В трепещущем свете двух канделябров, юная экзорцистка Амихана выглядела ещё загадочнее, чем обычно. Её лицо, привычно спокойное и пустое, в переливах огня приобретало новые и новые выражения. Амихана молилась. Наверное. Во всяком случае, она стояла возле кафедры, положив руку на рукописный экземпляр Даскалий. Эролайн сидела за столом и задумчиво глядела куда-то сквозь подругу. Стоявшие на столе чашки верескового чая, нетронутые, подёрнулись плёнкой эфира.
— Ами... У меня всё очень плохо.
— Догадывалась. — участливо сказала она, оглядываясь на подругу.
— Догадывалась? Но... — спросила Эролайн. Амихана промолчала.
— Ну да, наверное... я последнее время сама не своя. .
— Обычно ты не молчишь так долго.
Эролайн медленно встала и подошла к кухонному столу. Подожгла газ на плите, наполнила чайник водой, дождалась низкой трели парового свистка. Растёрла в ступке пучок вереска, заварила чай, поставив новую кружку к двум предыдущим, и, глубоко вдохнув, наконец повернулась к Амихане.
— Мне... последнее время опять снится Третий Бог.
Амихана резко переменилась в лице. Как газовая лампа, к которой подносят спичку, она вспыхнула изнутри. В её глазах, обычно пустых и безэмоциональных, заплясали огоньки.
— Третий Бог?
— Да. Два месяца назад снился мне, помнишь? Ты ведь сама рассказала мне, что это он А потом пропал, на целый месяц. И вот я снова вижу его, а последнюю неделю — каждую ночь.
— И?
— Он... мучает меня. Говорит... — голос Эролайн задрожал. Продолжила фразу она уже на порядок тише, чем начала. — говорит, что я предательница. Что я перешагнула через своих родителей, свою родину, всё, во что должна была верить и что должна была знать. Он... Я не знаю, к кому мне пойти, Ами. Я ведь... Я же из Корпуса Поддержки. Это я должна помогать детям освоиться в Селене, а сама... Я совсем одна здесь.
Амихана погладила лежащую на столе книгу.
— ...Аминолиххи была лучшей из всех, чья нога ступала на Инигиду. Где бы не слышна была её песня - там наполнялись счастьем человеческие сердца. Всяк видевший её забывал о любых невзгодах. Единожды получивший от неё объятие до конца дней своих не мог думать плохо ни о ком. И после поцелуя Богини не было у человека другого пути, кроме того, чтобы дарить людям заботу и счастье... — вычурно-низким голосом пропела она. — Песнь о Первых Днях, из Зарождения.
Эролайн непонимающе посмотрела на неё.
— Не поняла? — задумчиво наклонив голову, спросила экзорцистка
Эролайн помотала головой.
— Ты - одна в Инферии. Я - одна на всей планете. Первая экзорцистка Даскалий за последние двести лет. — с непередаваемо-тихой горечью разъяснила Амихана.
Эролайн вздрогнула. Она... никогда раньше не смотрела на подругу с такой точки зрения. Амихана всегда была просто девушкой — слегка странноватой девушкой — которая чрезмерно увлечена староинферскими верованиями. А вот то, что она бесконечно одинока в том, насколько искренне она верит во всё описанное в Даскалиях... это Эролайн всегда упускала из виду.
— И тебе... не страшно?
— Мх... У меня есть Аминолиххи. — улыбнувшись, произнесла Амихана. — Знаешь, я ведь всегда ощущаю её любовь, хоть её самой нет с нами уже тысячи лет. Та ласка, та забота, которыми она окружила мир, когда создавала его - они не покинут нас никогда. Аминолиххи - она жива, пока жива та всепоглощающая любовь, которой она дала начало. А если рядом сама Первоматерь - так о каком страхе может идти речь?
Эролайн молчала.
— Может быть тебе стоит всё-таки прочитать Даскалии? — ещё раз предложила Амихана. — Не так, как ты читала их в прошлый раз, а по-настоящему, всем сердцем, открывшись им?
Эролайн медленно покачала головой. Она... не верила Даскалиям. Она могла вместе с Амиханой восхищаться Песнями, могла обсудить морально-этические нормы Инферии, то, как они произрастали из этой книги. Могла искренне любить эту религию - как самую добрую и очаровательно милую из всех, что она знала - но тот барьер, из-за которого протягивала к ней руку Амихана, барьер искренней веры в то, что всё описанное в Даскалиях происходило на самом деле... Наверное ей было просто не под силу пересечь его. Наверное, с подобной верой надо жить с глубокого детства.
