Лида осторожно выглянула из-под бетонного свода путепровода. Низкое серое небо давило на заросшие рельсы, оборванные, безжизненные провода, косые бока галечных насыпей, виднеющиеся верхние этажи домов. Посмотрела назад, в плотную серость тоннеля, на разнообразный, блестящий фольгой мусор, на остатки вчерашнего костра, на черную, нацарапанную углем и затертую, надпись на цветастой от граффити стене. На свое убежище. Она надвинула выцветший синий капюшон, глубже пряча лицо, и вышла в мрачный день. Повернула налево, к покатому склону.
Ноги скользили на крутой, сыпучей насыпи, мелкие камушки, стуча, убегали вниз. С сухим хрустом упала на колено, поднялась, продолжила восхождение, вверх, до самой покосившейся сетчатой ограды. Толстая ржавая проволока лязгала, впивалась в пальцы, оставляя узкие фиолетовые следы на бледной коже, носки рваных кроссовок выскальзывали из мелких ячеек. Лида перевалилась через верхнюю перекладину, отпустила заиндевевший металл,приземлилась, согнув колени, почти сложившись пополам. Потерла озябшие руки, стряхивая рыжие хлопья ржавчины.
Вокруг раскинулся пустырь, изрезанный глубокими ребристыми следами колес, в которых стояла подвернувшаяся ледяной коркой вода. Лежали бетонные трубы, синие пластиковые бочки, гниющие поддоны, ощерилось арматурой недостроенное здание. По устланной досками тропке, Лида подошла к воротам. Облупившиеся створки сковывала цепь, но между ними оставался просвет, достаточный для ее детского тела. Протиснувшись в него, она вышла на пустынную улицу.
Дав своим ногам выбирать дорогу — не все равно ли куда — она погрузилась в мысли. Что-то, чтобы отвлечься, отогнать голод. К ней возвращалась вчерашняя ночь.
Черный мокрый асфальт, с отражающимся в нем фонарями. Узкие улочки, голые деревья, бесцельное блуждание, онемевшие ноги. Оранжевые точки горящих сигарет, пьяный гогот. Они заметили ее, трое, безликие, безвременные, в бесформенной рваной одежде, окружившие горящую железную бочку.
— Подходи, согреем. — взрыв пьяного смеха.
Она застыла, как испуганный олененок, с пламенем отражающимся в огромных зеленых глазах, с красноватыми отсветами играющими на белом лице. Нет, здесь ей не было ни приюта, ни утоления голода. Она повернулась чтобы уйти, скрыться в темноте.
— Кккуда...
Рядом с ней разбилась пустая бутылка, осколки безвредно ударились о промокшие джинсы. Она оглянулась. Все трое смотрели на нее внимательными, немигающими взглядами. Тела как сжатые пружины. Один из них, с пустотой в глазах, со щеткой черных усов, улыбаясь хищно, провел языком про испещренными язвочками губам.
— Не уйдешь. — сказал он.
Лида бросилась бежать. Позади слышались глухой топот и прерывистое дыхание погони. Она проломила кусты, пошла петлять между выныривающих из мрака деревьев. Охотники не отставали.
— Заходи, слева заходи…
Рванула вправо и врезалась в горячее, сопящее тело, метнулась, почувствовала на лице порыв воздуха от взмаха ищущей, хватающей, промахивающейся руки. Шуршали под ногами опавшие листья, щелкали ветки. За деревьями был виден светящийся редкими окнами прямоугольник дома. Прорваться туда, позвать на помощь.
По голове скользнул удар, нарушил равновесие. Лида покатилась по земле, но тут же, сама не осознавая как, снова оказалась на ногах. Спасительный свет был все ближе. Кончилась податливая, неудобная для бега земля, ступни отпрыгивали от надежной твердости асфальта. Она продолжала бежать, пока не оказалась в центре двора, желтовато освещенного фонарями. И тогда позволила себе оглянуться. Они остались стоять между деревьев, провожая мрачными, алчными взглядами. Мимо нее прошел высокий человек в очках, ведущий на поводке грустного спаниеля, взглянул один раз с мгновенным любопытством, и отвернулся.
Поежившись от воспоминания, Лида осмотрелась вокруг. Вокруг вздымались серые громады домов, нависали над ней угрожающе. Пустовала рядом детская площадка. Спальный район, мало отличающийся от того, вчерашнего. Гнетущий страх наполнил её. Казалось, что эта троица вот-вот покажется откуда-то из-за угла. Уйти, уйти скорее с этого распахнутого пространства, где она как на ладони для всякого недоброго наблюдателя, забиться куда-нибудь в укромный закуток. Она выбрала направление, наугад, пошла. Мимо гудящей подстанции, туда, где смыкались над головой деревья, где лежала разбитая тропка. Туда, где мрачная тишина, в которой она не слышала даже звука собственных шагов.
