкие полоски, теряющиеся в темноте впереди.
Машинист занял своё место, поговорил с поездным диспетчером по рации, дал гудок — и мы поехали. За месяц, проведённый здесь, на стройке оптоволоконной линии связи, я не раз катался на этой дрезине до места работ. Но в тот момент, когда залитая светом прожекторов станция осталась позади, когда дрезина, плавно покачиваясь на поворотах и гремя колёсами на стыках рельс, набрала скорость — тогда меня охватило странное спокойствие. Долгое время в компании незнакомых людей, в общежитии без нормального туалета и душа, напряжённой работы в поле и на станциях по двенадцать-четырнадцать часов в день — всё это закончилось.
Я сидел, не отрываясь глядя вперёд, на летящие навстречу зелёные огни светофоров, яркие островки станций, затерянных в холмистом рельефе Удмуртии. Из щели под дверью на меня дул холодный воздух, смешанный с дизельным выхлопом. Позади что-то обсуждали коллеги, ровно гудел двигатель, шипела рация.
И в какой-то момент сквозь шипение динамика прорезалась музыка. “Кока-кола”. Популярная тогда песня, лившаяся из каждого утюга. Но для меня, который провёл месяц без телевизора и радио, эта песня стала триггером, спусковым крючком.
Внутри меня вспыхнуло чувство, которого ни до этого, ни после я не испытывал. Словно музыка сдёрнула с моего разума пыльную ткань, которой он был всё это время укутан. Всё вокруг стало ярче, насыщеннее. Темный силуэт горизонта, усыпанное звёздами небо, истёртый башмаками металл пола, седые усы Лаврентия Палыча, храпящего на сиденье рядом. И музыка, голос певицы, от которых словно разгладились все морщинки в душе.
Песня закончилась, сменившись шипением из динамика. И это чувство постепенно истлело, испарилось, оставив после себя только эхо воспоминаний. Воспоминаний о чувстве, которому я так и не подобрал названия.
Пока я рассказывал, угли прогорели. Комната погрузилась в полумрак, нарушаемый лунным светом, пробивающимся в маленькие окна.
— Мило, — Беглетин бросил мне на колени наган.
Забавно. Я думал это будет люгер или вальтер. Но какая разница.
— Спасибо.
Я взял револьвер, повертел в руках. Заглянул в чёрное дуло. Какой тугой сп