— О-хо-хо! Вновь со мной? Здравствуй, здравствуй! — Третий Бог, широко ухмыляясь, встал со своего трона. Вокруг был до боли знакомый стеклянный куб с клубящимся за стенами туманом, тюрьма грёз Эролайн, место, где она ночь за ночью сталкивалась с ним. Эролайн, вскрикнув, метнула в Бога кирпич.
“Кирпич?” — внезапно подумала она. Кирпич растворился в воздухе. Эролайн выругала себя. Основное правило мира снов - не задумываться о том, как и почему всё вокруг происходит. Иллюзия держится, только пока не вдумываться. Закрыв глаза, она упала на стоящее за ней кресло-мешок.
— Не кидайся в богов кирпичами. Надо будет ввести такую заповедь. — хмыкнул Третий Бог, подходя. — Ты так и не ответила мне в прошлый раз. Ты понимаешь всю отвратительность свершённого тобою?
Эролайн молчала. Она всё это уже проходила. Если она сейчас начнёт отвечать - ничего не изменится. А Бог, тем временем, зашёл ей за спину и продолжил монолог.
— Тяжесть твоего предательства сложно переоценить. Знаешь, бывают разные поводы, чтобы предать свою родину. Голод. Страх смерти. Тяжёлые жизненные условия. Скажи мне, Кэролайн Лакслайн, ты голодала?
Эролайн помотала головой.
— Верно. И смерть тебе не угрожала. Нет, всё совсем наоборот: ты была любимой дочерью, росла в состоятельной семье. ФТК дала тебе образование, медицину, твои родители заработали для тебя на счастливую жизнь. И как ты им отплатила?
Эролайн стиснула зубы, сохраняя молчание.
— Да, верно. Нашей девочке стало ску-учно. — едко протянул Бог — Маленькая девочка Кэролайн Лакслайн закапризничала. Ей не хотелось в достатке и спокойствии жить и расти в ФТК. Ей хотелось, чтобы интересно было!
Бог сел на соседнее кресло, вперив в Эролайн свой взор. Она поняла, что, хоть её глаза всё ещё закрыты, она отлично видит происходящее.
— И девочка Кэролайн сбегает. Бросает всё, что у неё было. Предаёт всех, кто её любил. Предаёт родителей, страну, отказывается даже от своего имени, оставляя от него уродливый обрубок. Девочка Кэролайн входит в гражданство Инферии, воспользовавшись бредовой лазейкой в бредовых законах бредового государства. Скажи мне, девочка Кэролайн, ты гордишься собой? Ты предала ФТК, ты перестала быть Федераткой навсегда. Но что ты получила взамен? Страну, в которой ты чужая? Страну, в которой с тобой дружат либо из жалости, либо совсем уж фрики? Тебе никогда не стать инферкой, девочка Кэролайн, потому что Инферия слишком абсурдна, чтобы научиться жить в ней.
— Я... — тихо прошептала Эролайн.
— Ты, ты. В том то и проблема, что ты! О ком ещё ты подумала, когда подписывала тот документ? О родителях, к которым не вернётся дочь? Об учителях, с которых спросят за такое? О друзьях, которых бросила в ФТК? А, ну, наверное, на ФТК тебе наплевать. Тогда, может быть, ты подумала об Инферии? Тоже неправда. Так подставить государство, которое ты столь сильно любишь может только настоящий подлец. Инферии повезло, что ей никто ничего не может противопоставить? А если бы она была чуть слабее? Международный скандал, повод для войны, что угодно? Но ты не думала об Инферии, когда принимала её гражданство. Ты думала о том, как поинтереснее пристроить свою персону, чтобы жить не скучно было. Это ли не подлость, Кэролайн Лакслайн?
— Не... — Эролайн всхлипнула.
— И что же теперь ты из себя представляешь? Предала свою родину, а новой не обрела.
— Но я же... Я так полюбила Инферию и Селен?
— Неужели? И в чём это выражается? В том, что ты ходишь, как неприкаянная? В том, что пытаешься повторять за героями местных манг манеры поведения? Кем ты сюда пришла? Загадочной иностранкой с фантастической теорией. За пять месяцев ты растеряла всё. Настолько любишь Инферию, что растворяешь в её поп-культуре собственную личность? Тьфу.
— Я не растворяю...
— Да неужели? Когда последний раз в твоих тетрадях появлялись записи? Неделю назад? Две? Вместо этого ты хлопушки раскладываешь, да мешочки с лепестками. Антураж ты вокруг себя создаёшь. Твоё нутро истлело, пока ты гналась за формой.