В дальнем концы тропы полыхнул осколок цвета, силуэт в неоново яркой красной куртке, резко проступивший на фоне ноябрьской угрюмости. Девочка, двенадцати или тринадцати лет, ровесница Лиды, на вид. В руке она несла продолговатый черный чехол. Она шла высоко подняв голову, глаза её сияли, на лице догорала рассеянная улыбка. Казалось девочка и не заметила Лиду, когда та, ссутулившись, прошла мимо.
В Лиде с одного взгляда закипела зависть, разгорелась ненависть к этой хорошенькой школьнице, с ее теплой квартирой, любящими родителями, глупыми подругами, занятиями музыкой или спортом, ее хорошим настроением. После того как они поравнялись, он остановилась, развернулась медленно. Зацепилась взглядом за ровную красную спину, по которой, как маятник, качалась русая коса. Прислушалась к молчанию, кожей почувствовала безлюдие вокруг них. Легко, в пару летящих шагов, догнала.
Прильнула грудью к спине школьницы, сомкнула свои пальцы на ее запястьях. Подняла ее руки чуть выше голову, одновременно оттягивая их назад, превратила ее позу, в позу человека до половины подтянувшегося на перекладине. Девочка вздрогнула, вскрикнула, рванулась, но Лида держала ее как в тисках. Своей сероватой от грязи щекой она прижалась к ее, румяной от холода щеке, мягкой, шелковой. Раздувая ноздри вдохнула ее запах — полевые цветы и парное молоко. Девочка повернула голову, пытаясь рассмотреть ту, что напала на нее, и обожгла своим дыханием.
— Помогите!
Выкрик затерялся в мычании. Лида правой рукой зажала рот, с силой наклонила голову девочки в сторону, одновременно прижимая затылком к своему плечу. Другую сомкнула поперек живота жертвы, вдавливая левый локоть школьницы в ее же ребра, все так же надежно обездвиживая. Та пыталась одной освободившейся рукой замахнуться назад, ударить, схватить за волосы, выцарапать глаза. Лида не обращала на это внимания. Она прижалась губами чуть ниже не проколотой еще мочки уха, скользнула ими ниже, к нежной белой шее, где под тонкой кожей таились артерии и вены. Впилась зубами. Кровь брызнула в ее рот, как сок из раздавленной виноградины. Отчаянным усилием девочка вся изгибалась, билась в крепкой хватке, оторвала ноги от земли, но тщетно. Скоро она обмякла, и только глухо постанывала. Лида грудью чувствовала трепетные отголоски этого стона.
Лида жадно глотала кровь, не ощущая ее соленого, металлического вкуса, не ощущая ее даже как жидкость. Эта кровь была как первый вдох весны. Она разливалась по всему ее телу, наполняла невероятной легкостью. Отступало привычное онемение рук, ноги больше не казались свинцовыми, она была сильной и гибкой, только слегка начала кружится голова. Ноябрьская серость растворялась, она больше не смотрела на мир, как сквозь запылившиеся стекло. Желтые, красные, бурые листья наполнились цветом, металлическая ограда у края тропы заблестела изумрудом, покрытым черной паутиной трещин, даже в низких тучах можно было рассмотреть тысячи оттенков, синих, фиолетовых, черных, желтых. И сияющий пурпур дрожал в ее руках. Звуки ожили: воздух разрезаемый ветками, таинственный шепот листьев, сигналящие вдалеке машины, музыка, голоса весь шум большого города. Замедляющееся биение сердца.
Сколько времени прошло? Она не знала. Она отпустила податливое тело. Какая-то жизнь в нем еще теплилась, но ей оставалось недолго. Не глядя на него, не думая уже о нем, как не думает человек о выброшенной обертке, она отошла, задумалась. Вернуться в свое убежище? Или... или разыскать тех, кто гнался за ней вчера? Она представила их лица, исказившиеся в страхе, при виде ее обновленной силы. Вспоминая дорогу, она двинулась с места.
Тропка расширилась, уткнулась квадратные плиты, в зазорах между которыми пробивалась пожухлая трава, деревья расступились. Она была в тихом городском скверике. Рядом с ней мелькнуло что-то, какой-то мелкий белый обрывок пролетел, порхая, потом еще один. Скоро снежинки повалили, как будто из опрокинутого мешка. Счастливо улыбаясь, Лида запрокинула голову, глядя прямо в зенит, наблюдая за их хороводами. Снег на ее лице не таял.