Стены куба пошли трещинами, сквозь которые закапала вода. Капель превратилась в струи, те, в поток. Под оглушительный треск бьющегося стекла, свист врывающейся внутрь воды и тумана. Эролайн поняла, что ушла под воду и захлёбывается...
Она проснулась. По её щекам текли слёзы, подушка уже пропиталась водой. Луна серебрила пустую квартиру, тени уличных деревьев рябили на стенах. Эролайн сидела на толстом хлопковом матрасе, закутавшись в одеяло, и смотрела в окно, на далёкую Селенскую Башню, блестевшую в холодном, белом свете.
Часы отвратительно громко тикали. Вода где-то в глубине подземных катакомб невыносимо текла. Эролайн лежала и смотрела в потолок, на котором плясали силуэты листьев и лунные зайчики от стальных балок дома. Время от одного дня, полного жизни, через тихую и вязкую ночь медленно переползало к другому. Девушка, которая не должна была ощущать всего этого, не должна была наблюдать за этим отрывком жизни планеты, тем не менее, лежала и ждала. Ждала, когда над хребтом гор поднимется солнце и первый луч оповестит, что городу можно просыпаться, когда новый день закрутит её в своём водовороте, когда её дадут ещё несколько часов, в которые она сможет забыть о своих проблемах, растворившись в проблемах чужих.
Следующий день, как и два предыущих, утопали в предпраздничной суете. Весь класс Эролайн жил предфестивальной жизнью. Обсуждал, готовился, дошивал костюмы, допиливал выставочный экспонат - по счастливому стечению обстоятельств Миньха, одноклассница Эролайн, также состояла и в швейном клубе. Стальной рукой взяв власть над грядущим представлением, она заявила, что их класс будет представлять новую, уникальную коллекцию одежды в ярких цветах, так что отмывать стены предстояло долго. Семь платьев уже висели на стене, ещё два - распределённые, спешно собирались.
— Рэ~ни~я! Ты рукав лицом к изнанке вшила, дурашка! — ворвалась Миньха в производственный процесс, останавливая белокурую девушку, испуганно сжавшуюся от внезапного окрика.
Мужская часть класса, представленная семью парнями, готовила к сборке подиум, который был, под покровительством Миньхи, вынесен одним прекрасным днём из здания швейного клуба, и теперь чистился, смазывался, перекрашивался и снабжался запалами.
Миссия Эролайн была особой и крайне ответственной. Как единственная во всём классе, кто разбирался в пиротехнике, она готовила фаеры. Задумка Миньхи заключалась в том, что девушки проходят по подиуму, и по мере проходки зажигаются фаеры в цвет их платьев. Так что Эролайн усердно толкла в механической ступке стронций и медь, отвешивая их так, что бы получались разные градации фиолетового. Каждое прожигание пробного запала на стенде для тестирования встречалось бурными апплодисментами.
Вот только Эролайн было не до всеобщего веселья. То, что со стороны могло казаться захватывающей работой, сопряжённой с красочными экспериментами, для неё было тупой долбёжкой в ступке кристаллов нитрата стронция. Нет, не подумайте, Эролайн очень любила пиротехнику, но сейчас... Ночные кошмары всё ещё преследовали её. Тяжёлые, липкие мысли ворочались в мозгу, отдавая затхлостью и тлетворностью.
Она сняла пробу с очередной дозы пыли, ссыпала её в шашку и зарядила ступку вновь. Встала, и, глубоко вдохнув и закрыв глаза, взялась за рукоять механического привода, налегла на неё всем весом. Пестик резво застучал.
Внезапно, колесо пошло быстрее и легче. Эролайн вздрогнула. Резьба слетела? Пестик отвалился? Ещё что-то?
Нет, ступка была в порядке. На рукояти, рядом с её двумя руками, лежала третья. Эролайн оглянулась на внезапного помощника.
— Мильхэ? А ты разве не должен...?
— Они? Пх.. Не боись, справятся они.
Эролайн посмотрела на своё отражение в руч
— Ох... да... и правда.
Она подвинулась, позволяя Мильхэ взяться за рукоять. Тот, с видимым усилием, но всё таки не ложась на рычаг всем телом, привёл ступку в движение.
— Тебе ещё много? — оглядев закрученные шашки и листы бумаги для новых, спросил он. — Гонг скоро. Успеешь?
— Вряд-ли... — безразлично ответила Эролайн.
Мильхэ на секунду задумался.
— Вот мы как сделаем. Я ж всё равно сегодня всю ночь работать буду, верно? Мне нужно роспись подиумных плит закончить, я их сюда не притащил, дома лежат. Давай мы сейчас намелем тебе сырья, а потом - ко мне!? Вместе ж и рутинная работа веселее идёт, да и девчонка ты интересная.
— О... Спасибо. Это... определённо хорошая идея. Я согласна. — Эролайн даже изобразила некоторое подобие улыбки. Она, пусть и не желая признаваться в этом, была рада этому приглашению. Сегодняшнюю ночь она проведёт не одна. Даже если она уснёт, даже если она вновь проснётся в слезах - ей не придётся сидеть и доплакивать их одной, в пустой квартире. И не придётся ждать часами утреннего Гонга, не зная, чем себя занять.
Она жестом повелела Мильхэ остановиться, высыпала из контейнера, в котором принесла стронций, все остатки на стол, высыпала получившуюся в ступке пудру. Горка кристаллов, которые им предстояло перемолоть за оставшееся время, с каждой минутой уменьшалась. И, наконец, когда вечерний Гонг объявил, что всем необходимо в кратчайшие сроки покинуть Башню и разойтись по домам, у Эролайн был полный контейнер стронциевой пудры.
Квартира Мильхэ была как все остальные квартиры в Селене: одинаковые по форме, и такие разные по содержанию. Побывав в одной Селенской квартире, можно узнать расположение стен в миллионе других. Но вот окрас этих стен, наполнение, которое вносил в бетонный ящик каждый новый ученик, делал каждую квартиру совершенно отдельным миром.
Квартира Мильхэ была увешана плакатами в несколько слоёв. Агитплакаты, клубные информационные, клубные зазывающие, плакаты, которые Эролайн вообще впервые в жизни видела, создавали настоящую какофонию цветов, от которых рябило в глазах. Размашистым жестом смахнув со стола ворох бумаг, он покровительственным взмахом указал на него.
— Вперёд, за работу! — задорно воскликнул он, поднимая с пола кусок фанеры с начатым узором.
Часы на стене громко тикали. Лёгкие сквозняки, прокрадывающиеся в квартиру через приоткрытое окно, через кухонную вентиляцию, через щель под дверью, шуршали плакатами на стенах и бумагами на полу, сдували пылинки из под рук Эролайн и ворошили её волосы.
Глаза Эролайн покраснели от бессонной ночи. На столе покоились в несколько ярусов меченные клейкой лентой шашки.
Мильхэ встал, тяжело вздохнув.
— Эрол... Что случилось? Ты ж три часа уже молчишь. Для тебя это, знаешь, необычно что ли? Если честно, я думал, что работать вместе с тобой будет маленько веселее.
— Я... нет, всё в порядке.
— Эролайн, я ж инферец. Ты действительно думаешь, что я не могу понять, когда мне врут? Нас этому с малёха учат.
Эролайн закрыла глаза. Инферец. Да, он, в отличие от неё, настоящий инферец. Да, он способен видеть, где ему врут - ведь, как говорила когда-то Алинэхо, “Когда человек врёт, у него словно лицо искажается.” Как на её месте поступила бы Алинэхо? Как на её месте поступили бы Миньха или Амихана? Как на её месте поступила бы настоящая инферка?
Риторические вопросы, не так ли? Всё она прекрасно знает. Инферцы не врут. Инферцы - честные, искренние. Эти два чувства в ядре инферской культуры, в фундаменте инферской политики, в основе мышления каждого инферца. Она не такая. Она семнадцать лет жила в стране, где врать - пусть и плохо, но, тем не менее, приемлимо. Она жила в стране, в которой нужно показывать правильным людям правильные эмоции, в которой вежливость важнее искренности, она жила в нормальной стране.
Теперь она в Инферии, верно? Значит, и поступать должна, как инферка, пусть ей никогда инферкою не стать? Если не стать, то притвориться? Притвориться человеком, который никогда не притворяется. Тяжкая ирония жизни.
Эролайн тихо усмехнулась своим мыслям. Наступить на горло стыду, наступить на горло остаткам морали, привезённой с бывшей родины. Ещё раз дать бой всему, чему её учили в детстве. Ещё раз переломить себя. Рассказать всё.
— Я... наверное, я никогда не стану настоящей инферкой, Мильхэ. — начала она. Высохшие от недосыпа глаза подёрнулись влагой. — Я, наверное, никогда не пойму, как это, быть инферкой, а не стараться вести себя как они. Я, наверное, навесегда останусь одна в этом идиотском состоянии, отказавшаяся от Федерации и её законов, но всё ещё не инферка, уплывшая от одних берегов, но так и не приставшая к другим.
Эролайн опять расплакалась, сильно, даже не пытаясь сдерживаться. Слёзы ручьём потекли по её щекам, шее, каплями полупрозрачной сырости покрыли белое платье. От недосыпа сегодня, от мучений весь месяц, от неуверенности с самого дня переезда - она не знала, отчего у неё сейчас сорвало все внутренние блоки, но она плакала, плакала и рассказывала, обо всём, начиная от первых дней в Инферии. Как учила язык, как налаживала контакты, как подружилась с Миньхой и познакомилась с Амиханой. Как боялась, что что-то делает неправильно. Как её взяли в Корпус Поддержки и она боялась, что не сможет правильно помогать детям, за которых Корпус отвечал. Как начала заниматься пиротехникой и применять её в повседневной жизни, пытаясь каждому своему жесту придать театральности и вычурности, думая, что это придаёт её искренности. Как ей начал сниться незнакомец и как Амихана рассказала легенду о Третьем Боге, о котором не упоминалось в священных Даскалиях. И как она отчаялась в том, что бы стать инферкой. Эролайн выложила всё как на духу, и была готова к любому раскладу событий.
Но Мильхэ даже не переменился в лице. Он спокойно погладил её по голове, коснулся подбородка и поднял её взгляд, посмотрев ей в глаза.
— Искренность, Эрол. Ты мне всё это рассказала. Так просто, как не смогла бы ни одна девушка из любой другой страны. Умей быть искренней сама с собою. — убедившись, что Эролайн держит голову, Мильхэ отвёл руку. — Инферцы ж учились быть честными триста лет. Триста! Ты научилась этому за пять месяцев. Мы родились в стране, в которой быть другими - невозможно. Ты сама выбрала эту страну и научилась в ней жить. Эрол, ну!? Ты ж даже не представляешь, какой подвиг ты смогла совершить. Твоя решимость, твоя воля, твоя способность изменить себя ради будущего счастья... Эролайн, если кто в этом городе и может называть себя настоящей инферкой - то это ты. Да и не смог б я полюбить неинферку. Пххх... Культурами б не сошлись.
Мильхэ вздрогнул. Видимо, последние две фразы предназначались для другого времени, для другого случая, для другой атмосферы, но было поздно. А значит оставалось только одно: завершать это скомканное признание. Он коснулся её руки своей, поднял её, накрыл второй.
— Эролайн... Если ты мне позволишь, то я сделаю всё, чтобы ты больше никогда не оставалась одна. — выдержав театральную паузу, торжественно произнёс он.
В следующие несколько мгновений в Эролайн вспыхнул фейерверк эмоций.
Шок. Она не верила в то, что только что произошло. Её раньше... никогда не признавались в любви. В ФТК её в основном считали странноватой и относились настороженно, хоть и отмечая определённые внешние достоинства. В Инферии - её расценивали как неофита, как младшую подругу, которую нужно срочно вводить в курс дела и акклиматизировать. Признание в любви, это ведь...
Для неё это это было в первую очередь признание её как равной. Как достойной не обучения или наставления, но любви.
Счастье. Её приняли. Её признали, как свою, как любимую, как настоящую инферку. Как так вышло? Потому что она смогла искренне рассказать всё? Потому что она действительно изменилась внутри? Потому что она с самого начала была инферкой по духу и просто не могла сама для себя это признать?
Любовь. Кульминационное чувство, в котором свелись все иные. Сверкающий, яркий поток хлынул туда, где были плесень опустошённости и тлен отчаяния. Туда, где раньше прятались неверие и страх, любовь захлестнула её полностью и сфокусировалась на юноше, который стоял, держа её за руку. Мильхэ... Много ли она знает о нём? А сколько ей теперь предстоит узнать?
Эролайн посмотрела на него совсем другим взглядом. Долгим, очень долгим, но... счастливым. Потом улыбнулась и вытерла слёзы. В её глазах, впервые за последний месяц, заплясали огоньки.
— Наверное... это и есть событие третьего порядка, верно? Конечно же я согласна! — воскликнула Эролайн, полушагом сокращая то немногое расстояние, что разделяло её и Мильхэ и прижимаясь к нему. Его руки сомкнулись на её плечах.
Луна, прошедшая уже половину своего пути по небесному своду, разбрасывала по городу блики, отражаясь от стёкол и металлических перегородок. Кольцо гор, окружавших самый закрытый город на планете, непоколебимо стояло, защищая его от всего внешнего, от всего чуждого. Огромная Инферия, величайшая из мировых сверхдержав, раскинувшаяся на трёх континентах, продолжала нести в мир факел правды и искренности. И, спалив в огне этого факела всё прошлое, все страхи и сомнения, инферка по имени Эролайн, спала, тихо свернувшись на расстелённом на полу ватном одеяле.
Сегодня ей снились очень яркие и очень спокойные сны.